Читать интересную книгу Создатели Империи - Франс Гампл

Тот, кто теперь задумывается над событиями Мартовских ид, не знает, то ли ему удивляться глупости заговорщиков, особенно Брута, или же невероятной мудрости «юнца», его бесцеремонному овладению всеми политическими средствами привлечения людей на свою сторону, вплоть до террора и насилия. Историки, как ретроспективные пророки, оправдали убийство тирана, поскольку оно для них олицетворяло историческую необходимость. Цезарево решение внутриполитической проблемы не давало достаточного простора для деятельности привыкшей к власти сенатской аристократии, ни желанной «свободы» олигархии, какой бы ограниченной ни была эта свобода в век бесконечных завоевательных операций крупных войсковых соединений. Политической ошибкой Цезаря было то, что он неправильно оценил фактическую расстановку сил. Как народы, несмотря на изменения в сфере власти, не были готовы поступиться традиционными государственными институтами, так и правящая до сих пор аристократия была неспособна без сопротивления подписать свое политическое отречение. Цезарь задавил «свободу», поэтому убийство в глазах заговорщиков было почетным и нравственным поступком. Но такое решение в эпоху, которая не знала современной изощренности в подобных вещах, превратилось в бессмысленное политическое убийство, коль скоро вместе с убитым не был ликвидирован режим, который хотели уничтожить. Было величайшей глупостью пронзить кинжалами беззащитного человека, добровольно отпустившего свою личную охрану, и при полном непонимании обстановки пустить на самотек все остальное. Недаром Цицерон увидел в этом покушении отвагу мужчин и детский разум. Было непростительным заблуждением не устранить вместе с тираном верных Цезарю консулов Антония и Долабеллу, а также командира конницы Лепида, который в марте один располагал войсками в Риме, а вместо этого руководствоваться моральными принципами в отношении сторонников диктатуры: «Брут — достойный человек». Так и случилось то, что должно было случиться с народом, который ни разу в своей истории не пережил настоящей революции и для которого много значил авторитет высших должностных лиц. Цезарь погиб, но его место заняли цезарианцы — Антоний и молодой Цезарь. Когда народ пришел в себя от пережитого ужаса, вызванного убийством, правление государством перешло к консулу Антонию.

К кому могли обратиться убийцы, республиканцы, как их неправильно называют, чтобы после падения диктатора не допустить возрождения деспотизма и связанной с ним несвободы? Войсковые соединения в ближайших пограничных провинциях находились под командованием сенатских военачальников, назначенных Цезарем, которые в неясной ситуации не собирались подвергаться риску ради пустого названия несуществующей республики. Даже если кто-то из них в душе отвергал диктатуру в стиле Цезаря как государственное устройство и втайне был согласен с Брутом и Кассием, было трудно повести войска по приказу безликого сената против полководцев Цезаря, Антония и Лепида, или против нового Цезаря. Очарование великодушного, победоносного, щедрого до расточительности диктатора действовало не только на тех, кто служил под его знаменами. Армия, стоящая наготове по ту сторону Адриатики, в любой момент выступила бы для отмщения за убийство, если бы ее призвал любой предводитель. Никто не заблуждался относительно поведения ветеранов армии Цезаря, которые недавно, после окончания службы, получили землю в городах Италии или ждали своего расселения. В ближайшие годы процезарианские настроения многих легионов ограничивали действия даже цезарианских правителей и многократно вынуждали к примирению между Антонием, боевым соратником Цезаря, и Цезарем, приемным сыном. Под давлением армии древние, веками определяющие судьбы Рима конституционные власти — сенат и народное собрание — превратились в государственно-правовую «функцию» и часто использовались только для того, чтобы придать законную форму волеизъявлениям власть предержащих. С утратой традиционного чувства государственности они политически проиграли.

Что мог ждать Брут от сената? Конечно, всего, пока было безопасно призывать против тирании, и сенаторы без всякого принуждения могли принимать решения в духе свободы. Но диктатор превратил сенат в место сборища поддакивающих. Ведь сенат, численность которого возросла до девятисот человек, был наводнен «новыми людьми», верными сторонниками Цезаря! И сколько же было тех, кто мог выступить с чистой совестью, раз они хранили верность диктатору? В большинстве своем они были восторженными сторонниками, которых возвысил Цезарь, желая сделать их обязанными ему, или по меньшей мере попутчиками и соучастниками диктатуры. Хребет этого сената был сломан уже давно, со времен Суллы, и сенат разучился пользоваться свободой, даже если бы ее и получил. От него уже нельзя было ожидать единодушия и твердой воли. Обратиться к народу Рима, чтобы с его помощью укрепить якобы вновь завоеванную свободу и свести счеты с диктатурой? Так как не все заговорщики были политическими мечтателями, они понимали, что в большинстве случаев жители Рима жадно внимали любому шумливому оратору и бездельнику, восторженно воспринимали любой призыв, если он был подкреплен сестерциями и играми, и как часто за ликованием следовало «забросай его камнями». Цезарь так мало соответствовал типу современного деспота! Сенат чествовал его, как ни одного другого римлянина, а народ уважал его не только за щедрость. Он чувствовал в нем сверхчеловеческую силу. Власть всегда производила впечатление на римский плебс, он склонялся перед ней послушно или ропща. И именно этой власти не было у убийц, предводители которых, как преторы, должны были подчиняться консулу, если не хотели нарушать священной римской традиции.

