В сковороде разогретые грузинские яства, оставшиеся со вчера.
— Я обедал уже сегодня. А ты съешь, пожалуйста.
Она старается воссоздать непосредственную атмосферу, плюхаясь на стул и неряшливо устраивая сумку на соседнем сидении.
— Я тоже не хочу. Потом съем.
— Я не сказал, что я не хочу. Я сказал, что уже ел. А ты?
Карелин смотрит не на девушку, а на картонку.
— Я просто не хочу, окей. Я не голодна. Ром…
— Почему ты не хочешь? — выговаривает он медленно и четко.
— Да нет аппетита, вот и все. Что-то в последнее время так.
— Да, в последнее время, — вздыхает Роман и несвойственным ему жестом проводит ладонью по волосам. Какие же они у него роскошные, густые и послушные.
— Будем в темноте сидеть? — буднично интересуется Кира.
Он наконец-то поднимает на нее глаза. Ровняет картонку на столе. Достает что-то из кармана.
— Глаза устали, — объясняет, — у меня для тебя подарок. Дай руку сюда.
Вена, увивающаяся возле ее правого уха, видимо, переживает кровяной тайфун. Только так можно интерпретировать гулкий шум, бьющийся прямо в барабанную перепонку.
Она панически придумывает, какую реакцию выдавать. Бесповоротно и окончательно запуталась в том, что нужно делать и в том, что хочется.
Никогда в жизни не обидит его, если подготовил подарок.
Но в те мгновения, когда неаккуратные пальцы развязывают бархатный мешочек, остается молиться, чтобы подарок оказался чем-то поскромнее.
На ее раскрытую ладонь падает бриллиантовое кольцо.
За панорамными окнами теплятся далекие огни города и мигает синевой свет соседних комплексов. Но достаточно отблеска массивной уличной лампы, чтобы уловить одинокую роскошную вспышку драгоценного увесистого камня, когда Кира крутит кольцо в пальцах.
Она готова поклясться, что она открывает рот для воспроизведения слов, но ничего вслух так и не прорывается.
Ужасно дорого, неуместно, непрактично и рассчетливо, но Кира ничего с собой поделать не может — кольцо великолепно, и она готова от восторга завизжать.
Как же тяжело быть меркантильной, особенно когда меркантильной показаться не хочешь, но как же оно блестит и переливается.
— Ты… — настраивает она свое слюноотделение, — ты… Оно прекрасно. Такое красивое. Я надену его, хорошо?
Он смотрит на девушку исподлобья, застывшим взглядом. Но значительно выпрямляется.
— Кира. Конечно, надевай. Это твое кольцо.
Садится как влитое и — пошло оно все пропадом! — Кира крутит ладонью и осматривает подарок со всех сторон. Она заходится радостным смехом, ловя взгляд следящего за каждым движением Карелина.
— Я обожаю капельку. Форму, я имею в виду. Боже, просто невероятное!
Его губы подрагивают в улыбке. Роман подвигает бархат и картонку к девушке.
— Я… рад, что тебе нравится. Я заметил, что серьги ты особо не носишь. И мне объяснили, что чистые бриллианты особенно хороши на кольцах.
В порыве она бросается ему на шею, даже не дав договорить. Он тоже коротко смеется, усаживая Киру себе на колени и легонько подбрасывая ее на ноге. Смазанно целует крыло выступающей ключицы.
— Спасибо, — шепчет она.
— Ерунда. Это мелочи.
Смысл ранее сказанных им слов начинает доходить до ватной, глупой головы Киры. Серьги-то она особо не носит, да, но вообще куда она сможет надеть это кольцо? Это же смешно.
Все это смешно и нелепо. Абсурд.
Смехотворно гонятся за каждой искрой отблескивания. Это кольцо не имеет ничего общего с ее жизнью.
Господи, они с кольцом — самые несовместимые вещи на свете.
Кира — просто жалкая мечтательница и тупица.
Ей завтра полы драить, и опять названивать Морозову, и они с Петей уже вылезли из бюджета, зафиксированного на месяц.
— Мне некуда его надеть, — произносит она словно под гущей мутной, холодной воды.
Он утыкается носом девушке в шею и затягивается запахом кожи, но она никак не реагирует на это.
