Читать интересную книгу Персонных дел мастер - Станислав Десятсков

«В почерке выражена душа человека»,— вспомнилось Сонцеву.

— Ваш славный пиита Мильтон,— продолжал между тем Петр, — в своей гиштории Московии нелепо утверждал, что образование, мол, нетерпимо между русскими...— Петр обращался прямо к сэру Чарлзу, тихо поглощавшему бок осетра.— Но кто же мешает нам, русским, воспринять творения и знания славных народов европейских? Да все те же господа просвещенные шведы, будь они неладны! Вот Иван Алексеевич,— Петр кивнул на Мусина-Пушкина,— не даст соврать! Намедни шведский фрегат перехватил голландского купца, на корабле которого везли в Россию славянскую типографию Тессинга, изготовленную в Амстердаме. А где, при сем явном нарушении нейтралитета, был английский флот? Ведь ваш статс-секретарь Гарлей неоднократно обещался мне конвоировать все купеческие суда, идущие в Архангельск!

Сэр Чарлз Витворт со вздохом отодвинул осетра и ответствовал вежливо, но лукаво:

— Флот ее величества не может сопровождать каждое отдельное судно. Мы сопровождаем лишь конвои. Не столь давно английские фрегаты привели в Архангельск шестьдесят два купеческих судна. Это — большая торговля! — Чарлз Витворт с торжеством оглядел стол.— Очень большая торговля, господа!

«Еще бы не торговать, коль флоту ее величества нужен наш строевой лес, пенька и ворвань! — подумал Сонцев.— Недаром говорят, что, дабы продать кусок коленкора, английский купец способен подпалить весь белый свет!»

— За конвой спасибо, а типографии Тессинга жаль, ох как жаль! — сокрушенно покачал меж тем головой Петр.

— Господа шведы зело желали бы видеть наш народ в прежнем невежестве пребывающим,— с неожиданным для его степенства жаром подхватил разговор Мусин-Пушкин.— Но, дай бог, будут, государь, у нас и новая азбука и новые школы! — Мусин-Пушкин перекрестился и взялся было за бороду, да вовремя отдернул руку — обрит.

— Какие ты еще собрался строить школы в столь смутное время, Иван Алексеевич?— спросил Петр.— Вот Сонцев тебе расскажет, как шведский король уже и коменданта в Москву назначил: генерала Щпарра! Не так ли?— Петр обернулся к Сонцеву.

Тот понял, что его ответ должен быть предназначен для английского посла, и коротко сообщил, что шведский король полностью и окончательно отклонил русские мирные пропозиции.

Пока Сонцев описывал свою встречу с Карлом XII в замке Штольпен, Петр внимательно смотрел на англичанина: знает ли уже Витворт или не знает о хвастливом заявлении Карла? По ироничному спокойствию посла понял: знает! И тут же решил: «За этим англичанином нужен острый глаз!»

Перебив Сонцева, Петр обратился напрямик к послу:

— Вы, должно быть, знаете, милорд, что король Карл заявил в Штольпене: наш спор с царем Петром рассудит только меч! Но вряд ли вы знаете, что ему ответил простой русский солдат, бывший при посольстве князя Сонцева.

— И что же этот смельчак рискнул сказать королю Карлу?— На невозмутимом лице сэра Чарлза мелькнуло изумление.

Петр усмехнулся:

— Солдат тот, милорд, оказался родом из Новгорода, и напомнил он королю слова новгородского князя Александра Невского, бившего когда-то шведа и немца нещадно: «Кто к нам с мечом придет, тот от меча и погибнет!» Вот что сказал русский воин, не убоявшись королевского гнева!— И Петр высоко поднял бокал:— За здравие русского солдата, сэр Чарлз!

Англичанин машинально выпил и проговорил раздумчиво:

— Что ж, русский солдат — неведомая еще Европе сила. Я видел вашу армию, государь. Солдаты и впрямь молодец к молодцу. Здоровы, хорошо обучены, рвутся в бой! Но генералы?.. Простите, ваше величество, но в нашей армии не найдется и трех способных генералов, так что в случае генеральной баталии следует ожидать горячей солдатской атаки и плохого генеральского исхода...

— Генералов и офицеров образует война, господин посол!— холодно ответил Петр.— А пока скажу так: не быть шведскому генералу Шпарру в Москве комендантом! А ты, Иван Алексеевич, смело печатай новую азбуку. Школы для нее будут!

После того как Витворт и Мусин-Пушкин откланялись, Петр задержал Сонцева в своем кабинете, достал из-под чертежей фрегата свой миниатюрный портрет, усыпанный бриллиантами, и вручил его князю.

