Читать интересную книгу Признание в любви: русская традиция - Мария Голованивская

У Трифонова в «Студентах» – такой:

– Я все-таки старше тебя и немного опытней, просто так жизнь сложилась. Ты не обижайся. Я хочу сказать, что когда женщина может быть для тебя только женщиной, – это очень мало.

У Абрамова в «Братьях и сестрах»:

– Я еще девчушкой была, как ее замуж выдавали. Все за столом как люди пьяные да веселые, а она одна как на похоронах. Бледная, ни кровинки в лице. Мне лет девять, видно, было, босиком еще бегала, а я уж все понимала, – не без гордости заметила Варвара о своей ранней опытности. – Бабы шепчутся: «Невесела невестушка», – а какое ей веселье, когда тошнит…

У Сорокина в «Тринадцатой любви Марины» такой:

«Это тянулось долго, мучительно долго и было сладко целоваться с этой взрослой, умной, красивой женщиной, которая все знает и все умеет, и так нежно пахнет духами, незнакомой жизнью и опытом, опытом».

Но что это за опыт? В чем он заключается? Какое такое знание он дает? Как раз то знание, о котором здесь столько говорилось. Знание сути женской красоты, представления об обманчивости внешности, о двух половинах, о страдании и выборе, о страсти и безумии, о гениях и героях, о судьбе и пути, о тех стереотипах, которые используются при любовном объяснении и о подлинном их значении. Только знают обо всем этом герои книг именно, что по опыту, а не из знакомства с заумными культурологическими исследованиями.

Ах, простите! или Сказочное счастье

Какие перспективы видит русская культура в любовной ситуации? К сожалению, пессимистические. Существует ли в русской литературе сюжет «жили они долго и счастливо и умерли в один день? Никак нет. И даже в кино – не очень. Исключение разве что – «Любовь и голуби», но ведь это же лубок, иначе говоря – сказка.

С чем это связано?

Во время любовного признания мужчина и женщина, но чаще мужчина, почему-то часто чувствует вину перед женщиной и просит у нее прощения. Замечали? Он (или она) говорит что-то вроде: «Я не хочу вас оскорбить письмом», или «Я плох, недостоин вас, я сейчас скажу что-то не то, простите меня». Это может быть расценено как простая провокация к комплиментам, мол, да что ты, лучше тебя никого на свете нет! А это уже подступы к успеху со стороны того, кто принялся извиняться. Простая манипуляция. Уверена, что в данном случае извинения – часть культуры, а не манипулятивной техники. Конечно, «прости» связано с «проститься» (прости, а то уйду!). В русской литературе в любовных и предлюбовных сценах герои то и дело приходят «проститься», отнюдь не подразумевая финального и вполне фатального «прощай», произошедшего от формы повелительного наклонения глагола «прощать». Эти бесконечные извинения героев друг перед другом (встречаются в большинстве приведенных отрывков и в изобилии у Лермонтова, Гончарова, Тургенева и, конечно, Толстого) прекрасно спародированы в одном из фрагментов сорокинского романа «Роман», где количество взаимных извинений и объяснений в любви откровенно превышает разумные пределы:

– Я нашел тебя! – прошептал сквозь слезы Роман, держа ее лицо в ладонях. – Ты слышишь? Я нашел тебя! Я люблю тебя!

– Я… я люблю вас, – произнесла Татьяна, подняв на него прелестные, полные слез глаза.

Он обнял ее и покрыл ее лицо поцелуями, и вдруг, упав перед ней на колени и сжав ее руки в своих, заговорил горячо и страстно:

– Прости, прости меня за все! Прости, что жил рядом так долго и не видел тебя, прости, что не решался сказать тебе, что люблю тебя!

Она тоже опустилась на колени и, покорно отдав ему свои руки, произнесла:

– Это вы простите меня!

– Тебя – простить?! – воскликнул он. – Ты просишь у меня прощения? Ты, ангел мой, душа и судьба моя?!

– Простите меня за вчерашнее, умоляю вас, простите…

– Не смей, не смей просить прощения у меня! Я не достоин тебя, твоей чистоты, твоей ангельской души!

– Нет, нет. Не говорите так! – горячо зашептала она с желанием объяснить что-то, но тут же замолчала, встретившись с его глазами.

– Я люблю тебя! – произнес он.

Она смотрела ему в глаза. Лицо ее, казалось, излучало свет радости, целомудрия и счастья.

– Я люблю вас, – сказала она.

И до этого, и после этого в русской литературе тысячи и тысячи раз герои извинялись друг перед другом перед объяснением, во время или после него.

