Читать интересную книгу Сказания и легенды Средневековой Европы - М. Орлов

Из других тайных наук немало мучений духовенству доставила онироскопия, или онирокрития — искусство снотолкования, то есть та самая галиматья, которая наполняет наши нынешние «сонники» московского изделия. С ней тоже долгое время не знали, что делать, как и с астрологией. Ссылались на книгу «Второзакония» (гл. XVIII), где снотолкование объявлялось запретным делом. С другой стороны, ссылались на сны библейских патриархов, на Иосифа, на Даниила, знаменитых библейских снотолкователей. Приводили также текст из книги Иова (кн. Иова, XXVIII, ст. 14–17). Выходило как будто бы, что снотолкование не заключает в себе ничего подозрительного, недозволенного, соблазнительного, такого, в чем можно было бы видеть след участия адских сил. Богословы не решались высказываться вполне определенно. Так, Фома Аквинат говорил, что есть сны от Бога и есть сны от дьявола, но не объяснял, как их различать. Порешили молча на том, что если искусник по этой части толкует сны просто, по собственному разумению, не прибегая ни к каким приемам, которые наводили бы на догадку, что он пользуется при этом содействием лукавого, то и оставить его в покое, пускай толкует.

Затем богословам-казуистам пришлось немало подумать над заупокойными обеднями. Случалось, что люди заказывали такие обедни по живому человеку и притом с тайною целью его погубить. У нас в простонародии, кажется, до сих пор держится суеверие, что если поминать живого человека за упокой души, то этим можно его извести. Духовные соборы строго запрещали такие обедни и грозили за них наказаниями и тому, кто такую обедню заказывает, и тому, кто ее служит, если, конечно, ему известно, что служится она о живом человеке. Надо полагать, что такие обедни нередко заказывались, потому что в правилах исповедания патерам предписывалось, в числе прочих прегрешений, спрашивать исповедующихся и о том, не служили ли они таких обеден.

4. Тайные науки перед судом инквизиции

Инквизиция обладала всем, что нужно для организации борьбы, да притом она с этой задачей и появилась на свет. Главною ее целью была борьба с ересью, и она так устроилась, что ни один еретик у нее не выскользнул из рук, не прокрался мимо. Рядом с этим она быстро разработала способы разведки и распознавания ереси во всех ее мельчайших оттенках, дабы безошибочно отличать «волка в овечьей коже» и уметь изобличить грешника, как бы он ни прикидывался невиновным и за какие бы ширмы ни прятался. Конечно, тут были со стороны инквизиции и беспрестанные увлечения через край, на практике выражавшиеся в том, что в число еретиков попадали люди, ровно ни в чем не повинные; это был просто-напросто избыток усердия старательных людей. Было и кое-что другое: преследование еретиков приносило, кроме чисто духовных плодов, еще и плоды мирские, житейские. Имущество богатого еретика обязательно конфисковалось и шло в известной доле в карман усердствующего инквизитора. Значит, ему было из-за чего стараться во всяком смысле.

Вникая в сущность ереси, в ее ухищрения и уловки, во все ходы и переходы, в которых она пряталась от преследования, инквизиция попутно и мимоходом глубоко вникла и в тайные науки. Они подвернулись под руку самым естественным манером, так сказать, сами собою. Ересь и тайная наука — две формы отступничества от господствующей религии. Ересь — это отступничество от догмата, а тайные науки — служение дьяволу, переживание остатков старого язычества. Значит, то и другое, с той точки, на которой стояла инквизиция, одинаково подлежало искоренению.

Инквизиция довольно быстро огляделась и освоилась в темной сфере тайных наук и выработала точные правила для преследования всяких кудесников и чародеев. Уже в 1280 году вышел подробный свод таких правил, представлявший собою как бы наказ для следователей по всем делам о колдовстве и чародействе; впоследствии этот наказ все тоньше и тоньше разрабатывался и в конце концов представлял собою своего рода образцовое произведение по обдуманности, точности и дальновидности следственных приемов.

Просматривая последовательные, исправленные и дополненные издания этих наказов, можно проследить постепенный ход проникновения инквизиции во все закоулки и мельчайшие разветвления тайных наук. Так, в первых изданиях мы еще не находим и упоминания о ведьмах и их шабашах, а в последующих изданиях эта статья образовала собою одну из существеннейших глав наказа. Инквизиция не проморгала самой пышной добычи и вовремя ее заметила.

