Обвинение лидерам партии правых эсеров в покушении на Ленина суд начал рассматривать 19 июля 1922 г., когда председательствующий Пятаков предоставил слово Семенову для изложения своей опубликованной версии. Многие выступавшие подвергли сомнению его главное утверждение — покушение совершено по указанию и с разрешения ЦК партии правых эсеров. М. Я. Гендельман, депутат Учредительного собрания и член ЦК ПСР, первым выразил сомнение в том, что К. А. Усов, боевик и приятель Семенова, отказался стрелять в Ленина без санкции ПСР и поручил это сделать Каплан. «В моей морали такое не укладывается». Он и Семенов сказали, что о намерении Каплан стрелять в Ленина знали Гоц и Донской. Гоц этого не подтвердил: «Никогда в беседе с Семеновым я не говорил ему о Фани Каплан как об истеричке. Я никогда Фани Каплан не знал, лично с ней не встречался, и поэтому я не мог ее так квалифицировать. Я никак не мог связать ее с именем Семенова, потому что не знал, какие могли существовать отношения и взаимоотношения между ним и Каплан. Поэтому, прочтя эту фамилию, я решил, что дело Фани Каплан — ее индивидуальное дело, которое она замыслила и выполнила». Далее Гоц выразил сомнение в том, стреляла ли в Ленина Каплан. Ведь при встрече с ним Семенов говорил, «что он тут ни при чем, что это дело одного из дружинников, который на свой страх и риск это делал, что Семенов никогда не говорил ему о своем знакомстве с Каплан. Подробности я узнал из брошюры, которую следователь Агранов мне предъявил и на которой есть клеймо — сфабриковано в Германии… Донской и Морозов говорили мне, что Каплан не имела никакого отношения к партии с.-р.», — подчеркивал Гоц. Из его показаний ясно, что Семенов знал, кто на самом деле стрелял в Ленина 30 августа 1918 г., но он в показаниях и брошюре назвал фамилию не «дружинника», а Каплан, тем более что ее не было к тому времени в живых.
Семенов, возражая Гоцу, заявил: «Здесь гражданин Гоц говорил, что мои показания — миф. Я считаю нужным заявить, что все показания гражданина Гоца и иже с ним — сознательная ложь…» И повторил написанное в брошюре утверждение, что покушение на Володарского было организовано с ведома Гоца. О Каплан и «дружиннике» не сказал ничего.
Донской удостоверил встречу с Каплан и Семеновым между 24–26 августа 1918 г. на одном из московских бульваров, заметив, что это была их единственная встреча. Он подтвердил, что Каплан говорила ему о своих террористических замыслах. Донской ответил: «Подумайте хорошенько». Донской настаивал на том, что поступок Каплан носил индивидуальный характер, что он предупредил ее, что если она займется террором, то будет вне партии. В октябре 1922 г. Донскому устроили очную ставку с Фаней Ставской. Последняя заявила, что знала Каплан по работе в Симферополе, что встречалась с Донским в Москве и тот сообщил ей о готовящемся покушении, которое не было предотвращено. Донской с мрачным юмором заметил, что действительно разговаривал со Ставской и «тогда еще имел основания ей верить как подруге Каплан» и что он в присутствии Семенова пытался отговорить Каплан, но не смог этого сделать.
Донской заметил, что после покушения, о котором он узнал на следующий день из газет, начался разгром в партийной среде на легальных и полулегальных квартирах, что именно он написал обращение о том, что партия правых эсеров не имела отношения к покушению. После этого Донской сказал, что Каплан стреляла как частное лицо, и сделал выговор Семенову за то, что тот дал ей револьвер[440].
Эти показания Донского не были приняты во внимание, и в обвинительном заключении утверждалось, что именно он дал Семенову санкцию на производство террористических актов против Ленина, Троцкого, Володарского, Зиновьева и Урицкого[441].
Обвинение на процессе поверило не Донскому и Гоцу, а Семенову, Коноплевой, Дашевскому и другим, показания которых оправдывали сам судебный процесс. В обвинительном заключении не ставилось под сомнение, что покушение на Ленина произвела Каплан, и более того, «Каплан имела санкцию от имени Бюро ЦК на производство террористических актов против деятелей советской власти»[442]. Тогда, в 1922 г., судебным разбирательством и решением было подтверждено то, что не успели, не смогли или не захотели сделать чекисты в начале сентября 1918 года.
Однако стенограмма правоэсеровского процесса 1922 г. и представленное чекистами следственное дело о покушении на Ленина оставили открытым вопрос о том, была ли Каплан членом партии эсеров, более того, стреляла ли она?
В показаниях главных обвинителей Семенова и Коноплевой, бывших эсеров, с октября 1918 г. сотрудничавших с ВЧК и ставших в 1921 г. большевиками, много лжи и фальши. Это они придумали миф об отравленных пулях, террористической группе под руководством Каплан, это они на правоэсеровском процессе не могли ответить на прямо поставленные вопросы, и не потому, что не знали на них ответа, а потому, что этот ответ не вписывался в заранее подготовленный сценарий. Так, Семенов ничего по существу не мог ответить Гоцу, утверждавшему, что Каплан непричастна к выстрелам в Ленина и напомнившему Семенову его же сообщение о том, что это сделал «дружинник». Кто был этот дружинник? Расстрелянный 30 августа 1918 г. Протопопов или фигурировавший в книге Семенова и на процессе Василий Алексеевич Новиков (1883–1937), который позже станет еще одним автором легенды о встрече с Каплан в 1932 г. в свердловской тюрьме?[443]
Ведь на процессе желание некоторых бывших эсеров все «свалить» на Каплан было столь тенденциозным, что доходило до курьезов. Когда Евгения Ратнер попросила Дашевского, уверявшего о знакомстве с Каплан, описать ее внешность, тот затруднился это сделать, хотя до этого утверждал, что именно он познакомил Семенова с Каплан.
