Пока же ясно одно: в 1918 году происходило распятие символов власти или тех, кто стал знаком национального позора. Таковым многие тогда считали посла Германии в Москве графа Мирбаха.
Убийство Мирбаха
Германское посольство во главе с графом Вильгельмом фон Мирбахом (1871–1918) прибыло в Москву 23 апреля 1918 г., и сразу же Мирбах стал объектом враждебного отношения к себе со стороны патриотов, не желавших смириться с грабительскими условиями Брестского договора с Германией, изменой союзникам по участию в войне. Он вызвал неприязнь антисоветской и антибольшевистской оппозиции, а также тех представителей правительственных партий (левые эсеры и левые коммунисты), кто активно выступал против заключения сепаратного мира с Германией и был сторонником разжигания всемирной революции пролетариата. Все это вкупе с обшей нестабильной обстановкой в России делало продолжительность дипломатической деятельности графа непредсказуемой.
Действительно, Мирбах пробыл в России недолго: 47-летний граф 6 июля 1918 года подвергся вооруженному нападению, был смертельно ранен и скончался в 3 часа 15 минут того же дня. Убийцы стали известны тогда же: Яков Блюмкин и Николай Андреев, сотрудники ВЧК[456], мотивы террористического акта дискутируются до сих пор. Версий две: Мирбах был убит левыми эсерами с целью спровоцировать войну между Германией и Советской Россией; убийство посла было совершено большевиками с целью разгромить партию левых эсеров и установить однопартийную диктатуру в стране.
Первую версию обосновывала и защищала советская историография. Главными аргументами были ленинские оценки, обвинительное заключение Верховного трибунала при ВЦИК (16 ноября 1918 г.), показания лидеров партии левых эсеров, прежде всего М. А. Спиридоновой, покаяния Блюмкина[457]. Вторую версию представляла зарубежная историография, результаты аргументации которой наиболее полно представлены в работах Ю. Г. Фельштинского[458].
Аргументация каждой из версий основана на различной трактовке выборочных публикаций документов, собранных в «Красной книге ВЧК» (М., 1920. Кн. 1; М., 1989. Кн. 1. Изд. 2-е). Официальные советские документы, воспоминания и левоэсеровские публикации были составлены созданной 7 июля 1918 г. Особой следственной комиссией Совнаркома (нарком юстиции П. И. Стучка, следователь Верховного революционного трибунала при ВЦИК В. Э. Кингисепп и председатель Казанского Совета Я. С. Шейнкман). 19 томов материалов этой комиссии озаглавлены «О мятеже левых эсеров в Москве в 1918 г. и об убийстве германского посла Мирбаха»[459]. Вначале у членов комиссии не было сомнения, что левые эсеры организовали мятеж в Москве и убили германского посла с целью дестабилизации обстановки и захвата власти. Эта следственная комиссия была расформирована 9 сентября 1918 г., так и не завершив своей работы. Оставленные ею материалы не дают оснований для подтверждения той или иной версии, они оставили множество вопросов, на которые и ныне трудно ответить.
Среди этих вопросов множество частных, таких, как выяснение роли в убийстве Мирбаха заместителя Дзержинского по ВЧК с января 1918 г. левого эсера В. А. Александровича. Неясно, почему именно он был столь быстро, в ночь с 7 на 8 июля 1918 г., расстрелян после краткого допроса и беседы с Петерсом? Вместе с ним были расстреляны 12 бойцов из отряда ВЧК, которым командовал Д. И. Попов. Но Александрович был единственным членом ЦК партии эсеров, который был расстрелян и непричастность которого к убийству Мирбаха показывали Дзержинский и Петерс, Спиридонова, Блюмкин и Мстиславский[460]. Остались и многие иные дискуссионные вопросы[461].
Однако осталось неоспоримым: 6 июля 1918 г. было совершено политическое убийство, причем покушавшиеся были убеждены в своей безнаказанности. Блюмкин писал в показаниях: «Меня не покидала все время незыблемая уверенность в том, что так поступить исторически необходимо, что советское правительство не может меня казнить за убийство германского империалиста»[462]. И его действительно не казнили, а амнистировали, и он вновь сделал блестящую чекистскую карьеру[463].
Среди объяснений причин убийства посла есть и такое: Мирбах был убит Блюмкиным, потому что знал о получении Лениным немецких денег[464]. Эта версия не была поддержана исследователями, не было найдено ни одного документа, свидетельствовавшего о причастности Ленина к теракту. Но то, что лидер большевиков лучше всех других использовал создавшуюся ситуацию в политических целях, — неоспоримо.
Обстановка летом 1918 г. была весьма критической для правящей партии. По оценке советника германской миссии в Москве доктора К. Рицдера, она представлялась к 4 июня 1918 г. так: «За последние две недели положение резко обострилось. На нас надвигается голод, его пытаются задушить террором. Большевистский кулак громит всех подряд. Людей спокойно расстреливают сотнями… Не может быть никаких сомнений в том, что материальные ресурсы большевиков на исходе. Запасы горючего для машин иссякают, и даже на латышских солдат, сидящих в грузовиках, больше нельзя полагаться, не говоря уже о рабочих и крестьянах. Большевики страшно нервничают, вероятно, чувствуя приближение конца, и поэтому крысы начинают заблаговременно покидать тонущий корабль»[465].
Убийство Мирбаха произошло в начале работы 5-го Всероссийского съезда Советов. Партийность делегатов съезда — 773 коммуниста и 353 левых эсера — свидетельствовала, по сравнению с предшествовавшими съездами, о падении влияния большевиков. Средневолжские губернии, где полыхала гражданская война, были представлены на съезде 27 большевиками и 33 левыми эсерами. Большевистское руководство понимало, что его спасение — в создании экстремальных условий, в избавлении от всякой оппозиции, в установлении диктатуры как единственной возможности удержания власти. Потому была использована война на Волге с комучевцами и чехословацкими легионерами, потому выстрелы в Мирбаха привели к разгрому партии левых эсеров, единственной тогда легальной организации в политической борьбе за доверие масс[466].
События, происшедшие в Москве 6 июля 1918 г., представляются ныне хорошо кем-то срежиссированным спектаклем. Мирбах был убит не только левым эсером, а советским служащим, занимавшим высокий пост в ВЧК. Однако вскоре второе было забыто, а первое использовалось, и весьма целеустремленно и организованно, для предания одной из правительственных партий остракизму. Вряд ли можно говорить о левоэсеровском мятеже в тот день, скорее это были 24 часа трагического финала партии, решившей бороться за власть с большевиками. Они оборонялись, а не наступали. Они задержали 27 большевиков, в том числе и Дзержинского, и никого не расстреляли. Большевики на следующий же день начали расстрелы. По воспоминаниям Мстиславского, А. И. Рыков, ведший переговоры с фракцией левых эсеров, делегатов 5-го съезда Советов, недвусмысленно их предупредил — все они не народные избранники, а заложники за тех коммунистов, которые арестованы отрядом ВЧК Попова. «И если с ними что-нибудь случится…» Рыков недоговаривал. Но и не надо договаривать: ясно…[467]
Тогда же большевики, дабы оправдать свои действия, назовут случившееся антисоветским мятежом, и это определение на долгие годы прочно войдет в советскую историографию, левые эсеры будут все обвинения в свой адрес отвергать[468]. Они одобряли и признавали свое участие в убийстве Мирбаха, а в антисоветском мятеже — нет. 4 августа 1918 г. в Москве состоялся 1-й Совет партии левых эсеров. Его открытию предшествовало заявление во ВЦИК заключенных на кремлевской гауптвахте левых эсеров Саблина, Измаилович и др.: «Мы, члены партии левых с.-р., арестованные после террористического акта над послом германского империализма, требуем немедленного приведения над нами смертного приговора, который, очевидно, входит в план действий правительственной партии». Арестованные возмущались оскорбительным отношением к ним, находящимся в заключении без предъявления обвинения[469]. Тогда же они подготовили проекты резолюций Совета партии по различным вопросам, в том числе заявили, что «принципиально приемля террор, Совет полагает, что террор может стать оружием борьбы партии лишь в том случае (и с того момента), если бы условия политической обстановки пресекли возможность легальной работы в массах», и решительно протестовали против клеветы о том, что будто бы левые эсеры восстали против советской власти и хотели свергнуть большевиков вооруженным путем[470].
Восторжествовало мнение победителей. Разгром партии левых эсеров, бывших соратников, посмевших стать в оппозицию, был завершен довольно быстро. Вывод о том, что никакого антисоветского восстания левых эсеров тогда не было и не могло быть, а была лишь вооруженная защита отрядом ВЧК членов ЦК партии левых эсеров от возможной расправы за взятие ими на себя ответственности за убийство Мирбаха, только в последнее время стал утверждаться в российской историографии. «Было бы, пожалуй, неверным… обвинять только одну из противоборствующих сторон. И ленинцы, и члены ЦК левых эсеров равным образом оказались не в состоянии разглядеть историческую перспективу, предугадать грядущую за установлением однопартийной системы диктатуру личности, похоронившую и тех, и других», — пишет Я. В. Леонтьев[471].