Читать интересную книгу 1000 ликов мечты, О фантастике всерьез и с улыбкой - Виталий Бугров

Мы могли бы привести в качестве примера и другие НФ книги двадцатых годов — книги, авторов которых можно считать нашими земляками. В одной из главок очерка, посвященного «поддельным» романам, фигурировал у нас «Блеф» Риса Уильки Ли. Этот памфлет, также предвосхищающий целую тему современной фантастики, написан, как указывалось, уральцем Борисом Липатовым. Можно было бы вспомнить и повесть И. Келлера и Б. Липатова «Вулкан в кармане». Свердловская «Урал-книга» издала ее в 1925 году пятью выпусками — так, как издавались в то время в Москве «Месс-Менд» и «Лори Лэн» Мариэтты Шагинян или «Иприт» Всеволода Иванова и Виктора Шкловского. Пусть несомненным толчком к написанию повести послужил чапековский «Кракатит» (не случайно взрывчатое вещество страшной разрушительной силы именуется здесь «вулканитом» и «везувианом», да и изобретает-то его чешский химик Тадеуш Пряник), — разве почти одновременно другое произведение Карела Чапека — пьеса «R. U. R.» — не было прямо положено в основу «Бунта машин» маститым Алексеем Толстым? Фантастический «боевик» молодых уральских авторов являл собою веселую и едкую буффонаду, в которой гротескно были изображены представители агрессивно настроенных правящих кругов Америки, Англии и… Парагвая, а заодно с ними и эмигрантское охвостье. Все они активно домогаются секретов нового сверхоружия. И все они в конце концов остаются с носом… Любопытно было бы вспомнить и повесть И. Келлера и В. Гиршгорна «Универсальные лучи» (1924; в другом издании — «Сорванец Джо»), которая «посвящается революционной молодежи», а заканчивается совсем так, как заканчивались многие произведения советской фантастики той поры кричащими газетными сообщениями: «- В Южных Штатах вспыхнуло восстание рабочих под руководством коммунистов… — Войска, высланные для подавления восстания, уничтожены рабочими при помощи „Универсальных лучей“…» Можно было бы, наконец, обратиться и к еще более ранним (в том числе дореволюционным) произведениям уральских фантастов. Но это уже особая тема — в кратких заметках обо всем не расскажешь. Вообще же подобное исследование представляется интересным и нужным.

В критических статьях последних лет родился и неожиданно окреп странный, в сущности, термин — «сибирская волна в советской фантастике». И вот уже и ленинградцы склонны по аналогии говорить о своей «волне» — ленинградской, и москвичи выискивают уже первые признаки еще одной «волны» новомосковской… Но ведь подобным образом можно сконструировать и «волну» уральскую, и, скажем, совсем юную — дальневосточную, и многие другие «волны»… Правомерен ли такой «раздел» нашей фантастики на сугубо географические зоны? Не влечет ли он за собою противопоставление одной группы писателей фантастов другим? И не приведет ли это искусственное дробление к организационной и иной замкнутости? Во всяком случае, экскурс наш в историю фантастики на Урале (а появилась она у нас, как мы убедились, не вдруг, не с выходом «Нового Гольфстрима», но гораздо раньше) показывает, что и в тридцатые годы, и в двадцатые уральская фантастика отнюдь не была явлением географически изолированным, что она переживала те же полосы удач и неудач, трудностей и взлетов, как я советская фантастика в целом.

«На колею иную…»

Планета в качестве звездолета. Где истоки этой идеи — столь же заманчивой и «безумной», сколь и распространенной ныне в фантастике? С ходу вспоминаются: прибытке в Солнечную систему чужеродной планеты-странницы (повесть Георгия Гуревича «Прохождение Немезиды»); вынужденный обстоятельствами совместный космический рейд Земли и Венеры в романе Франсиса Карсака «Бегство Земли»; уже упоминавшийся рассказ Генриха Альтова «Порт Каменных Бурь» (с его стекающимися в гигантское скопление мирами)… Но это поздние разработки темы. А ее истоки? Мы, понятно, не имеем при этом в виду освоение находчивыми героями фантастики «мелких» залетных тел вроде астероидов: это самостоятельное ответвление темы увело бы нас слишком далеко. Не только, скажем, к путешествию отважных комсомольцев на обузданной ими «планете КИМ» из одноименного романа (1930) старейшего нашего писателя-фантаста А. Р. Палея, — нам неизбежно пришлось бы вспомнить и роман Жюля Верна «Гектор Сервадак» (1877) с описанным в нем странствием по космосу изрядного куска Сахары, унесенного кометой… Нет, речь должна пойти именно о планетах, сорванных с насиженного места сознательным вмешательством человека в естественный ход событий. Можно, конечно, припомнить при этом «первые опыты» по управлению движением небесных тел, предпринятые героями того же Жюля Верна (роман «Вверх дном», 1889) или Герберта Уэллса (рассказ «Человек, который мог творить чудеса», 1899). Но это, так сказать, шутейные варианты… А вот разговор уже вполне серьезный. В заключительной из «Повестей о Марсе» (1925) Грааля Арельского, действие которой происходит в отдаленнейшем будущем, гаснет Солнце. Гениальный инженер Ро-па-ге предлагает перегнать замерзающий Марс к новому солнцу (так — «К новому солнцу» — и называется, кстати, эта повесть). В живительных лучах достигнутого в конце концов иного светила начинается новый расцвет марсианской цивилизации… Но Г. Арельский в данном случае не первооткрыватель: он мог бы вдохновиться на этот сюжет известным стихотворением Валерия Брюсова «Хвала Человеку» (1906):

Верю, дерзкий! Ты поставишь По земле ряды ветрил. Ты своей рукой направишь Бег планеты меж светил, И насельники вселенной, Те, чей путь ты пересек, Повторят привет священный: Будь прославлен, Человек!