Обвинительное заключение Верховного революционного трибунала ВЦИК РСФСР летом 1922 г. с утверждением о том, что Каплан была членом партии правых эсеров и стреляла в Ленина именно она, было основано на свидетельских показаниях, подтверждавших этот вывод[444]. Вещественных доказательств не было. Свидетельские показания, утверждавшие обратное или выражавшие сомнение, не были приняты во внимание.
В качестве документального доказательства фигурировало следственное дело Каплан. Это дело под № 2162 хранится в архиве бывшего КГБ на Лубянке в Москве. В нем всего 124 листа, фотографии Каплан, здания завода Михельсона, где происходил митинг 30 августа 1918 г., отметка, что автомобиль Ленина находился от здания на расстоянии 9 саженей, мандат А. Я. Беленького, кому было поручено забрать «арестованных, стрелявших в тов. Ленина, из Замоскворецкого комиссариата». В деле — протоколы допросов Каплан, знавших ее людей, свидетельские показания. Вел следствие по поручению Свердлова член ВЦИК В. Э. Кингисепп[445]. Свидетельские показания датированы с 30 августа по 5 сентября, основные свидетели С. К. Гиль, шофер машины Ленина, и С. Н. Батулин, помощник военного комиссара 5-й Московской советской пехотной дивизии, давали показания дважды. Все свидетели утверждали, что стреляла женщина, зная, что Каплан арестована и призналась, но ни один не мог подтвердить, что стреляла именно Каплан[446].
Среди исследователей явственно выделились те, кто традиционно уверял, что в Ленина стреляла эсерка Каплан, и те, кто полагал, что Каплан не была эсеркой и не стреляла в Ленина. Анализ следственного дела Каплан и стенограммы обсуждения этого вопроса во время судебного процесса над лидерами правых эсеров в 1922 г. позволяют признать близкой к истине вторую версию. Каплан же была «подставлена» организаторами покушения, знавшими ее многие высказывания о готовности убить вождя, предлагавшей себя в качестве исполнителя. Ее знали как больную женщину, истеричку, полуслепую, но верную традициям политкаторжан брать вину на себя. С этой точки зрения ее кандидатура удовлетворяла организаторов покушения: никого не выдаст, тем более никого не знает, но «примет удар на себя». Все знали лишь те, кто все организовывал, кто не дал завершить следствие, а позже из следственного дела выдрал часть страниц (последний раз дело прошнуровывалось в 1963 г.).
Ведь ныне известно, что Ленин и Свердлов в случае с царской семьей сделали все, чтобы не допустить открытого суда и возможности сохранить жизнь хотя бы детям Романовых. В сообщениях ВЧК той поры говорилось как минимум о шести-семи подозреваемых в покушении на Ленина, но широко известно лишь о расстреле Каплан[447]. С. Ляндрес высказал предположение, что Каплан была послана заговорщиками на заводской двор как инвалид и без оружия для прикрытия действительного террориста[448].
По существующей официальной версии главными действующими лицами, организаторами покушения на Ленина были руководители правоэсеровской боевой группы Семенов, Коноплева и исполнительница Каплан. Эта версия в 1990-е годы подверглась сомнению со стороны историков и публицистов. 19 июня 1992 г. Генеральная прокуратура России, учитывая общественный интерес к делу о покушении на Ленина 30 августа 1918 г., по заявлению ульяновского писателя А. Авдонина начала проверку обоснованности расстрела Каплан. Рассмотрев материалы уголовного дела по обвинению Ф. Е. Каплан, прокуратура установила, что следствие в 1918 г. было проведено поверхностно, и вынесла постановление «возбудить производство по вновь открывшимся обстоятельствам». Новых обстоятельств не было, было недоумение многих, увидевших, сколь бездоказательно была уничтожена бывшая политкаторжанка. Что во время того трехдневного следствия не было проведено никаких экспертиз, в том числе и на предмет психического здоровья Каплан. Следствие ставило задачей установить: стреляла ли Каплан, каковы мотивы и судьба стрелявшей. Повторное следственное дело о вине Каплан в покушении на Ленина, начатое в 1992 г., было завершено спустя четыре года — в 1996 г. Следователь ФСБ РФ В. А. Шкарин, ведший это дело, в интервью корреспонденту «Московского комсомольца» Е. Лебедевой (7 октября 1998 г.) сообщил некоторые подробности. Он подтвердил заключение экспертов о том, что стреляли действительно из подброшенного после покушения «браунинга», что выстрелов было четыре, что обойма «браунинга» состояла из семи патронов, но восьмой патрон был в патроннике, что стрелял один человек. Заметим лишь, что нет данных о том, что Каплан когда-либо пользовалась оружием, и явно «браунинг» с полной обоймой и патроном в патроннике готовила к бою не она.