И от общего к своему, личному, — но тоже о море:
Признаться, люблю я и море, как брата.Но если сравню я с любимой сестрой;Прекрасен на море час тихий заката,Но суша чудесней восхода игрой…Над синею гладью так пышет багрянец.Но часто обманчив старик океан;На суше зорь пламенный ясный румянецНе станет пророчить коварный обман.За сопками скрылось дневное светило,И легкий туман потянул над рекой,Откуда-то чудится песня уныло,Повеяв на сердце нездешней тоской.
И здесь запечатлена живописная панорама приморского берега, особенно на исходе дня. «За сопками скрылось дневное светило» — это тоже увидено в Приморье. А «нездешняя тоска» — намек на душевные драмы автора, на житейские его волнения и переживания.
Гомзякову удавался повествовательный жанр. Вот и это стихотворение он строит как рассказ. Ярки, зримы дали ночного путешествия к приморским пещерам:
Нас было немного… Под чарами ночиМы двинулись тихо в неведомый путь,И будто горящие фосфором очи,Жучки, нам мигая, светили чуть-чуть…
Святящиеся жучки, светлячки — особенность приморского летнего пейзажа. Эти мигающие светлячки, напоминающие «горящие фосфором очи», не раз обыгрывались в охотничьих байках, вызывая ассоциации с волчьим взглядом. Но пойдем вслед за автором по ночному Приморью. В сторону пещер — значит, в сторону Сучана (Партизанска):
Дорога, едва намечаясь, белела.И пахло полынью и липой кругом,Грудь бурно вздымалась, и песня несмело,Слагаясь, журчала на сердце моем, —О чем, я не знаю… О счастье далеком,О прежней ли жизни, о прежних мечтах?
Знакомо ли вам, читатель, это состояние души, когда созерцание природы, вглядывание в таинственную мглу рождают этот «элегический пыл» и пробуждают воспоминания о далеком и невозвратном? Одни ночные наблюдения сменяются другими — и тут тоже все родное:
На счастье мелькнул огонек недалеко,То был новоселов убогий шалаш.Набитый битком… Мы промокли жестоко,Но все-таки свой сохранили кураж.
Напились водицы, по трубке набили,А там, глядь, и ливень совсем перестал…Мы, путаясь, долго в потемках бродили,Пока нас нелегкий в село не загнал.
Село по-хохлацки звалось Богуславкой,И в хату радушно нас принял Коваль.Я мирно заснул под какою-то лавкойИ видел во сне уссурийскую даль.
Образ «уссурийской дали» — ведь это открытие! И даль эта открылась поэту не со стороны, а изнутри: родная наша даль, наши просторы, наши приморские сопки и леса, села с украинскими и русскими названиями: Полтавка, Тамбовка. Как же можно передать такие строки забвению? Да они так и просятся на страницы краеведческой хрестоматии… Как жаль, что их ни разу так и не опубликовали в какой-либо книге о нашем крае. Да и единственный экземпляр книжки Гомзякова, хранящийся в музее имени В.К. Арсеньева, недоступен для большинства читателей…
У первого приморского поэта есть несколько стихотворений, посвященных А.С. Пушкину, Н.А. Некрасову, И.С. Тургеневу, Н.В. Гоголю… Даже в эти стихи он сумел привнести местный колорит. Вот, скажем, как начинается стихотворение «Н.А. Некрасову»:
Скорбных дум и народного горяНезабвенный, родной наш певец!Здесь у дальнего, дальнего моряМы плетем тебе новый венец.Мнится мне, что и здесь, на чужбине,Твоя муза свой отклик нашла;Не совсем же погрязли мы в тинеБеспросветного пошлого зла.
Дальше поэт рассказывает о русском мужике, пришедшем на Дальний Восток и освоившем неведомые прежде земли: «многих бед он в пути натерпелся, но пришел, пообвык и живет». Как живет?
И живет по укладам обычным,Полный мира и братской любви,Добродушием полный привычным,Неповинный в соседской крови…Для работы широко здесь поле:Знай трудись, а земля уродит,Только была бы твердая воля —От невзгоды Господь сохранит.
Газета «Владивосток» зафиксировала: в конце XIX века в Приморье случилось небывалое наводнение. Да и вообще, засухи, тайфуны нередко разоряли новоселов. И Гомзяков сетовал:
Да вот все со стихиями жутко,Наводненье, палы, мошкара…С ними справиться вовсе не шутка —Коль нагрянет, не жди тут добра!..
Но некрасовская вера в силу народного труда побеждала все невзгоды:
Вглубь и в тайгу вековуюРубит путь молодецкий топор.Ветер песню разносит родную,Эхо звонко вступает с ней в спор…Лейся, песня родная, могучей,С нею легче живется в глуши,С ней не страшно под грузною тучей,С ней и черные дни хороши!Будет время и песней вспомянетО Некрасове здешний народ…И в тайге, и в хребтах она грянет,И из рода пойдет она в род.
Памятник А.С. Пушкину во Владивостоке воздвигнут в 1955 году. Но не пристало нам не знать, что первый памятник великому поэту в нашем городе создал П.И. Гомзяков, автор стихотворения «А.С.Пушкину». Детские годы будущего моряка на Амура, а затем и во Владивостоке были одухотворены чарующим словом автора «Руслана и Людмилы» и «Евгения Онегина»:
Уже с детства Пушкина рассказы нам так милы,И образами их наш детский ум пленен;Кто не читал тогда «Руслана и Людмилы»И не был витязем Русланом увлечен?Преданья старины вставали перед нами!Борисом жили мы и видели Петра,Давно минувшее, сокрытое веками,Вставало вновь по мановению пера.Им жизнь недавняя в «Онегине» воспета.И отразились все с гнетущей пустотой,Насмешка горькая звучала в ней поэта,Высоко вставшего над светской суетой.Он родину любил горячею любовьюИ гордо отвечал на вызовы врагов,Он знал ее сынов, готовых своей кровьюОтчизну защищать и святость очагов.
Отчизна и святость очагов — все это воспринято у Пушкина и стало своим. Для нас такие пафосно-декларативные и риторические стихи интересны как отражение умонастроений русской военной интеллигенции в конце XIX столетия. Написаны они, судя по всему, к столетию со дня рождения великого поэта (1899), но в них трагически переживается и его гибель:
Полвека минуло, и нет певца «Полтавы»,Но выше самого победного столпаНерукотворный памятник любимца славы:«К нему не зарастет народная тропа».
Эти стихи Гомзяков включил в цикл «Ранние песни», ими открывается раздел «Венки».
Тема Владивостока занимала поэта и в следующие годы. В 1910 году город отмечал пятидесятилетие со дня своего основания, тогда же была издана историческая хроника Н.П. Матвеева. К истории обращался и П.А. Гомзяков. Им были написаны «Юбилейные наброски», которые вошли в его сборник. Поместил их автор после «Ранних песен», понимая, что это лишь эскизы, а не завершенные произведения. Но они интересны как попытки осмысления истории Владивостока его жителем, поэтом и историком. Увы, об этой первой попытке создания поэтической летописи Владивостока забыли наши краеведы. Лишь Борис Дьяченко опубликовал недавно небольшой фрагмент в книге-фотоальбоме «Старый Владивосток».
Начинаются «наброски» с рассказа об основании поста в бухте Золотой Рог: русские люди пробили окно в Тихий океан, на восток: