все…
– Хочу спросить… вы, наверно, знаете… начальник группы не говорил недавно об одном владельце топливной базы?
– Владелец топливной базы? Клиент нашего клуба?
– Ну ладно, не слышали – и не надо.
– Вопросы там всякие, не люблю я их. Звон от них только.
– Тогда еще один, последний… вы не скажете, где до недавнего времени жил начальник группы?
– Начальник группы был справедливым человеком. И поэтому у него не было противной привычки долго жить у кого-нибудь одного.
– Но вещи-то ведь у него были. Чемодан, к примеру, в котором он держал самое необходимое…
– Рубахи, зубные щетки он, использовав, выбрасывал. Были и ценные вещи. Попользуется он ими два-три раза и продает нам за полцены.
– Но ведь что-то должно же было остаться. Например, какие-нибудь дневники или еще что-нибудь нужное – не носил же он все при себе…
– Ни разу не видел.
– Я не собираюсь нарушать право собственности. Просто он обещал мне дать дневник одного человека… для вас и ваших товарищей никакой ценности он не представляет.
– И постельные принадлежности, и даже бриллиантин – в общем, все наши вещи были и его вещами… ему просто не нужно было ничего иметь.
– Вы не согласитесь как-нибудь выбрать время и обстоятельно поговорить со мной?
– Ни к чему это.
– А ваша семья?
– Бросьте вы, вечно простаки вроде вас об этом спрашивают.
– А что делал начальник группы, если кого-нибудь тянуло домой?
– У него были люди, которые присматривали. Стоило кому появиться на вокзальной площади, чик – и готово. Безошибочно действовал. Ну и учил как следует. Сразу занятие начинало нравиться.
– Но ведь молодость-то пройдет.
– Никуда не денешься. Годы, конечно, проходят, это точно. Ну что ж, кое-что можно будет сорвать со старых клиентов – пошантажировать их, устроят на автозаправочную станцию или еще куда.
– Вы с самого начала знали, что представляют собой эти юнцы?
– Да, но стоило бы мне рассказать о них, как вы убежали бы без оглядки. В общем, тогда было не время об этом говорить.
Женщина игриво смеется, втянув голову в плечи, в уголках губ застыла пивная пена. Она снова перед лимонной шторой, на улице еще светло, и комната наполнена лимонным светом. Лишь черная траурная одежда выглядит чем-то инородным, точно фотография, вырванная из другого альбома.
– Пробовал я выведать о дневнике, но безуспешно. Чем больше усилий прилагал, пытаясь взломать замок молчания, тем крепче сжимал он губы…
– Вам нужен дневник?
– Ну да, дневник вашего мужа. Брат обещал как раз сегодня принести его…
– А-а…
Не проявив никакого интереса, она продолжает понемногу, но не отрываясь, точно котенок, лакать пиво, я же, наоборот, возбужденно вскакиваю, подбрасываемый раздражением, буквально перехватившим дыхание.
– Недавно мне пришлось ехать по скоростной автостраде.
– Ну и что же? Не понимаю.
– И когда я ехал, все время думал, как было бы замечательно, если бы можно было мчаться вот так бесконечно. И мне казалось, что это действительно возможно. Но сейчас меня охватывает дрожь, стоит мне вспомнить тогдашнее мое душевное состояние. Представьте себе, что если бы вдруг и в самом деле сбылось мое желание и я бы ехал и ехал без конца и никогда не смог бы добраться до пункта взимания платы…
Женщина, подняв лицо от стакана:
– Беспокоиться нечего. Полдня проедете – и бензин кончится.
Наши взгляды сталкиваются где-то в пространстве. Женщина, казалось, не улавливает смысла ни того, что я сказал, ни своих слов и, заметив застывшее выражение моего лица, сразу же приходит в замешательство.
– Странно… муж ведь тоже пользовался скоростными автострадами… правда, чтобы испытать отремонтированные машины… вечером, когда внизу уже темно и только красным отсвечивают верхушки домов, а ты мчишься по скоростной автостраде и в конце концов становишься как пьяный…
– Видимо, о том же и я говорил…
– Когда проносишься по ней сотни раз, тысячи раз, начинает казаться, что количество выходов все сокращается, и в итоге оказывается, что ты заперт в автостраде…
– В тот момент, когда мчишься по ней, неприятно думать о конце. Хочешь, чтобы это длилось бесконечно. Но стоит автостраде кончиться – и с содроганием думаешь, что она могла не иметь конца. Между ездой и мыслями о езде – огромная дистанция.
На губах женщины появляется едва заметная улыбка. Даже обычная улыбка была бы неуместна, а тут волнующая улыбка, будто она старается подладиться к моему тону. И сразу же она опускает глаза и приводит меня в уныние, как коммивояжера, которому с приторной вежливостью указали на дверь.
– Так что, – продолжаю я еще по инерции, – может быть, действительно не стоит уделять так много внимания дневнику. Дневник – это все-таки лишь мечта о езде, а ваш муж ведь на самом деле уехал.
– A-а, о дневнике…
– О чем вы думали?
– Думала, что пойдет разговор о мужчине и женщине.
Она безразлично бросает слова, будто кусочки кожуры мандарина, и снова опускает рассеянный взгляд в стакан.
– О содержании дневника вы что-нибудь знаете? – Все это меня уже начинает раздражать. – Почему, объясните мне, почему вы не проявляете никакого интереса к дневнику мужа?.. О ком вы, наконец, беспокоитесь, я перестаю что-либо понимать.
– Но брат как будто не придавал ему особого значения.
– Вы до такой степени доверяли брату?.. больше, чем своему мнению?
– В конце концов я осталась совсем одна.
Закрыла глаза, слегка покачивается и, кажется, совсем забыла о моем присутствии. Интересно, в сердце этой женщины воет ветер, бушуют волны, отвечающие ее настроению?
– Ну что ж, поступайте как знаете. Мне неизвестно, что вы думаете о своем брате. Но вы ведь знаете правду, при каких обстоятельствах это случилось с ним?
– Да-да, я должна вам рассказать.
Она кладет на колени большую белую прямоугольную сумку, совсем не гармонирующую с ее траурной одеждой, вынимает пакет, завернутый в газету, кладет его на стол и пододвигает ко мне. Неаккуратный, странной формы сверток. Судя по звуку, когда она его клала, сверток, видимо, достаточно тяжелый.
– Это что такое?
– Человек, который заговорил со мной… помните, такой небритый…
– A-а, хозяин микроавтобуса. Он как раз торговал на берегу реки, когда все и случилось…
– Подарок принес на память о брате.
Не успел я спросить, что это такое, как сквозь дыру в газете резко сверкнула черная металлическая трубка. Пистолет! Подумав, что лучше не оставлять на нем отпечатков пальцев, я через газету берусь за ствол и осторожно отодвигаю подальше от края. Из свертка выпадает маленькая, похожая на пуговицу, серебристая вещица. Тот самый значок.
– Что это такое?
Я буквально оторопел от ее хладнокровия. Что за женщина! Каков