На кручах рог охоты протрубит!
Томсон, "Времена года"[163]
На другой день Браун поднялся рано и вышел посмотреть хозяйство своего нового приятеля. Вокруг дома все выглядело запущенным и диким.
У сада был жалкий вид: никто даже и не старался осушить или возделать землю, нигде не было и намека на ту чистоту, которая всегда так радует глаз на английской ферме. Но совершенно очевидно было, что все это происходит от одной только грубости и невежества, а никак не от бедности, которой так часто сопутствует грязь. На ферме был коровник, и в нем немало хороших дойных коров, загон с десятком породистых быков, конюшня с двумя упряжками лошадей; работники трудились усердно и производили впечатление людей, довольных своей участью. Словом, при всей неряшливости, с которой велось хозяйство, видно было, что это ферма богатая. Дом стоял на самом берегу реки; таким образом, обитатели его легко могли избавляться от нечистот, не отравляя ими окружающий воздух. Неподалеку собрались и все ребятишки,; играли, строили домики из земли вокруг старого, обросшего повиликой дуба, который прозвали "приютом Чарлза", связывая его с разбойником, жившим здесь в незапамятные времена. Между фермой и горным пастбищем лежала глубокая болотистая низина. Когда-то она защищала небольшую крепость; от крепости этой не осталось и следа, но говорили, что только что названный нами герой - гроза тех мест - жил именно там. Браун попробовал было завести знакомство с детьми, но эти маленькие плуты ускользали от него, как шарики ртути; только двое старших, отбежав в сторону, остановились и с любопытством стали его разглядывать. Тогда наш путешественник решил подняться на гору и стал переходить через болото но небольшим и не очень устойчивым камням. Только он начал подниматься, как увидел, что кто-то идет ему навстречу.
Браун сразу же узнал своего почтенного хозяина, хотя вместо охотничьей куртки на нем был серый пастушеский плед, а его забинтованную голову вместо шляпы украшала более удобная мягкая шапка на кошачьем меху. Когда он вынырнул из тумана, Браун, привыкший судить о людях по их мускулам и жилам, с восхищением посмотрел на его высокую, широкоплечую фигуру, любуясь его размеренным, твердым шагом. Динмонт мысленно платил Брауну тем же - теперь он тоже мог лучше разглядеть его атлетическое сложение. Поздоровавшись, гость спросил хозяина, не дают ли себя чувствовать его вчерашние раны.
- Да я уже про них и забыл, - ответил наш стойкий шотландец, - а сейчас, на свежую голову, я вот о чем подумал: будь у нас с вами по хорошей дубине, мы бы вдвоем и шестерых таких молодцов уложили.
- Но все-таки не лучше ли вам было бы передохнуть немного, после того как вас так контузили.
- Что, сконфузили? - со смехом отвечал фермер. - Да вы шутите, капитан, разве меня кто может сконфузить! Тут я раз как-то с самой вершины Кристенберийской скалы свалилоя, а потом взял и с собаками на лисицу пошел. Вот такая штука, та действительно меня сконфузить могла. Нет, меня теперь ничто не сконфузит, разве вот только выпью когда лишнего. Да что это я, мне же надо было все стадо сегодня обойти, ведь наших пастухов только оставь без присмотра, как им не до овец будет, - у них ведь все игры, да свидания, да ярмарки на уме. Кстати, я встретил Тэма О'Тодшо, а с ним еще кое-кого из приятелей там, на берегу, ну так вот сегодня они на лису собираются. Может, и вы им компанию составите? Я вам уступлю Дампла, а себе какую-нибудь кобылу крепенькую выберу.
- Боюсь, что сегодня мне придется уехать, мистер Динмонт, - ответил Браун.
- Ну, это уж положим! - воскликнул фермер. - Недельки через две - другое дело, раньше мы с вами не расстанемся. Нет, нет, таких друзей, как вы, здесь, в Бьюкасле, не каждый день встретишь.
Брауну некуда было особенно торопиться, и он охотно принял радушное приглашение остаться на недельку в Чарлиз-хопе.
Когда они вернулись домой, хозяйка уже председательствовала за сытным завтраком. Узнав, что они собираются травить лисицу, она отнеслась к этому не слишком сочувственно, не выказав, однако, ни удивления, ни тревоги.
- Ты все такой же, Дэви, никак не образумишься до тех пор, видно, пока где-нибудь шею себе не свернешь, - сказала она.
- Ладно, женушка, - ответил Дэнди. - Ты знаешь, что в конце концов всегда все обойдется.
Тут он стал торопить Брауна с завтраком говоря, что мороз спал и собаки сейчас легче зверя учуют.