Само собою разумеется, что инквизиция вполне приравняла тайные науки к ереси и преследовала за оба преступления в одинаковой мере. У нее на первом плане стояли вопросы религии, догматы; какие бы от них ни делались отступления, выражались ли они в метафизических умствованиях о существе Божьем, о непорочном зачатии и т. п. или в суеверных обрядах призывания демонов — все равно, в обоих случаях было отступничество, т. е. ересь. Таким образом, колдуну было иногда даже выгоднее попасть в руки инквизиции, потому что полным покаянием он мог спасти свою жизнь, тогда как, попав в руки мирского суда, если его колдовство влекло за собою какое-нибудь обычное уголовное преступление, он рисковал кончить жизнь на виселице или костре. Притом, если он был только колдун и к вопросам веры был равнодушен, то покаяние, т. е. отрешение от своих убеждений, не должно было и беспокоить его душу. Конечно, можно бы спросить, много ли человек выгадывал, попав вместо костра в ужасную тюрьму инквизиции, на хлеб и на воду, иногда на всю жизнь, без малейшего просвета надежды. Но что для человека дороже жизни, и многие ли предпочтут смерть чему бы то ни было? Впрочем, эта относительная снисходительность держалась лишь первое время, а потом, когда колдовство и ведьмовство обратились чуть не в эпидемию, инквизиция не только отменила эту снисходительность, а наоборот, даже в случае полнейшего раскаяния всегда старалась подыскать достаточный предлог для того, чтобы отправить колдуна или ведьму на костер.

В начале XIV столетия явился один из деятельнейших и усерднейших старателей инквизиции, итальянский монах Цангино, после которого остались благочестивые литературные труды, дающие возможность судить о существовавших в его время народных суевериях, относящихся к области тайных наук. Цангино очень пространно описывает разные отрасли и разновидности магии, причем, кстати сказать, не упоминает о колдовстве в обыкновенном смысле слова, из чего можно заключить, что около того времени, т. е. в начале XIV века, ни в Италии, ни во Франции колдуны и ведьмы еще не были явлением обычным. Можно полагать, что преступления колдунов и ведьм еще не рассматривались как ересь и подлежали не инквизиционному суду, а мирскому. Но предсказание будущего какими бы то ни было средствами являлось уже ересью, ибо будущее во власти Божией; ересью являлись также: вопрошание демонов о будущем или о чем бы то ни было неведомом, поклонение солнцу, луне, звездам, планетам, элементам (все эти «поклонения», надо думать, метили в астрологию), вообще верование в то, что какая бы то ни было благодать может быть получена помимо Бога, из какого бы то ни было иного источника; обобщая все это, можно было постановить, что ересью должно считаться всякое деяние, противоречащее постановлениям церкви или ею запрещаемое. И все такие преступления подлежат суду инквизиции, которая в конце концов сплела такую сеть, через клетки которой не могла проскочить благополучно самая мелкая добыча. Если же магия не была отмечена явною печатью ереси, то она подлежала суду епископскому; тут дело чаще всего кончалось тем, что виновный признавался впавшим в смертный грех, и его не допускали к причастию. Такой же участи подвергались и те, кто хотя сам и не колдовал, но пользовался добрыми услугами колдуна. Однако в то же время и светские власти не отказывались от своего права судить колдунов, так что преступления этого рода направлялись то в епископские, то в светские суды.

Но вот что достойно замечания. Как только инквизиция взялась за магию вплотную и приняла твердое решение ее истребить начисто, так тотчас же к ней, как к запрещенному плоду, публика начала льнуть с ожесточением, достойным лучшей участи. И тут вдруг и неожиданно магами и колдунами, да притом еще злейшими, то есть прямо связавшимися с чертом, оказались самые высшие представители знати светской и духовной и даже сами папы! Да, как бы это ни казалось неимоверным, был случай обвинения в сношениях с дьяволом самого папы, и именно Бонифация VIII. Этот пастырь католической церкви был человек очень надменный и сварливый. Он вечно враждовал то с тем, то с другим королем, но особенно не ладил с французским королем Филиппом Красавцем. Распря у них шла за преобладание власти; папа стремился к тому, чтобы духовная власть вообще везде и всюду была превыше власти мирской, Филипп же стоял за преобладание мирской власти над духовною. Вражда между ними дошла до того, что папа по приказу короля был схвачен (в 1303 г.) и предан суду особого собора, торжественно заседавшего в Лувре. И в чем же между прочим обвинялся папа? Да ни более ни менее как в том, что он держал при своей особе домашнего демона, который осведомлял его о всех текущих и грядущих событиях, затем прямо в том, что он и сам был колдун и, кроме того, имел совещания с колдунами, ворожеями и предсказателями.