Читать интересную книгу Король казино - Фридрих Незнанский

Это... как его... Кончай, слышь, — забормотал он. — Чего ревешь-то?

И, глядя в его глаза, полные истинного сострада­ния и жалости, Лиля вдруг рассказала все парню.

Как жить, Демидыч? Кругом ворье, взяточники, нечисть! Как жить?! А от меня требуют: соблюдай фор­мальности! Какие могут быть формальности в борьбе с этой нечистью?!

Да ладно, — отмахнулся Демидыч. — Не пере­живай.

Вот и ты тоже... — проговорила Лиля, выходя из машины.

Демидыч, как и обычно, проводил женщину до две­рей квартиры и попрощался.

В двенадцатом часу ночи в квартиру позвонили. По­смотрев в глазок, Лиля узнала своего охранника.

Я на минуту, — угрюмо выговорил Демидыч.

Что случилось-то? Проходи.

Демидыч тщательно вытер обувь, вошел в коридор, вытащил несколько листов бумаги, протянул хозяйке. Аккуратным почерком в бумаге, названной «Чисто­сердечное признание», было написано, что гражданин Фишкин Ефим Аронович целиком и полностью при­знает свою вину в злоупотреблениях и подделке под­писей в документах, касающихся приобретения акций ряда предприятий, в том числе судоремонтного завода и пионерских лагерей, в чем глубоко раскаивается и сообщает эту информацию по своей инициативе...

Пошел я, — сказал Демидыч, берясь за дверную ручку.

Он жив? — шепотом спросила Лиля.

Кто?

Фишкин.

А что ему сделается? Дышит.

У него же телохранители...

Ну и что?

Дышат?

Должны, — подумав, ответил Демидыч.

Что я тебе скажу, Демидыч...

Парень кашлянул и вопросительно посмотрел на женщину.

Ты перестал чёкать.

Знать, отучил кто-то, — широко улыбнулся па­рень. — Пошел.

Не уходи, Демидыч, — негромко проговорила Лиля, но Демидыч услышал и застыл как вкопанный.

Все произошло так неожиданно и быстро, что Фима Фишкин ничего не смог сообразить. Он, услышав за со­бой глухой стук, обернулся, успел заметить неподвижно лежащих на асфальте двух своих телохранителей, а по­том его приподняло, швырнуло в машину, и пришел он в себя лишь после того, как с ревом рванулась вперед машина и почуял холодный металл наручников на запя­стье. «Сиди спокойно», — сказал водитель. Фима ско­сил глаза и узнал в водителе того самого парня, что са­мым наглым образом отнял у него магнитофон. Ехали недолго, свернули в арку большого дома, остановились возле сквера. Парень достал из бардачка плотную пап­ку, положил на нее чистый лист бумаги. «Ручка есть?» — спросил он, открывая наручники. Фима послушно выта­щил дорогую авторучку. «Пиши». — «Что?» Парень тол­ково объяснил, что требуется написать, но предупредил: Повторять не буду». И Фима, посмотрев на него, по­нял — повторять он действительно не будет, шмальнет или удавит. Прочитав написанное, парень аккуратно по­ложил лист в папку, хлопнул крышкой бардачка. «Будь здоров. Запоминать номер машины не советую. Шагай». Фима уходил не оглядываясь. Противно подрагивали руки, вспотела спина, на лбу выступила испарина. Ми­новав арку, он облегченно вздохнул, остановил первую попавшуюся машину и поехал к дому. Возле подъезда топтались телохранители. Фиме хотелось сорвать на них зло, но он сдержался. Выслушав оправдания, сказал: «Думаю, не в ваших интересах предавать дело огласке. Молчите. Ничего не было. Понятно?» — «Понятно!» — в один голос откликнулись телохранители.

Зайдя в квартиру, Фима первым делом опрокинул пол­стакана коньяку, отдышался, присел, подумал и еще хлоп­нул столько же. Полегчало. Теперь можно было и пораз­мышлять о случившемся. Фима хорошо знал законы в мире, где ему пришлось жить. Законы волчьи. В волчьей стае раненого или больного поедают его собратья, так слу­чается и в его мире. Держат до последнего, если нужно, уберут любого свидетеля, но никогда не простят слабос­ти, последствия которой могут отразиться на их деятель­ности. Что ни говори, а он, Фима, проявил слабость, соб­ственными руками подписав свой приговор. Баба эта, сле­дователь, теперь конечно же не остановится, потянет ниточку, а куда она выведет, одному Богу известно. Она завтра, между прочим, может арестовать его. Признание, неоспоримое доказательство его вины, налицо. Посовето­ваться с Аликом Городецким? Бесполезно. В лучшем слу­чае предложит где-нибудь отсидеться, в худшем... О вто­ром предположении Фиме не хотелось даже и думать.

Нет, конечно, он мог бы немедленно заявить, что его показания вырваны у него под угрозой смерти. И тогда доказательства, основанные на его признании, сразу становятся пустышкой. Для суда. Но не для волков... вот в чем дело.

* * *

Лиля Федотова явилась на работу как никогда поздно. Турецкий глянул на женщину и удивленно произнес.

—Что с тобой, Лиля?

Ничего.

Ты вся светишься! И какое спокойствие в глазах... Определенно что-то случилось! Уж не влюбилась ли?

Да.

Ив кого же?

В мужчину.

Понятно, что не в женщину.

В настоящего мужчину.

А как же я? — даже несколько растерялся Ту­рецкий. — Мы вроде как бы...

