— Выводи полицейского! — приказал Вова.
На лагерной площадке Вова обратился к собравшимся юношам и девушкам:
— Нашему комитету, товарищи, не удалось арестовать всех преступников. Но Штейнер и вот этот, — Вова пренебрежительно указал на полицейского, — попались. Мнение комитета: с этим гадом и предателем покончить сейчас, а со Штейнером будет особый разговор. Согласны, товарищи?
— Согласны, согласны! — раздались выкрики. — Пусть получает по заслугам!
Вова сказал:
— Голосую: кто за смертную казнь предателю?
Лес худых рук поднялся в воздух. Из других бараков на площадку бежали всё новые и новые группы подростков: болгары, поляки, чехи…
Насмерть перепуганный полицейский упал на колени, прося пощады.
— На столб, на столб его! — раздались гневные голоса.
Это были голоса справедливой и неумолимой мести предателю Родины.
9. МИТИНГ
Слухами земля полнится. Теперь уже весь лагерь знал, что война окончена, что советские воины взяли Берлин и дошли до Эльбы. Все волновались, не понимая, почему их до сих пор не отправляют на родину: русских — в Советский Союз, болгар — в Болгарию, чехов — в Чехословакию, поляков — в Польшу…
С тех пор как в лагере появилось новое, американское начальство, ребята почувствовали что-то неладное.
Американцы прибыли в тот день, когда был казнён полицейский и арестован Штейнер.
Американский офицер и десятка два вооружённых автоматами солдат открыли ворота лагеря и с видом освободителей торжественно вошли на его территорию. Из бараков на площадку мгновенно высыпали все ребята и девочки. Группа подростков во главе с Вовой радушно приветствовала прибывших от лица всех освобождённых. Офицер произнёс короткую речь. Щеголеватый переводчик перевёл речь офицера. Он сказал:
— Война окончена. Германия капитулировала. Американские, английские и русские войска одержали славную победу. Мы, ваши освободители, поздравляем вас с окончанием войны и свободой.
Но в этой речи ни словом офицер не обмолвился о том, когда они, «освободители», помогут ребятам вернуться на родину.
От подростков выступал Вова.
В соломенной шляпе, рваном и грязном пиджаке, длинных заплатанных брюках и тяжёлых ботинках, стоял он перед собравшимися. На бледном лице с высоким лбом и пушком на верхней губе выделялись большие, выразительные глаза. Вова говорил просто от души и сильно волновался.
— Мы просим передать вашему начальству, что все мы желаем уехать на родину как можно скорее. Нам надоел фашистский лагерь! — он поднял руку и звонко крикнул: — Да здравствует наша освободительная Красная Армия! Да здравствует мир!
Как взрыв, прозвучали на разных языках восторженные возгласы огромной толпы подростков:
— Да здравствует мир!
— Да здравствует товарищ Сталин!
— На здар, на здар![26]
— Hex жие вызволенье![27]
— Ать жие Руда Армада![28]
Офицер вежливо улыбнулся и торопливо объявил, что митинг окончен.
После этого он спросил у Вовы, указывая на столб с гонгом, где висел полицейский:
— Кто это? За что повешен?
— Его повесили мы, — гордо начал Вова. — Это изменник Родины, наш мучитель. Мы повесили его, господин офицер, как предателя и палача по общему справедливому суду.
Переводчик добросовестно перевёл объяснение Вовы. Вова вдруг почувствовал, что офицер смотрит на него с выражением явного недовольства. Лицо офицера помрачнело, скулы напряжённо задвигались, словно он хотел и не мог что-то разгрызть.
— Это очень сурово. Но я понимаю русских. Они все суровы, так же как их край, — деланно улыбнувшись и стараясь казаться вежливым, сказал офицер.
Ещё больше нахмурился американский «освободитель», когда из карцера вывели Штейнера. Бывший комендант выглядел довольно непривлекательно. Помятая ночная рубаха, бледное испуганное лицо и голые тонкие волосатые ноги в ночных туфлях делали его похожим на чучело. Штейнер воровато озирался по сторонам. В толпе раздавались хохот, едкие насмешки:
— Вот он, осколок «великой империи»!
— Завоеватель мира!..
— Прикидывается, овчарка фашистская!..
Из толпы кто-то выкрикнул:
— На столб его, рядом с полицейским!
