так, что я коснулась его груди своей.
Ренн смотрел на меня сверху вниз. Нависал, как скала.
– Я не даю обещаний, которые собираюсь нарушить.
Кажется, я разозлила его своим упрямством – он стиснул зубы и шумно втянул воздух. Отошел от меня на шаг и взлохматил волосы.
– Если ты сунешься на равнину, я лично свяжу тебя, закину на лошадь и доставлю прямиком в Антрим.
– Если узнаешь.
– Узнаю, даже не сомневайся.
Ренн пытался казаться строгим, скрестил руки на груди и широко расставил ноги, упираясь в землю. Но отчего-то, несмотря на щемящую боль, в душе на миг прояснилось – будто солнышко выглянуло из-за туч.
– А теперь иди, жрица. Тебя наверняка заждались дома. А я посмотрю.
– Хочешь убедиться, что я действительно ушла и не собираюсь сделать какую-нибудь глупость?
Он промолчал. Лишь напустил на лицо непробиваемое выражение.
Ну что ж… Как знаешь, Зверь-из-Ущелья.
Я отвернулась, прислонилась лбом к холодному камню и позвала Дар. По телу пробежала волна дрожи, сворачиваясь где-то под ребрами в тугой ком так, что перехватило дыхание.
Нет! Нет, все не может закончиться вот так. Я не хочу, не хочу… И ноет так, ноет невыносимо, раздирает душу в клочья, тянет назад.
Мгновение – и я обернулась. Резко, скоро, без малейшего сомнения. Так, что глаза Ренна расширились от неожиданности и потемнели, как небо перед грозой. Он с какой-то отчаянной злостью рубанул ладонью воздух, выплюнул ругательство и в один шаг преодолел расстояние между нами.
– Ну почему, почему ты медлишь? – выбив из груди воздух, прижал к скале. Поморщился, как будто ему стало больно, а после запустил руку в волосы, заставляя запрокинуть голову.
Так несдержанно, властно, по-мужски – до моего потрясенного вскрика, до его болезненного выдоха. А в расширенных зрачках – яростное пламя, которое перекинулось на меня, и я вспыхнула, как сухая трава.
Уже не вырваться, не уйти, не спастись. Только шагнуть навстречу.
– Ради тебя ведь старался… – Прикосновение губ обожгло кожу. Ренн короткими поцелуями проложил дорожку от виска к углу рта и, тяжело дыша, замер. Другая его рука легла на поясницу и потянула к себе – прижать еще плотнее, чтобы не осталось воздуха, чтобы весь мир разлетелся разноцветными осколками.
– Трогать не хотел… – обжигающий шепот, – …а вчера чуть с ума не сошел…
Чужие губы обрушились на меня с таким яростным нетерпением, будто все, что он делал до этого – старательно подавлял себя. Земля и небо поменялись местами, колени подогнулись от слабости, и я прильнула к нему, руками обняла шею. Ближе, еще ближе! Чтобы пить эту горячечную страсть – жадно, до последней капли. И хоть ненадолго, хоть на миг, пока длится поцелуй, убедить себя, что этот мужчина стал моим.
Я хотела врасти в него, как упрямые сосны врастают в камни над пропастью. Обвиться вокруг – теснее, крепче. Раствориться в жаре прикосновений и остаться навсегда там – у него под сердцем. Впитать привкус соли и меда, надышаться им вдосталь, чтобы после осталась хотя бы память.
Мой первый поцелуй. Первая нежность. Первая страсть.
Камень в очелье нагрелся так, что казалось, сейчас расплавится. Я и расплавлюсь вместе с ним. Где-то в самом сердце каменного древа задрожали тугие струны, по телу пробежала дрожь, и сознание начало ускользать.
Неужели весь мой народ потому и обречен сдерживать проявление чувств? Жадные горы не дремлют.
Стоило огромных усилий разорвать эти путы, не дать эмоциям пожрать меня. Чуть не плача от безысходности, я прервала поцелуй.
– Обещай, что будешь беречь себя, – шепнул Реннейр, прислонившись своим лбом к моему. Его губы алели, дыхание было сбитым, а темные густые ресницы подрагивали.
– Я обещаю, обещаю… – Рука сама легла на колючую щеку, погладила самыми кончиками пальцев. От нежности перехватило дыхание, а в носу защипало.
Еще немного… Хотя бы несколько мгновения простоять вот так – лицом к лицу. Сердцем к сердцу.
Это просто безумие. Матерь Гор, прости свою ненормальную дочь! Если ты отречешься от меня, я признаю твою правоту.
Приглушенный звук людских голосов спугнул тишину. Мы одновременно повернулись на звук, жалея, что волшебство закончилось, и я должна уйти.
– Я не прощаюсь с тобой, Зверь-из-Ущелья.
Он заправил за ухо локон, скользнул пальцем по виску, очертил контур губ.
– Беги, моя маленькая жрица. И помни о том, что я тебе сказал.
* * *
Реннейр
Когда она пропала в сиянии врат, я прислонился спиной к холодному камню и сполз на землю. Обхватил голову руками.
Проклятье! Рамона… Свалилась как снег на голову средь жаркого лета. А ведь ничто не предвещало.
Я бы мог, да-да, наверное, я мог бы поддаться эгоизму и жадности, увести ее и присвоить. Спрятать в Лестре или где-то в окрестностях, чтобы навещать и наслаждаться ее любовью, нежностью и красотой. Разорвать связи с прошлым, дать новую жизнь. Но однажды меня могут убить. И что тогда? Рамона останется совершенно одна на чужой земле, как ценный трофей.
Стоит ли оно того?
Руки еще помнили гибкость и податливость женского тела, голова была шальной. И таким вот – пьяным и потерянным, меня обнаружили ребята из отряда.
– О боги, Зверь! А мы уж думали, тебя горы себе прибрали, – пробасил Лейн.
Загоняя эмоции куда поглубже, запирая их на замок, я поднялся. Теперь ничто во мне не напоминало человека, которым я был совсем недавно, только губы жгло от поцелуев моей жрицы, а под пальцами – девичье тепло и трепет. Ожидание и предвкушение.
– Да живой он, – осклабился Варди, приближаясь и затягивая пояс. На лице наемника лиловел обширный синяк, делая и без того жуткую рожу еще страшнее. – Что с ним станется-то? Это ведь Зверь-из-Ущелья, его ни одна зараза не берет.
За их спинами маячило бледное лицо Демейрара. Брат смотрел так, будто увидел восставшего из бездны покойника.
На звук голосов подтянулись и остальные.
– Мы не могли тебя обнаружить, горы молчали, – Орм подошел ближе и с беспокойством вгляделся в мое лицо. – Ты как будто пропал, Зверь.
Что бы искатель сделал, если бы узнал, что я недавно целовал его сестру-жрицу? Мысль показалась мне безумной. Хотелось запрокинуть голову и громко расхохотаться, но вместо этого я похлопал его по плечу.
– Может, и правда пропал, – я прочистил горло. Во рту было сухо, как в пустыне. – Почти ничего не помню. Шел полночи, а потом упал и вырубился.
Орм нахмурился: в его голове это явно не укладывалось. А я превратился в лжеца. Или, если быть точным, решил скрыть неудобную правду.
– Главарь Топоров убит, я