— Я закажу еще капельки, только отдельные. Я знаю, куда ты можешь одевать их на цепочке, просто ничего другого одевать не надо будет уже. Хм, как думаешь, куда? А с кольцом прид…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Замечает Роман, что она задыхается не сразу. Это дает ей фору выплакать первую порцию толстых, горячих слез.
— Что за…
Она ломается всхлипом, и теперь рыданья лавиной уничтожают на своем пути весь этот вечер. Пытаясь снять кольцо, она заглатывает воздух, как в агонии.
— Что такое? Что блядь такое, Кира? Что происходит?
Естественно, Роман удерживает ее силой, когда она порывается рвануть куда-то в сторону.
— Кира, успокойся, — обеспокоенно просит он, — зачем так плакать? Что-то случилось? Рассказывай мне.
Она мотает головой, закрывая одну часть лица ладонью.
— Ничего не случилось. Я… Это очень красивый камень, — она рыдает пуще прежнего, — куда я его надену? Да никуда. Мне завтра вот… Я же в цех с ним не пойду. Я вообще больше не хочу туда идти!
Он покачивает ее на колене.
— Не иди. Больше никогда. Это все тебе не надо. Забудь, как о страшном сне.
— Ты не понимаешь, я…
— Что я не понимаю? Кира, не знаю кому и что ты доказываешь, но впахивать за копейки без нормальных выходных, хоть шить, хоть полы мыть, это…
Ошеломленная, она поворачивается к нему резко.
— Т-ты знаешь?
— Конечно, я знаю, — заводится он, но протяжно выдыхает и перебрасывает шелковистые волосы с одного плеча на другое. — С ума сойти можно, ты думаешь… Ты думаешь, я не узнаю, что с тобой такое? Мы тут с тобой не в кошки-мышки играем в яслях. Чего я не знаю — это нахрена ты это сделала.
Кира поспешно вытирает новоприбывшие слезы. Уверенность в том, что он знать не может — потому что не смог бы сдержаться и промолчать — теперь кажется наивной, как и прошлая безответственность по отношению к проблемам на работе.
— Будто я специально это сделала, — шмыгает носом она. — Они предложили, и мне пришлось согласиться.
— Зачем?
Лежащую на столе руку Роман сжимает в кулак, но голос остается спокойным.
— Выхода другого не было. Послушай, все сложнее, чем кажется. И потом, штраф…
— Какой еще штраф? — ударяет он кулаком по деревянной поверхности и удивительным образом, это отрезвляет Киру. Она вытирает уже последние слезы. — Ты сейчас, абсолютно серьезно, хочешь сказать, что не было выхода, потому что штраф какой-то надо заплатить? Рассказывай все, если не хочешь, чтобы цеха твои завтра сгорели нахрен.
Она бьет его по руке, но после прижимается еще сильнее.
— Они не выплатили мне зарплату за сентябрь. Пошло в уплату штрафа. Надо было как-то оплатить оставшуюся часть. Ты понимаешь, что я забросила нормальный ход работы этими поездками?
— Как-то оплатить, — повторяет он сухо. — Сколько?
— Ну зачем ты, — ежится она. — Рома, уже дело сделано. Мне дней восемь осталось работать и штраф будет оплачен. А вот надо думать… думать, что даль…
— Сколько?
— Зачем это тебе? — разворачивает Кира к себе лицо с окаменевшим выражением.
Он смотрит ей прямо в глаза.
— Хочу знать сколько стоит спокойствие и настроение моей женщины. Вдруг мы с ней и впрямь не можем себе это позволить.
Кира поддевает ноготь на своем указательном пальце и старается не смотреть на красивое кольцо по соседству.
— Пошли, прокатимся с тобой, — шумно втягивает воздух он и загребает тонкую руку в свою.
Они спускаются к тачке, в которой возят Киру; та почти такая же, как и у Карелина, даже цвет одинаковый. Иракли первым дело вежливо здоровается с девушкой.
— Доброй ночи, Кира Вячеславовна.
Кира Вячеславовна даже не морщится, как каждый раз, когда верзила обращается к ней по имени и отчеству. Растерянная и мнительная, она наблюдает, как Карелин берет у водителя ключ.
— До послезавтра — отбой, и скажи им, чтобы пасли нас не ближе четырехсот метров и чтобы не вмешивались.
Он мчит их с Кирой в сторону объездной дороги. Молча и уверенно, словно есть конкретный план. Сил спрашивать не находится.