Читать интересную книгу Джулиан Ассанж: Неавторизованная автобиография - Джулиан Ассанж

Несмотря ни на что, результаты общего труда впечатляли. Семнадцать полос в Der Spiegel, еще тринадцать – в Guardian и восемь – в New York Times. Реакция была мгновенной и масштабной: каждое из этих изданий впервые за долгое время оказалось в авангарде дискуссий о реальной природе современной войны. Я сразу стал необычайно модной персоной, и меня закрутил водоворот событий и встреч; я как-то старался справляться со своей популярностью, придерживался плана, все время говорил о наших документах и все это время привлекал внимание к более общим вопросам о свободе прессы. Однако всегда заметно, когда твои коллеги, партнеры, с которыми ты работаешь, жаждут большего, чем всего лишь отстаивать принципы свободы. Люди из Guardian не могли удержаться от болтовни на званых ужинах, особенно репортер из отдела новостей, все время пытавшийся рассказать окружающим, «как мы это делали». Я не думаю, чтобы он отдавал себе отчет, насколько это опасно, парень всего лишь пытался самоутвердиться в глазах коллег. Вероятно, поэтому он сболтнул New York Times о засекреченных депешах, которыми мы располагали. Но кто его тянул за язык, когда он рассказывал, в каких домах я могу останавливаться? Он хвастался, что я жил у него в доме и в доме еще одного репортера, не понимая, какая это опасная информация.

Как только мои партнеры получили все, за чем пришли, стало ясно, что солнце покидает нашу поляну. Сперва они сдерживали себя, поскольку осознавали, что депеши – в их интересах, и мне это было очевидно – как говорил Оруэлл, все проявляется в языке. И Guardian, и New York Times все активнее пытались представить меня как хакера, как нестабильный источник, но тем самым они лишь демонстрировали собственную тревогу. Нужно всегда с осторожностью судить о мотивах других людей, ведь этим ты выдаешь свои собственные. Тупое стремление распять меня и WikiLeaks было для этих руководителей газет лишь способом защитить себя от дальнейших преследований и приписать себе побольше заслуг. Даже дети ведут себя под давлением более достойно. Возможно, я довольно часто оказывался зарвавшимся тираном – сказывались и постоянная слежка, и издерганность, и груз контроля над всем проектом, и газетчики должны были понимать, почему так происходит. Вместо этого они вступили со мной в войну и совершенно забыли, с кем на самом деле борются.

В этой истории был и очень личный аспект. Когда переговоры вели я и журналист отдела расследований, все шло хорошо. В Брюсселе, Стокгольме, а потом и в Лондоне мы были друзьями, и мне казалось, что между нами возникает духовная близость. Его в каком-то смысле увлек мой идеализм, и вдруг ни с того ни сего он повел себя как-то возбужденно и довольно злобно; словно одурманенный, повторял, что основную работу проделал он и вообще идея проекта принадлежит ему. Я понимал, для него это вопрос чести в отношениях с коллегами. Мне не было особого дела, кому какие фанфары достанутся, но двенадцать разгневанных мужчин не вникали в факты. Они были поглощены собой, своим положением, своей карьерой, что вполне объяснимо с человеческой точки зрения, но сильно мешало нашей работе.

Реальная проверка журналистского мужества – это отношение к контратаке. Ты всегда ее ждешь. В ночь «Большого слива» некоторые рвались к шампанскому, но я думал: «Придержите лучше лошадей. Стоит ждать неприятностей, и скоро Белый дом и Пентагон возьмутся за нас». Взялись. В первую очередь они заявили, что наш материал не имеет особого значения. «Для тех, кто внимательно следит за событиями, в этих публикациях не много нового», – заявил первый (анонимный) официальный писака-наемник в Washington Post. Это стандартная реакция. А следующая волна заметок во главе с конкурентом Руперта Мердока, британской Times, утверждала, что наши публикации уже привели к гибели талиба-перебежчика. Потом выяснилось, что названный ими человек погиб двумя годами ранее. Но как только появилась первая критика, журналисты Guardian запаниковали.

Теперь, оглядываясь назад, я не могу придраться к работе, которую взяла на себя Guardian при подготовке публикации. Это был прекрасный труд, в лучших традициях газеты; на мой взгляд, заместитель главного редактора Йэн Кац и редактор Харолд Фрайман сделали все, чтобы сложный рабочий процесс проходил стабильно и ответственно. Журналист из отдела новостей, конечно, постарался свести на нет мое легковерие, рассказав, что некоторые сотрудники Guardian попросили надбавку за вредность на основании того, что за ними следят. Я много лет работал с репортерами по всему миру, но ни разу не встречал журналистский коллектив, в котором перед лицом угрозы демонстрировалось бы так мало хладнокровия; при работе с людьми, не совсем похожими на них, проявлялось бы так мало уверенности и при решении вопросов элементарной безопасности имелось бы так мало опыта. Когда Алан Расбриджер позвонил Биллу Келлеру и спросил, знает ли тот, как организовать защищенную телефонную линию, вопрос, как оказалось, был не по адресу. Келлер даже не представлял, как это делается. И несмотря на попытки некоторых журналистов получать удовольствие от интересной работы в сотрудничестве с нами, несмотря на их самоотверженный труд, в коллективе оставалось двенадцать разгневанных мужчин, ни на секунду не забывающих о собственных карьерных интересах и постоянно привлекающих к себе внимание, хотя, безусловно, я все равно был, даже для них, пусть мнимым, пусть номинальным, но руководителем проекта.