Офицер-американец не мог удержаться от улыбки, но заговорил со Штейнером мягко, не так, как следовало бы говорить с преступником.
— Мы вынуждены вас арестовать, — сказал он. В голосе его слышалось сожаление.
Штейнер покорно и заискивающе кивнул американцу.
— До выяснения степени вашей вины перед нашим командованием и армией, — добавил американец.
Всё время, пока шла официальная беседа между Вовой и офицером, солдаты-американцы сочувственно поглядывали на Вову и его товарищей. Когда офицер направился к выходу, сержант-американец бросился к Вове. Он сунул ему в руку блокнот и самопишущую ручку с золотым пером и о чём-то с жаром попросил.
— Американский сержант просит вас расписаться на память в его блокноте, в знак уважения к вам и вашим товарищам, — сказал переводчик.
Вова смутился. Он взял ручку и осторожно, боясь сломать перо, написал в блокноте свою фамилию, имя, город, где он родился и жил. В конце пометил:
«10/V 1945 г. Лагерь смерти. Германия».
Переводчик прочитал сержанту написанное. Сержант потряс Вове руку:
— О’кей! Сенк’ю![29]
Вова протянул ему ручку, но сержант сделал отрицательный жест. Переводчик сказал:
— Возьмите её себе на память, боевой товарищ.
Вова улыбнулся, ещё раз пожал руку сержанту, и тот, довольный, зашагал к выходу из лагеря.
Американцы увели Штейнера с собой, позволив ему одеться, в военную форму гитлеровской армии.
После ухода американцев Вова и Андрей устроили совещание активистов. Всех пленников удивило, что на их вопрос о возвращении на родину американец не ответил. Это сильно беспокоило каждого, и теперь то один, то другой, то целые группы приходили к Вове с тем же вопросом, который беспокоил его, Андрея и других.
— Что будет дальше, как и с кем говорить о возвращении на родину? — спрашивали они.
— Мы и сами не знаем, — отвечал Вова. — Подождём день-другой, а там начнём действовать.
Но, как действовать, что предпринять, Вова представлял себе смутно. Совещание, которое они провели, тоже ничего не дало. Однако решили: немедленно обратиться к новому коменданту, назначенному американцами, с просьбой о решении этого вопроса.
Несмотря на то, что в лагере ликовали, пели песни, смеялись, радовались, продолжали митинговать, писали на стенах лозунги о мире, о победе и свободе, многих насторожила встреча с американцами.
10. АМЕРИКАНСКИЕ ПОКРОВИТЕЛИ
События в лагере развернулись так, что ни Вова, ни его товарищи не могли понять толком, что же произошло. Появились новые хозяева — американцы. Они переименовали лагерь смерти в «лагерь перемещённых лиц», но на родину по-прежнему никого не отправляли.
Когда, в довершение всего, в лагере неожиданно появился Штейнер в качестве инструктора, ребята пришли в замешательство.
Все были уверены, что Штейнер не избежит заслуженного наказания, будет казнён, как преступник-гитлеровец. Ребята долго ломали голову, обдумывая всё происходящее, и недоумевали. Да и откуда им было знать причину странного превращения Штейнера!
В первые дни ареста Штейнер и сам готовился сесть на скамью подсудимых, но одно непредвиденное обстоятельство неожиданно изменило его судьбу.
На допросе в комиссии американских оккупационных войск «по расследованию военных преступлений» со Штейнером беседовали трое: американец — майор от местной комендатуры, в погонах военного лётчика, мистер Грэй — представитель по изучению германской военной промышленности, и полковник — уполномоченный главной американской ставки оккупационных войск в Берлине.
Допрос близился к концу. Всё сводилось к тому, что Штейнер должен пойти под суд за уничтожение и эксплуатацию славянских подростков, за активную помощь гитлеровскому правительству вооружением и военными материалами. Но положение неожиданно изменилось, как только стало известно, что Штейнер знает, где находятся секретные документы о производстве нового взрывчатого вещества.
— Скажите, Штейнер, — обратился к нему мистер Грэй, — это ваш завод являлся обладателем секрета нового взрывчатого вещества?
— Да, сэр, — покорно сознался Штейнер.
— Вы бы могли представить американскому командованию соответствующие документы? — спросил полковник.
— Я рад, сэр, служить вам, если это сейчас возможно.
И Штейнера выпустили на свободу под залог в десять тысяч долларов «за недостаточностью состава преступления».