— За твои успехи в тайном посольстве, тезка!— Он троекратно облобызал Сонцева.— Не чаял я, что вернешься живым из такого посольства, и оттого вдвойне рад! А драгуна твоего жалую чином поручика. Выправи на сего страдальца офицерский патент! И, дай час, сам и вызволишь его из шведской неволи! Потому как шлю тебя снова в Дрезден, к Августу. Авось через Саксонский двор сумеешь наладить обмен наших пленных со шведами!

Сонцев так и вскочил:

— Государь, я должник перед своим драгуном и могу отправиться в Дрезден хоть завтра!

— Вот и славно, что помнишь о долге перед малыми сими! — Петр прижал Сонцева к груди.— Поезжай с богом! Да смотри под шведские пули себя не подставляй. Объезжай их стороной! У меня, мой друг, пушек сотни, солдат тысячи, а искусных дипломатов по пальцам могу насчитать.

Оставшись один, Петр долго еще сидел над новой азбукой. Затем написал скорые письма Шереметеву и Меншикову, требуя томить шведа малой войной, послал инструкцию гетману Мазепе о разведении на Украине баранов гишпанской породы, а под конец рабочего дня сочинял краткое известие в газету «Ведомости»: «О неприятельском выходе из Саксонии многие пишут, что оно еще забавится тамо...» Дальше написать не успел: теплые женские руки обвили шею. Петр обернулся и увидел Катерину: крепкая, ладно сложенная, с распущенными черными волосами до плеч, в кружевной рубашке, из-под которой выпирали пышные груди. Петр улыбнулся и поцеловал ее в переносицу, между густыми, сросшимися бровями. Этой осенью он без большой помпезности обвенчался с Екатериной.

Наутро, ни свет ни заря, царская одноколка летела уже по осенней грязи. Прижимая к груди чертежи фрегата, царь мчался на воронежскую верфь. Весной, по высокой воде, надлежало спустить по Дону и вывести в Азовское море новые корабли, дабы успокоить русской мощью ретивое к набегам сердце крымского хана и его высокого покровителя, турецкого султана. Всюду потребен был зоркий царский глаз и. твердая хозяйская рука.

Узнав о скором отъезде царя из Москвы, сэр Чарлз Витворт записал в своем дневнике: «Этот государь неуловим, как метеор, и счастие свое почитает в вечном движении».

Киевские лукавцы

Старинный двухэтажный особняк точно врос в эту землю — на столь прочное основание он опирался. Его гранитный фундамент был заложен в Киеве еще во времена Ярослава Мудрого, и с тех пор много над ним высилось разных построек. Иные из них сожгли татары, другие — поляки и литовцы, но основа оставалась нетронутой, и уже в недавние времена, в правление гетман Самойловича, предприимчивый киевский негоциант Тимошенок воздвиг на гранитной основе самые роскошные палаты, выстроенные на немецко-славянский манер. И если на первом этаже с маленькими решетчатыми окошками, по древнему обычаю, размещались поварня и разные хозяйственные службы, то второй этаж, украшенный широкими окнами с венецианским разноцветным стеклом и мраморной скульптурой греческого бога Меркурия, напоминал гордого аристократа, ставшего на плечи мещанского родственника.

Тимошенок не долго царил в своих роскошных палатах. После падения Самойловича длинная рука нового гетмана Мазепы настигла и его богатого клиента. Разорившаяся семья продала особняк генералу Гулицу, а от него дом перешел Дмитрию Михайловичу Голицыну.

Князь Дмитрий повелел срыть купеческие склады, окружавшие дом, и заложить большой сад с виноградником — по образцу тех, что видел на берегах Босфора и бытность свою послом в Константинополе. Он прикупил соседние участки, выстроил конюшню для арабских скакунов, привезенных из Турции, соорудил домашнюю часовню и домашний театр и зажил широким русским боярином, давая как бы всем понять, что он в Киеве не залетная столичная птаха, что он здесь на годы. И впрямь, до самого окончания Северной войны Петр I держал Голицына в Киеве как недреманное государево око на Украйне.

В тот мартовский талый день 1708 года у князя Дмитрия были гости. За окном уже брезжили пепельные влажные сумерки, густой туман от таявшего снега поднимался до черных верхушек оголенных деревьев. Но в обитой дубом гостиной было покойно, дышала жаром большая изразцовая голландская печка, в сумеречном обманчивом свете весело поблескивали горки серебряной посуды за стеклом богатого буфета.

Гости сидели вокруг маленького наборного столика, уставленного десертом: яблоками, грушами, виноградом из теплиц собственного княжеского сада и диковинными плодами — лимонами и апельсинами — подарком молдавского господаря Кантемира. Пили черный яванский кофе и ароматный французский коньяк — презент князю Дмитрию от его ближайшего друга Андрея Артамонови-ча Матвеева, русского посланника в Голландских Штатах и Англии.