За что? Давайте понаблюдаем:

«Боже мой! да ведь я виновата: я попрошу у него прощения… А в чем? – спросила потом. – Что я скажу ему: мосьё Обломов, я виновата, я завлекала… Какой стыд! Это неправда! – сказала она, вспыхнув и топнув ногой». (Гончаров «Обломов»)

В данном случае вина состоит в попытке соблазнения.

А здесь героиня чувствует вину за то, что понуждала другого к признанию, будучи не уверена в своих чувствах:

Она спрашивала себя, что заставляло ее «добиваться», по выражению Базарова, его откровенности, и не подозревала ли она чего-нибудь… «Я виновата, – промолвила она вслух, – но я это не могла предвидеть». (Тургенев «Отцы и дети»)

– Эта мысль мне в голову приходила, Дмитрий. Но я подумала: за что же я буду наказана? Какой долг я преступила, против чего согрешила я? Может быть, совесть у меня не такая, как у других, но она молчала; или, может быть, я против тебя виновата? Я тебе помешаю, я остановлю тебя… (Тургенев «Записки охотника»)

Любить – это соблазнять и соблазняться. А это вина, которая требует извинения.

– Я виновата перед вами, Володя… – промолвила Зинаида. – Ах, я очень виновата… – прибавила она и стиснула руки. – Сколько во мне дурного, темного, грешного… Но я теперь не играю вами, я вас люблю – вы и не подозреваете, почему и как… (Тургенев «Первая любовь»)

Вина героини заключается в том, что она была не искренна, «играла».

«Третьего дня, вечером, в саду, я в первый раз услыхал от вас… но к чему напоминать вам то, что вы тогда сказали – и вот уже я уезжаю сегодня, уезжаю с позором, после жестокого объяснения с вами, не унося с собой никакой надежды… И вы еще не знаете, до какой степени я виноват перед вами… Во мне есть какая-то глупая откровенность, какая-то болтливость…» (Тургенев «Рудин»)

Вина героя – в откровенности, которая ставит другого в неловкое положение.

«Но в чем же я виноват? – спрашивал он. – В том, что ты женился, не любя ее, в том, что ты обманул и себя и ее, – и ему живо представилась та минута после ужина у князя Василья, когда он сказал эти не выходившие из него слова: „Je vous aime». (Толстой «Война и мир»)

Вина Пьера в том, что он, женившись, обманул и себя, и Элен. Его вина – это обман.

– Долли! – проговорил он, уже всхлипывая. – Ради бога, подумай о детях, они не виноваты. Я виноват, и накажи меня, вели мне искупить свою вину. Чем я могу, я все готов! Я виноват, нет слов сказать, как я виноват! Но, Долли, прости!

Она села. Он слышал ее тяжелое, громкое дыхание, и ему было невыразимо жалко ее. Она несколько раз хотела начать говорить, но не могла. Он ждал.

– Ты помнишь детей, чтоб играть с ними, а я помню и знаю, что они погибли теперь, – сказала она, видимо, одну из фраз, которые она за эти три дня не раз говорила себе.

Она сказала ему «ты», и он с благодарностью взглянул на нее и тронулся, чтобы взять ее руку, но она с отвращением отстранилась от него. (Толстой «Война и мир»)

Безусловно, измена в браке – это вина изменившего.

– Не говорите мне таких вещей, я обручена и люблю другого, – проговорила она быстро… Она взглянула на него. Анатоль не смутился и не огорчился тем, что она сказала.

– Не говорите мне про это. Что мне за дело? – сказал он. – Я говорю, что безумно, безумно влюблен в вас. Разве я виноват, что вы восхитительны?.. (Толстой «Война и мир»)

Анатоль не виноват, что Наташа соблазнительна. Это – ее вина. С точки зрения прежней нормы она должна была извиняться за то, что соблазнила, вольно или невольно. Ведь очаровать – это околдовать, помните?

«Да разве можно, любя девушку, так унизить ее пред ее же соперницей, бросить ее для другой, в глазах той же другой, после того как уже сами сделали ей честное предложение… а ведь вы сделали ей предложение, вы высказали ей это при родителях и при сестрах! После этого честный ли вы человек, князь, позвольте вас спросить? И… и разве вы не обманули божественную девушку, уверив, что любили ее?

– Да, да, вы правы, ах, я чувствую, что я виноват! – проговорил князь в невыразимой тоске.

– Да разве этого довольно? – вскричал Евгений Павлович в негодовании, – разве достаточно только вскричать: «Ах, я виноват!». Виноваты, а сами упорствуете!» (Достоевский «Идиот»)

Безусловно, вина заключается в том, чтобы обещать и не жениться, ввести в заблуждение, дать ложную надежду и не оправдать ее.