несколько шагов в ее направлении и нерешительно застыла. Будто не понимала, пущу ли я ее внутрь.
Поэтому я вышел и распахнул перед ней пассажирскую дверь. В ту долю секунды, которую она колебалась прежде, чем сесть, я думал о том, как хочу, чтобы она этого не делала. Чтобы развернулась, скрылась в своем мрачном подъезде и больше не отвечала на звонки…
С другой стороны, если бы она действительно попыталась уйти – я бы затащил ее внутрь силой. Потому что слишком ясно осознавал – с того момента, как колеса моего «Ягуара» свернули сюда, остановиться я уже был не в силах. И единственное, чем я теперь мог себе помочь – найти баланс на краю обрыва, куда добровольно шагнул.
Закрыл за ней дверь и вернулся в салон.
Кира молчала, не решаясь взглянуть на меня. Да и я тоже не знал, что сказать. После той ночи и моего себе обещания больше никогда ее не видеть, все казалось странным, глупым, неуместным. А потом слова сами вырвались:
– Ты злишься на меня?
– Временами, – честно ответила Кира. Эта ее черта радовала и пугала меня одновременно.
Иногда она давала такие честные ответы, что я боялся спрашивать. Будто вместе со смертью бабушки в ней умерла та часть, что отвечала за привычное большинству людей «вежливое» лицемерие. И есть ответы, которые мне точно не стоит слышать.
Она разглядывала свои руки, а потом резко повернулась ко мне и спросила:
– Скажи, это твоя игра?
– Что? – растерялся я.
– Ну, игра. Ты отталкиваешь меня, но приезжаешь сам. Потом снова отталкиваешь. Твои слова и поступки противоречат друг другу. Гонишь прочь и возвращаешься… Играешь, как кот с загнанной мышью. Может, за пятьсот лет тебе все наскучило, и ты нашел новый способ развлекаться.
Я выругался, не стал сдерживаться. Стоило понять, что именно так мое поведение выглядит со стороны. Идиот.
– Нет, Кира, я не играю. Но я эгоист и дрожу за собственную шкуру.
Вслух прозвучало еще гаже, чем у меня в голове. Правда была настолько мерзка и неромантична, что, будь моя воля, ни за что бы не сказал ее. Но раз уж я тоже решил быть с ней честен…
– Я не понимаю. – Она нахмурилась и снова перевела взгляд на сцепленные пальцы. Костяшки побелели от напряжения.
Интересно, девочка, насколько я умудрился просадить твою и без того низкую самооценку? Неужели ты действительно не понимаешь?
Безликая серость окраины давила, поэтому я завел движок и нажал на газ. Такие разговоры в дороге давались мне проще. Сначала подъезды, а потом уже и дома слились в однообразную кляксу за окном.
Она не спрашивала, куда мы едем, и сам факт этой покорности обстоятельствам пугал еще сильнее. Потому что я хотел ошибаться и падать, а она давала в мои руки все карты. Прямо сейчас бери все, что так сильно хотел, и никто тебе не помешает.
Я чувствовал себя монстром, обманом утащившим чистую душу на тот свет.
Чувствовал себя слабаком и трусом, потому что даже этим монстром стать боялся.
И чувствовал ледяной ветер, гулявший по моим внутренностям от осознания того, насколько я гол и беззащитен сейчас. Я мог и хотел цепляться за свои маски, но тот же ветер сдувал их прочь.
Монстр и слабак отступали, стоило мне только подумать о следующей фразе.
– Я сотню раз пожалею об этом, я уже жалею… Но ты мне небезразлична.
Руки со сжатыми добела пальцами дернулись.
Я вырулил на полупустую Кольцевую и прибавил скорости. Теперь за окнами замелькали машины, которые я играючи обгонял. Увидел ее испуганный взгляд, упавший на спидометр, но тормозить уже не стал. Когда стрелка прыгает за сто пятьдесят, никакие демоны не в силах заставить меня остановиться.
И тут меня понесло.
– Черт, Кира, мы можем с тобой порассуждать, кому из нас повезло меньше, хочешь?! Я буду с тобой честен, как не был никогда и ни с кем. Я не хочу отпускать тебя, но, если я этого не сделаю, погибну. Бесследно растворюсь в небытии, где уже никакие мои желания не будут иметь значения. Ты думаешь, что тебя заманил в сети дьявол? Но я сам чувствую себя на крючке. И сколько бы я ни пытался держаться подальше, как видишь, я все равно здесь. Мою душу вспороли, – и она оказалась вполне живой и человеческой, в отличие от меня самого. И знаешь, что самое мерзкое, – целая толпа, десятки таких же девчонок, как ты, Кира. Влюблялись, хлопали глазками и смущенно улыбались. Старались стать особенными для меня. На что-то надеялись.
– Ты никогда не любил в ответ? – тихо спросила она.
– За пятьсот лет? Сама как думаешь?
– Ты страдал? – В тоне скользнула неприкрытая жалость. Было бы смешно, если бы не так противно.
– Я никогда не позволял себе лишнего. Я всегда прекрасно контролировал себя и ситуацию. Всегда… до этого момента.
Кира больше не пыталась смотреть на меня или на дорогу – не знаю, что сейчас пугало ее больше. Но отрицать очевидное мы оба уже не пытались.
– Почему я?
– А почему рассвет или закат? Любят не за что-то и не вопреки чему-то. Просто в один ужасный момент твое сердце становится важнее здравого смысла.
Вот и все. Я сказал – и ветер из бездны опалил мое лицо.
Затикали часы, отмеряющие мои дни на этой земле.
Я еще могу балансировать на грани, удержаться от финального падения. Но оно произойдет, рано или поздно.
Сколько обещала Полина? Мне осталось два месяца. Два месяца, прежде чем я окончательно сорвусь.
Я повернулся к Кире. Огромные грустные оленьи глаза смотрели на меня, и я чувствовал, что отнюдь не скорость несет меня вперед. Что я не выдержу и двух месяцев рядом с ней.
– Крис, я…
– Не смей! – Мой голос мгновенно сорвался на крик. – Что бы ты ни хотела сказать в ответ – не смей!
Я резко выкрутил руль вправо, почти не глядя уходя через пять полос. Она тихо охнула и зажмурилась. Человек на моем месте, скорее всего, не пережил бы такой финт, но мои рефлексы отточились гораздо лучше человеческих. Я дилер, и об этом не стоит забывать.
Несколько машин в ужасе шарахнулись от меня. Я почти ощутил проклятия, посыпавшиеся мне в спину, и это отрезвило.
– Прошу тебя, если я еще вправе о чем-то просить, – взял себя в руки и сказал уже тише, съезжая с Кольцевой к центру Города. – Не говори ничего. Не подкидывай дров в мой погребальный костер. Пожалей труса, Бэмби, – я