Мне казалось, что у меня есть четкая стратегия: в первую очередь обработать архивы афганской войны и во вторую – заняться иракскими материалами. Афганский архив не был столь объемным, и на нем мне хотелось обкатать схему совместной работы WikiLeaks с медиапартнерами: понять, сможем ли мы вместе выстроить правильную систему анализа данных и публикации документов; сможем ли обучить журналистов, редакторов и дизайнеров работе с таким материалом. И уже пройдя этот первый этап, мы могли бы приступить к более сложной работе – анализу и обработке сотен тысяч документов из Ирака. Как я уже говорил, обе ведущие главные газеты попросили у меня иракские материалы в качестве подсластителя; они требовали их с такой истовостью, что это внушало определенные надежды: партнеры явно готовы выложиться до конца и бросить все профессиональные силы, чтобы представить иракские документы публике. Но, бывает, я мыслю очень узко и сосредоточиваюсь лишь на одной цели. Была уверенность, что в течение следующих трех недель произойдет новый большой прорыв. Я не учел одного: насколько сильна журналистская пресыщенность. Ирак был для них не столь возбуждающей темой, как текущая война в Афганистане. Я полагал, что, приобретя огромный опыт в обработке афганского архива, сотрудники газет сумеют провести еще более качественную работу с иракскими материалами. Оказалось, они выдохлись, и многие тут же уехали в отпуск. Конечно, нельзя винить людей за желание отдохнуть после изнуряющей работы. Но у меня было твердое чувство, что и энергия куда-то исчезла. Они уже не могли проделать столь же блестящую работу с новым материалом, но и отдавать его другим журналистам тоже не хотели. Мы зашли в тупик.

Со временем наши разногласия приобрели более угрюмую тональность, особенно с New York Times. Билл Келлер везде называл меня не иначе как «источник», что, кстати, не предвещало ничего хорошего не только мне, но и любому, кто в будущем захотел бы стать информатором New York Times. Прежде было вопросом чести – не говоря уже о журналистском здравом смысле и правовой стороне дела – не только защищать свои источники, но и присматривать за каждым их шагом. И по сей день многие журналисты по всему миру пойдут в тюрьму, но защитят своих информаторов. Отношение Билла Келлера к «источнику» было настолько агрессивным и лишенным благородства, что позорит его самого и должно смущать его бывших коллег. В каком же мире, спросите вы, допустимо подобное: тесно работать с «источником»; организовать вместе с ним международный консорциум; получить из рук «источника» материалы для публикации, ставшей главной историей года; но по окончании вечеринки пнуть этот «источник» ногой, позволив себе обидные выпады наподобие «от него пахло, будто он много дней не мылся». Впрочем, его правда: на той неделе я не слишком часто гляделся в зеркало ванной и три дня подряд вообще не ложился, готовя материал, который его газета вскоре выплеснула под своим знаменитым лозунгом «Все новости, достойные печати». Еще более омерзительным, если не сказать патологическим, было решение Келлера выставить меня этаким героем трилогии Стига Ларссона: не то хакер, не то конспиролог, не то маньяк, для которого «секс – и отдых, и насилие».

Дамы и господа, последнее утверждение подпадает под статью. Это злонамеренная клевета, и каким бы диким это ни казалось, нацеленная на то, чтобы нанести максимальный вред человеку, столкнувшемуся с обвинениями в сексуальном насилии. Когда Келлер писал и публиковал эти слова, он должен был знать, что они представляют собой чудовищное словесное нападение, напрямую затрагивающее мои личные интересы, мое правовое положение и мою репутацию. И все же он это сделал. Я никогда не пойму почему – и даже не собираюсь спекулировать на эту тему. Я лишь хочу продемонстрировать на этом примере, чтобы вы увидели, как организована их работа, как функционирует их система, во главе которой стоят такие люди, и как эта система способна разрушить дело, которое они на время объявили «предметом своей любви». Полная низости инсинуация Келлера – статья длиной в восемь тысяч слов – содержит массу подобных софизмов. Пусть мой пассаж послужит ответом на ересь Келлера. Я лишь утомлю себя и вас, а также суд, если до него дойдет дело, пытаясь реагировать на каждое его измышление. Трудно признать, что эта статья вышла из-под пера здравомыслящего и ответственного человека. И вообще реально живущего человека. Похоже, ее писал литературный персонаж – якобы совестливый, вполне себе косный и, скорее всего, латентный социопат, готовый на все, чтобы возвеличить себя в глазах ничего не подозревающей публики. «А если все-таки он реальный человек, а не персонаж? – спросите вы. – Что же он такое?» Постараюсь ответить: какой-нибудь архидьякон, совсем отчаявшийся и, безусловно, мелочный, проведший ночь на улице и, перефразируя Оскара Уайльда, «спавший с пантерами», а потом прибывший утром в офис, чтобы издать суровый эдикт против этих пантер. Молодые сотрудники газеты вправе залиться краской стыда, наблюдая подобные приемы работы своего главного редактора, а главное, видя, как быстро мистер Келлер превращается из партнера, жаждущего сенсаций, в неблагодарного мстителя – за считаные секунды, которые нужны, чтобы набрать номер Белого дома.