Ты опоздал, Турецкий! — рассмеялась Лиля, вы­кладывая на стол лист бумаги. Это было «чистосердечное признание», собственноручно написанное Фишкиным.

Турецкий прочел, посмотрел на свою помощницу и поднял телефонную трубку...

...А Ефим Аронович Фишкин сидел в салоне биз­нес-класса «боинга», следующего курсом Москва—Же­нева. Давно прошло объявление стюардессы о том, чтобы пассажиры пристегнули привязные ремни и пригото­вились к взлету.

Почему не взлетаем? — обеспокоенно обратился Фима к соседу, читавшему газету.

Что?

Не взлетаем, а пора бы, — постучал по часам Фишкин.

Взлетим, — равнодушно ответил сосед и снова уткнулся в газету.

Извините, — остановил Фима проходившую мимо стюардессу. — Отчего задержка?

Не волнуйтесь, — вежливо ответила девушка, гля­нула на пассажира. — Вам нехорошо? Валидол, нит­роглицерин?

Спасибо, — отказался Фишкин, поворачиваясь к иллюминатору.

По аэродрому на большой скорости шла светлая «Вол­га», притормозила возле самолета, в котором находил­ся Фишкин. Из машины вышли двое мужчин и на­правились к трапу.

Ефим Аронович расстегнул ремни и обессиленно от­кинулся на спинку кресла...

3

Операция в Хабаровске провалилась. Казалось, все было продумано до мелочей, ан не получилось. К дому на окраине, в котором, согласно расшифровке, долж­но было произойти получение «товара», подходила ма­шина, но, не доехав до места метров двести-триста, вдруг ни с того ни сего взорвалась. Несколько сотруд­ников помчались к месту взрыва, остальные ворвались в дом. В комнате сидел пожилой китаец и спокойно пил чай. На вопросы он не отвечал, лишь вежливо улыбался и постоянно кланялся.

Сейчас и мы взлетим к чертовой матери! — ска­зал Павлов. — Его в машину, — кивнул он на хозяина дома. — Майор Климов, капитан Стеценко и я оста­немся здесь. Остальным покинуть здание. Отойдите подальше! Начинай, капитан. Ты спец по взрывным устройствам, — невесело усмехнулся полковник. — Мо­литесь Богу, ребята! Если рванет...

Павлов недоговорил и махнул рукой. Взрывного ус­тройства не обнаружили, зато оружия нашли много, разного, вплоть до ракет. Стеценко уже колдовал над ними, аккуратно выворачивая взрыватели.

Павлов вышел из дома, глубоко вдохнул воздух, вы­тер вспотевший лоб.

Порядок, товарищ полковник? — спросил подбе­жавший сотрудник.

Порядок. Грузите. Ракеты в отдельную машину.

На ходу расстегивая ворот рубашки и оттягивая гал­стук, Павлов зашагал к машинам с зажженными под­фарниками.

Где китаец? — спросил он встретившего его со­трудника.

Сидит. Вроде как дремлет.

Китаец сидел на заднем сиденье, привалившись пле­чом к дверце. Глаза его были закрыты. Павлов распахнул дверцу, и безвольное тело китайца мягко повалилось на землю. Павлов пощупал пульс, приоткрыл веки китайца.

Он мертв.

Вскрытие показало, что гражданин Ляо Чжай отра­вился цианистым калием, упакованным в саморастворяющуюся оболочку. Личность человека, находившего­ся во взорвавшейся машине, установить не удалось. Най­денное в доме радиодистанционное управление говорило о том, что взорвал машину Ляо Чжай. Оружие и раке­ты были отправлены спецрейсом в Москву, чуть по­зднее туда же вылетели обычным авиарейсом Павлов и его подчиненные.

Сидя в самолете, Павлов мучительно думал, кто и ка­ким образом предупредил хозяина дома Ляо Чжая о гото­вящейся операции. В том, что тот был предупрежден, Павлов не сомневался. Постепенно в памяти возник Гон­конг, господин Джек Кан, торговец оружием, Ваня Бу­рят... А если и вправду Бурят? Но он не мог знать о вылете Павлова из Москвы. Знал об этом один генерал Самсонов. Другое дело — Хабаровск. В Хабаровске най­дутся преданные Ване людишки. Но и тут возникает воп­рос. Операция проводилась силами московских сотрудни­ков, в глубокой тайне, они даже не появлялись в самом городе, не останавливались в гостиницах, всего несколь­ко часов пробыли в аэропорту и опять же в месте, куда, как говорится, посторонним вход запрещен. И вдруг Пав­лова будто пронзило. «Саргачев!» Да, так поступить мог только он. Но через кого был сделан приказ об уничтоже­нии получателя? Неужели связи Саргачева (да и сила!) так велики, что по одному его слову, за тысячи километ­ров взрывается машина, кончает жизнь самоубийством человек? Но если не Саргачев, то остается одна лишь важ­ная персона, у которой найдутся и связи, и люди, и сред­ства. Вице-премьер Лариса Ивановна Стрельникова. Но ей-то какой смысл? Наоборот, если бы были задержаны получатель «товара» и хозяин дома, он, Павлов, был бы на коне, а значит, и вице-премьер могла дышать свобод­нее. Если бы знать, кто стоит за спиной покойного полу­чателя! Хабаровские парни из ФСБ обещали немедленно сообщить о результатах следствия, кое-какие мыслишки у них шевелятся. Какой организации или кому лично принадлежала взорванная машина, они установят, это точ­но, а там потянут ниточку дальше, авось и клюнет...