Итак, они отправились к Отерскопскому обрыву; фермер ехал впереди. Скоро они выехали из небольшой долины и очутились среди гор, крутых, но не обрывистых. Во многих местах горные потоки прорыли себе узкие, но глубокие русла, по которым зимою или после сильных дождей яростно устремлялись их воды. Волокнистые клочья утреннего тумана плыли по вершинам гор; начиналась оттепель, и уже пошел дождь. Сквозь эту полупрозрачную завесу повсюду видны были горные ручьи и потоки, серебряными нитями спускавшиеся с вершин. Пробираясь узенькими овечьими тропинками по самому краю крутых склонов, на которых Динмонт чувствовал себя как дома, они наконец пришли к назначенному месту и увидели, что там собралось немало людей, конных и пеших. Браун все никак не мог понять, каким это образом люди охотятся на лисицу в топях, где даже привычная лошадь, и та еле проберется, и где, сделав неверный шаг, рискуешь или попасть в болото, или свалиться с обрыва. Когда он достиг самого места травли, ему пришлось удивляться не меньше.
Они постепенно поднялись очень высоко и находились теперь на гребне горы, нависшей над очень глубоким, но необычайно узким ущельем. Сюда-то и собрались охотники. Снаряжение их неминуемо возмутило бы любого из членов Пайкли Ханта; они готовились не только наслаждаться охотой, но и одновременно уничтожить вредного хищника. В этих теснинах несчастному лису некуда было податься, и ему приходилось труднее, чем на открытом месте, где его преследуют не иначе как по всем правилам охоты. Впрочем, неприступность самого логова и характер окружающей местности вознаграждали нашего лиса за недостаток рыцарского чувства в сердцах его преследователей. По краям ущелья земля была в расселинах; выветрившиеся скалы отвесно спускались вниз, где струился извилистый ручеек. Над этими теснинами, среди кустов дрока и куч валежника, и расположились охотники, как конные, так и пешие. Чуть ли не каждый фермер захватил с собой по меньшей мере одну свору больших и свирепых борзых; эта славная порода собак раньше специально выращивалась в Шотландии для охоты на красного зверя, но потом почти совершенно выродилась, смешавшись с обыкновенными овчарками. Ловчий (человек, занимающий в провинции особую должность, - ему платят мукой, и он еще получает денежное вознаграждение за каждую убитую лисицу) спустился уже вниз, в ущелье, и крики его смешивались с лаем нескольких свор собак. Среди них были и терьеры, включая все потомство Перца и Горчицы, которым распоряжался пастух. Полупородистые собаки, разношерстные дворняжки и даже щенки присоединили свои голоса к общему хору. По краям ущелья все охотники держали своих борзых наготове, чтобы сразу же спустить их, как только лисицу выгонят из ее логова в глубине ущелья.
Во всей этой картине, которая завзятому охотнику показалась бы ни с чем не сообразной, было что-то захватывающее. Человеческие фигуры, мелькавшие на гребне, на фоне голубого неба, казалось, летали по воздуху. Борзые никак не могли дождаться начала травли и, разъяренные лаем собак, подававших голос снизу из долины, метались во все стороны и натягивали своры. Внизу картина была столь же необычайной. Там, в долине, легкий туман еще ее совсем рассеялся, и охотники, суетившиеся внизу, были окутаны его полупрозрачной дымкой. Иногда порыв ветра разгонял туман, и можно было разглядеть, как в глубине дикого и пустынного ущелья змеится голубенькая речушка. В эти минуты видно было, как пастухи бесстрашно перепрыгивали с одной скалы на другую и натравливали собак. До ущелья было так далеко, что люди там казались пигмеями. Когда все внизу заволакивалось туманом, только по отдельным возгласам охотников да по лаю собак можно было догадаться, что делается там, и, казалось, звуки доносятся, из недр земли. Лисицу гоняли с места на место, и наконец, когда она бывала вынуждена уйти из ущелья в поисках более надежного убежища, охотники, следившие за ней с горы, спускали борзых, таких же жестоких и смелых, как лиса, но превосходивших ее в быстроте бега, и хищнику приходил конец.
Таким образом, попирая все обычные неписаные законы охоты, охотники затравили в это знаменательное утро четырех лисиц, к общей радости как двуногих, так и четвероногих, и вряд ли эта радость была бы большей, если бы охота проводилась по всем правилам. Даже Браун, который видел в Индии княжеские охоты и ездил с набобом Аркота[164] на слоне охотиться на тигра, признался, что получил в это утро большое удовольствие. Когда охота закончилась, большинство ее участников отправилось обедать в Чарлиз-хоп, как и полагалось в этой гостеприимной стране.