Итак, восстание свободолюбивой аристократии против диктатуры, которое одновременно было борьбой за интересы небольшого круга сенаторских семей, закончилось плачевно. Убитый восторжествовал над убийцами, несмотря на то, что сенат объявил диктатуру вне закона на вечные времена. Все распоряжения Цезаря, даже необнародованные, имели законную силу, в том числе и его завещание. Сенат, куда убийцам был запрещен вход, устроил Цезарю торжественные похороны как умершему на своем посту диктатору, а убийцы должны были радоваться, что добились для себя помилования. Но вскоре после траурных церемоний в честь покойного, чье тело в страстном порыве протеста против «освободителей» было сожжено на форуме народом, они больше не могли чувствовать себя в безопасности, находясь в Риме.

Когда юный Цезарь, чье имя впоследствии вызывало зловещие воспоминания, вступил в политическую борьбу в том возрасте, в котором многие сейчас еще сидят на школьной скамье, сразу стало ясно, что консул Антоний видит в нем, в «мальчишке», докучливого соперника в благосклонности народа и в руководстве цезарианцами. Юноша быстро завоевал расположение римских граждан, начав с того, что осуществил завещанные диктатором дарения с помощью немалых личных средств, военной кассы Цезаря, богатых друзей, и в июле устроил пышные игры в честь побед Цезаря и в честь Венеры, прародительницы дома Юлиев. Во время игр по небу пронеслась комета, которую возбужденная толпа приняла за душу Цезаря, вознесенную к богам.

Невероятный политический взлет нового Цезаря (всего за несколько месяцев!) объясняется не только тем, что он с удивительной ловкостью использовал напряженные отношения между Антонием и сенатом. Речь шла о наместничестве в провинции Цизальпинская[14] Галлия, которой управлял республиканец Децим Брут. По решению народного собрания провинция была отдана Антонию. «Мальчишка» в эти тревожные месяцы по собственному почину с помощью огромных денежных сумм и обещаний набрал незаконную армию, состоявшую главным образом из ветеранов диктатора, и без зазрения совести при посредничестве Цицерона предоставил ее в распоряжение сената для поддержки Брута против старого соратника Цезаря, консула Антония. Для реализации своих дальнейших планов он нуждался в законности присвоенного себе главнокомандования: смелый авантюрист еще в начале января 43 г. до н. э. был принят в ряды сенаторов с привилегией голосовать в первом списке, как будто он уже был консулом. Он получил пропреторскую власть и вместе с двумя консулами в 43 г. до н. э. возглавил командование войсками против цезарианца Антония. Мутинская война (Модена) закончилась победой этого союза, и юный Цезарь после смерти обоих консулов унаследовал их войска и с сильными козырями начал большую игру, ставкой которой была власть.

Союз вскоре распался из-за внутренних противоречий: было слишком наивно хотеть использовать дерзкого «мальчишку», который сразу же без обиняков заявил, что хочет занять почетные должности своего отца в качестве подручного определенных сенаторских кругов. У него никогда не было благоговения перед высшими носителями государственной власти, он использовал их для своих политических целей. Когда сенат отклонил требования делегации его армии, он, как грубый шантажист, двинулся со своими легионами на Рим — его якобы принудили к этому солдаты — и под ультимативным давлением легионеров народное собрание выбрало еще не достигшего двадцати лет юнца самым молодым консулом (такого еще не бывало в римской истории). Теперь он стал хозяином в Риме, с государственно-правовой точки зрения, и распоряжался государственной казной, из которой изъял деньги для своих солдат, обещанные им за победу, а также денежные суммы, завещанные народу диктатором. Серебряные динарии, которые отныне чеканились, прославляли божественного Цезаря и отчаянного юношу как «сына божественного Юлия». Теперь молодой консул по рангу не уступал Антонию и был достаточно сильным, чтобы отказаться от всех прежних тактических уловок. Одной из первых мер было учреждение особой судебной палаты, и убийц приговорили к изгнанию и конфискации имущества. Это входило в программу сведения счетов. Сенат, возлагавший надежды на Брута и Кассия, которые незаконно захватили в свои руки войска на эллинистическом Востоке и набрали новую армию, задним числом легализовал их действия. Назревали столкновения между республиканцами и цезарианцами. Теперь объединившиеся войска цезарианцев были способны осуществить «месть», однако Антоний, отошедший после проигранного сражения у Мутины в направлении Альп к галльской Нарбоннской провинции (Прованс), все еще оставался сильнее в военном отношении.