Да, в русской поэзии немало страниц, вполне соотносимых с первоклассной фантастикой. Очень созвучна, например, брюсовской оде и заключительная часть «Пантократора» — стихотворения, написанного в 1919 году таким, казалось бы, далеким от космических грез XX века Сергеем Есениным:

Сойди, явись нам, красный конь! Впрягись в земли оглобли. Нам горьким стало молоко Под этой ветхой кровлей….. Мы радугу тебе — дугой, Полярный круг — на сбрую. О, вывези наш шар земной На колею иную….. И пусть они, те, кто во мгле Нас пьют лампадой в небе, Увидят со своих полей, Что мы к ним в гости едем.

И вправду: чем не планета-звездолет, пусть и со сказочным конем в качестве космического движителя?! Параллель с Брюсовым кажется самоочевидной: чуточку холодноватые, рассудочно торжественные брюсовские строки обретают в стихах Есенина поражающее прямо-таки осязаемой образностью продолжение… Самые же первоначальные наметки темы мы найдем, по-видимому, у Порфирия Павловича Инфантьева (1860–1913). Автор почти сорока самых разных книг, интереснейший человек этот был уроженцем Троицка и в восьмидесятых годах прошлого века, как установили краеведы, принимал активное участие в революционном движении на Урале… После годичного заключения в одиночке петербургских «Крестов» Инфантьев был выслан под надзор полиции в Новгород. В 1901 году там, в Новгороде, и вышла, в изуродованном цензурой виде[11], его «повесть из жизни обитателей Марса» — «На другой планете». Рассказчик-землянин, попав на Марс и вникая в дела и быт его обитателей, знакомится здесь среди прочего с их «книгами» — валиками, закладываемыми в специальный аппарат. «Оказалось, что этот аппаратик так искусно соединял в себе кинематограф и фонограф, что получалась полная иллюзия действительности: казалось, что среди нас очутилось новое третье лицо». Возникший таким образом перед землянином поэт-марсианин прочел стихотворение, в котором «рисовал картину торжества марсианского гения, когда марсиане окончательно овладеют всеми силами природы, проникнут в сущность мировых законов, управляющих вселенной, и сумеют подчинить их себе. Он изобразил смелую и грандиозную картину, когда марсиане будут иметь возможность заставить свою планету носиться в мировом пространстве не по определенному пути, данному ей от начала мироздания, а по тому, какой ей укажет марсианский разум, и когда планета Марс, подобно блуждающим кометам, будет носиться среди других солнечных систем и проникать в самые отдаленные от нашего солнца концы неизмеримого мирового пространства!» Трудно удержаться от соблазна предположить, что именно от Инфантьева идея планеты-звездолета вошла в поэзию Валерия Брюсова — человека, знаменитого своей эрудированностью и, конечно же, отлично знавшего современную ему литературу…

…И снова поиск

Все познается сравнением. И экскурс к истокам уральской фантастики нельзя не дополнить беглым хотя бы взглядом в послевоенные десятилетия и сегодняшний ее день. (Тема эта, разумеется, заслуживает подробного исследования, но оно уже выходило бы за рамки этой книги.) Что ж, двинем потихоньку в обратную сторону стрелки волшебных часов на циферблате нашей машины времени…

Пятидесятые годы. Советская фантастика, едва не превратившись за время господства «мечты ближнего прицела» в духовного близнеца научно-популярной литературы, настойчиво искала пути возвращения в лоно литературы художественной. Вели поиск и литераторы-уральцы. Жанр производственно-бытового романа? К многочисленным книгам В. Немцова примыкал роман пермяка Б. Фрадкина «Дороги к звездам» (1953) — подробное жизнеописание изобретателя-самоучки, создававшего в заключительных главах книги чудесный сплав для строительства космических кораблей… Приключенческий жанр? В советскую литературу тех лет, словно бы прорвав некий шлагбаум, неудержимо хлынули отряды отважных, но, к сожалению, не слишком разнящихся между собой детективов, возглавляемых легендарными ныне майором Прониным и сыщиком-любителем Нилом Кручининым. Стихийное это нашествие эхом отдалось и в фантастике. Б. Фрадкин, например, написал уже чисто фантастическую «Историю одной записной книжки» (1954), где преступник убивал ученого, работавшего над применением ультразвука в сельском хозяйстве, ультразвуковым же лучом. Челябинец К. Нефедьев выпустил роман «Тайна алмаза» (1958), в котором были и грабежи, и похищения людей, и убийства, и страшный яд, и тайная лаборатория в тайге. Пожалуй, своеобразного апогея «приключенчества» детективная фантастика уральцев достигала в повести В. Ковалева «Погоня под землей» («Уральский следопыт», 1958). Здесь преступники угоняли экспериментальный подземоход, рассчитывая — под землею! — пересечь границу. Но следом на такой же (правда, необкатанной) машине устремлялись преследователи — начиналась классическая гонка! Преступников, ясное дело, обезвреживали… Сегодня трудно без иронии вспоминать подобные произведения. Но, между прочим, возврат к приключениям (пусть поначалу не слишком высокой пробы) немало помог количественному возрождению фантастики в послевоенной советской литературе. Это уже потом количество стало перерастать в качество…