потом обратно. Даже у меня к концу этого танца обычно сбивалось дыхание, долго ли выдержит граф? Что ж, сам напросился.
– С вашей стороны было очень некрасиво сбегать из дома накануне объявления о помолвке.
– С вашей стороны было очень некрасиво присылать мне конфеты с приворотным зельем, – парировала я. – Вы помните, что ментальная магия запрещена?
– Я искренне заботился о вас, хотя, кажется, вы не в состоянии оценить заботу.
Выпустить руку, разворот. Снова брать графа за руку не хочется, у него холодные сухие пальцы, и прикасаться к нему не приятней, чем к трупу в анатомичке. Но никуда не денешься, покинуть танец до окончания – невероятная грубость по отношению даже не к партнеру, а к остальным.
– Зря, очень зря вы отдали подруге мой подарок. Сердце глупо, но ему можно помочь.
Я задохнулась от возмущения, разом забыв все на свете слова.
– Помочь? Приворожить, обмануть, сломать! Заставить пойти против желаний, против…
– Помочь. В вашем возрасте мало кто действительно знает, чего хочет. Так вам было бы легче принять правильное решение.
– Это навсегда?
Бедняга Делия! Оказаться на всю жизнь привязанной к человеку против собственной воли – такого я бы и злейшему врагу не пожелала, а Делия при всех ее недостатках все-таки неплохая.
– Ментальная магия запрещена, так откуда мне знать? – тонко улыбнулся граф.
– Вы… – Я хватанула ртом воздух.
Корсет и волнение мешали дышать. Как бы в самом деле не грохнуться в обморок.
– Я очень хорошо к вам отношусь, Мелани. И только поэтому даю вам последнюю возможность взяться за ум. Сейчас танец закончится, и мы вместе покинем бал.
Разворот, меня передергивает от гадливости, когда снова приходится коснуться графа. Делить с ним ложе? Да я умру в первую же ночь!
– Я не могу. Следующий танец – императора.
– Упадите в обморок. Подверните ногу. Мне ли учить вас женским уловкам? Обещаю, если вы сейчас примете мое предложение, я никогда не припомню вам эту глупую выходку. Еще я выкуплю ваши украшения…
Развернуться лицом к лицу, круг кавалеров движется в одну сторону, дамы в другую. Хоть на несколько тактов не видеть ненавистного лица. Но ничего не вечно, и граф снова оказывается напротив меня.
– Я сама их выкуплю, когда закончу учиться!
– Женщине ни к чему университетское образование. Оно не поможет вам рожать более здоровых детей.
– Да как вы смеете!
– Вы слишком юны, чтобы самой решать, как жить. Вам нужна опека взрослого и умного человека.
У меня сердце колотится в горле, и не хватает дыхания, граф вещает так, словно мы болтаем в театральной ложе. Надо взять себя в руки.
– Впрочем, если подумать… университет вы можете закончить. Эти знания могут пригодиться вам, чтобы заботиться о наших детях.
– Вот спасибо!
– Видите, я умею признавать свои ошибки. И умею быть великодушным. Но, – его голос стал жестким, – умею и быть принципиальным. Если сегодня вы не уйдете с бала вместе со мной, я пущу в ход долговые расписки вашего отца.
Я всплеснула руками, благо, как раз пришла пора снова расцепиться. Два прыжка в сторону, два обратно, опять взяться за руки, как ни противны мне были его прикосновения.
– Ваше умение быть великодушным просто потрясает!
– Я сделаю все, что в моих силах, для своих родственников. Но ничем не обязан постороннему человеку. Решать вам, Мелани. В ваших руках судьба отца.
Вдохнуть удалось не сразу. Проклятый корсет!
– Расплатиться он не сможет, имение пойдет с молотка, а ваш отец сядет в долговую тюрьму.
Проклятые танцы – кажется, теперь я всю жизнь буду ненавидеть галоп. Проклятый граф!
– Не в моих. В ваших. В ваших руках расписки. За вами решение, как ими распорядиться. Не перекладывайте на меня ответственность. За ваши поступки. За ваше равнодушие ко мне и моему отцу. За вашу безжалостность. За ваш шантаж.
– Придержите язык, если не хотите, чтобы я рассердился по-настоящему.
Музыка закончилась, я остановилась, тяжело дыша. По графу и не скажешь, что проскакал, точно молоденький. Разве что лицо раскраснелось, да и то от гнева. Зато мне было плохо: не хватало воздуха, и перед глазами темнело.
Легко сказать «не перекладывайте на меня ответственность» – но отец, каков бы он ни был, не переживет тюрьмы. Я не могу отдать его на растерзание графу. Что же делать, что же мне делать?
– Баронесса, вам нехорошо? – спросил меня голос, чуть искаженный магией.
Император! Откуда он взялся! Я развернулась. Ах, да, возвращал Кассию на место после танца и наткнулся на меня. Как удачно! Я выдавила улыбку:
– Спасибо за заботу, ваше величество, я прекрасно себя чувствую. Просто чересчур быстрый танец.
Пригласи, ну пригласи же меня прямо сейчас! Кассия простит небольшое нарушение этикета, особенно когда я все ей объясню. Дай мне время подумать. Всего лишь один танец, но, может быть, я сумею что-то сообразить. Если император уведет меня прямо сейчас, граф не сможет упрекнуть меня в непослушании: с императором не спорят. Вон он сам отступил чуть в сторону, хоть и бросает на меня злые взгляды. Подождет. Один танец подождет, а я…
Да что я могу придумать? Пасть в ноги императору и попросить заем с обещанием расплатиться частями лет за десять? Отец за это время наделает новых долгов…
– Если хотите, я попрошу, чтобы следующий вальс заменили чем-нибудь поспокойнее, – сказал император.
В самом деле? Неслыханно! Порядок танцев не меняется никогда. Неужели дурацкая сплетня в самом деле имеет под собой какие-то основания?
– Нет-нет, все в порядке.
Но если так – может, попросить графа подождать с ответом и согласиться стать императрицей? Что так продавать себя, что этак, но император хотя бы не противен мне. И не пытается меня шантажировать.
А Робин? «Постарайся за это время никому не обещать своего внимания, чтобы мне не пришлось затевать поединок», – прозвучал у меня в голове знакомый голос.
Я не смогу. Просто не смогу…
– Тогда… – Император обернулся, глядя куда-то вверх, и махнул рукой. Заиграл вальс. – Разрешите вас пригласить.
– С удовольствием. – И его просьба, и мой – ответ чистая формальность, и все это знают.
Что же мне делать?
***
Император
Страх. Растерянность. Ненависть. Отчаяние. Вихрь эмоций скрутил так, что он едва не сбился с такта. За три года, что он был императором, он привык к отголоскам чужих чувств, но эмоции Мелани ощущались как его собственные, и это сводило с ума почище разъяренного рева Эрвина.
«Кто посмел? Кто посмел ее обидеть?»
«Остынь. Разберемся».
Последний