— Сделаю, саиб, и принесу через неделю, — сказал он и ушел быстрой деловой походкой.
Через неделю мы вновь встретились на том же месте.
— На, возьми, — сказал Исак-хан, вынимая из-за пазухи большой сверток бумаги. — Тут имена всех бухарцев в Кабуле.
Я стал просматривать список и обратил внимание, что кроме имен и фамилий имелись и подробные биографии.
— Как ты достал это, Исак-хан? — спросил я, передавая ему мешок с рупиями.
— Саиб, мне долго пришлось работать. Я сказал всем своим, что хочу написать книгу истории Бухары, в которую хочу включить имена всех моих славных сподвижников. Я сказал, что эту книгу напечатаю, и вся Бухара, весь мир будут читать эту книгу и прославлять героев, воевавших во славу ислама. И вот каждый приходил записать свое имя и давал подробные сведения о себе, чтобы его не спутали с другими однофамильцами, — рассказывал он, улыбаясь.
— Молодец, спасибо, скоро поедешь домой, будешь большим человеком, — ответил я.
— Саиб, — вдруг умоляюще начал Исак-хан, — ты знаешь, когда я приеду в Бухару, я хочу жениться. Так вот, я прошу тебя написать в Москву, чтобы государство выдало мне медаль.
— Зачем тебе медаль? — спросил я.
— Когда я буду иметь медаль, все девушки будут меня любить и каждый бухарец согласится, чтобы я женился на его дочери. Пожалуйста, саиб, сделай это для меня, — просил он.
— Хорошо, вот кончишь работать, поедешь в Бухару, и мы дадим тебе большую медаль, — ответил я, смеясь в душе его наивности.
Исак-хан обрадовался. Он верит мне, ибо я всегда выполнял обещания. Он будет усердно работать, чтобы заслужить медаль у советской власти.
Я же обещал потому, что должен был выполнить один из параграфов полученного из ОГПУ письма. Впрочем, я выполнил свое обещание. Перед отъездом его в Бухару я ему подарил мой значок АВИАХИМа, очень красивый и смахивавший на медаль.
Отправляя как-то очередную партию эмигрантов, я послал письмо Вельскому, председателю ОГПУ в Ташкенте, с просьбой обойтись с эмигрантами насколько возможно лучше и избежать арестов и неприятных формальностей, чтобы слухи об их приеме могли, дойдя до остальной эмиграции в Бухаре, благоприятно содействовать нашей пропаганде возвращения. Однако первая партия, а вслед за нею и вторая, придя на границу, подверглись тщательному обыску, на все пожитки эмигрантов были наложены большие пошлины, часть людей была арестована по подозрению в шпионаже, а часть, не получив обещанной земли и инвентаря, оказалась без средств к существованию и вынуждена была бежать обратно в Афганистан. Прибывшие в Кабул, конечно, быстро расхолодили пыл эмиграции, и приток «возвращенцев» прекратился. Но агентурная сеть, налаженная мной, действовала аккуратно, и сведения об эмире бухарском систематически поступали в наше распоряжение. Часть агентуры я отправил в Северный Афганистан для работы среди туркменской эмиграции. Сведения от этих агентов поступали в распоряжение советского консула в Ма-зари-Шерифе Постникова, являющегося одновременно представителем ОГПУ.
Для работы мне удалось завербовать полковника Хассан-Эффенди, бывшего турецкого офицера, служившего в военном министерстве Афганистана. Хассан-бей во время энверов-ской операции состоял в его отряде, после смерти Энвер-паши эмигрировал в Афганистан и поступил на афганскую службу. Многие главари басмаческих отрядов его знали и, приезжая в Кабул, останавливались у него.
В один из дней я сидел на квартире Хасан-бея. Кроме меня и хозяина в комнате находился и главарь каратегинских басмачей Фузаил Максум. Он стоял в дальнем углу на коврике и молился. Человек, поражавший своей жестокостью даже жителей Востока, он сейчас смиренно, как дитя, стоял на коленях и молился своему богу. Он также состоял у меня секретным агентом. Но, глядя на его молитвенную позу, я невольно про себя думал: «А черт знает, что у этого фанатика на душе?»
Мы втроем ждали главу ферганских басмачей Курширмата. По агентурным сведениям, в период его борьбы против советской власти в Туркестане он заключил письменное соглашение с англичанами, в котором они обещали ему помочь оружием и деньгами в борьбе с большевиками. Получение такого документа в руки в 1925 году, после опубликования «письма Зиновьева», имело для нас колоссальное значение. Советское правительство смогло бы этим документом играть на общественном мнении Европы. Поэтому я имел инструкцию идти на все уступки, лишь бы заполучить документ.
Я, признаться, с любопытством и нетерпением хотел видеть Курширмата, прославившегося своей жестокостью на всю Среднюю Азию. Именуя себя Джаанигром (Покорителем мира) и считая себя потомком Чингисхана, Курширмат уничтожал все и всех на своем пути. За период его деятельности в Туркестане он и его шайка уничтожили до десяти тысяч мирных жителей.
Наконец пришел Курширмат в сопровождении своего брата. Среднего роста, худощавый, с забинтованным черным бинтом одним глазом. Черная чалма, которую он носил на голове, еще более оттеняла желтизну его лица. Кивнув нам головой, он уселся в конце длинного стола.
Почва для переговоров между нами была уже подготовлена заранее Хасан-беем, и поэтому я сразу начал говорить о деле.
— Я говорю с вами, Шир-Ахмед, от имени советской власти. Мы предлагаем вам полную амнистию при условии, что вы подробно расскажете о ваших сношениях с англичанами, распустите имеющихся здесь ваших людей и объявите всем вашим сторонникам в Фергане, что прекращаете борьбу с нами и подчиняетесь советской власти, — перечислял я наши условия.
— Хоб, а что я буду делать, когда вернусь в Туркестан? — спросил он.
— Советское правительство вам назначит пенсию и, может быть, предложит приличествующую вам должность, — ответил я.
Курширмат обдумывал мое предложение, насколько можно было судить по одному глазу.
— Хорошо, я подумаю над вашим предложением, — наконец ответил он.
— Правда ли, что вы вели переговоры с англичанами и заключили с ними договор? — спросил я.
— Да, я имел с ними беседу, будучи в Пешаваре. Они мне многое обещали, а на самом деле ничем не помогли, — неохотно ответил он.
— Что же, вы имели с ними письменное соглашение или как? — поставил я интересующий меня вопрос.
— Нет, у нас не было письменного соглашения. Я имел личную беседу с одним крупным английским чиновником, — ответил он.
Итак, значит, письменного документа нет. Мои сведения не подтвердились. Компрометирующего англичан документа опять не оказалось. А жаль! Какой был удобный случай доказать всему миру миролюбие Советов и империалистические тенденции против пролетарского государства. Но ведь не может быть! Где-нибудь и что-нибудь англичане готовят против Советского Союза и, хотя они народ и хитрый, должны оставить хоть какие-нибудь следы. Нужно искать, и искать хорошенько.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});