В его взгляде проявилась мольба.
— Сделайте все, что в ваших силах, чтобы приободрить ее, Кларри.
— Если можно, я пойду к ней прямо сейчас, — предложила она. — Просто пожелаю ей доброго утра.
Герберт кивнул. Его лицо просветлело.
Кларри застала Луизу в сонном и молчаливом состоянии, но вместе с Олив вернулась в тот же день позже, держа в руках поднос с чаем.
— Нарциссы распускаются, и солнце уже светит по-весеннему, — сказала она весело, отодвигая оконную занавеску. — Скоро все зацветет. Взгляните, миссис Сток.
Кларри налила чаю в тонкостенную фарфоровую чашку. Последний раз она делала это в Белгури. Ее рука дрожала, когда она ставила чай на столик у кровати.
— Это моя сестра Олив, — сказала девушка. — Вы разрешите помочь вам сесть?
Луиза кивнула, щурясь от яркого дневного света. Сестры осторожно усадили ее, подперев ей спину подушками.
— Та, что играет? — прохрипела Луиза. — Вы играете на скрипке?
Олив утвердительно кивнула.
— Если желаете, Олив как-нибудь поиграет вам, — предложила Кларри.
Устало откинув голову на подушку, Луиза прошептала:
— Может быть.
— Но дело в том, — выпалила Олив, — что миссис Белхэйвен продала мою скрипку без моего ведома.
Луиза нахмурилась.
— Почему?
— Чтобы мне досадить, — ответила Олив.
— Бедная девочка.
— Миссис Белхэйвен не понимает, что значит этот инструмент для моей сестры, — быстро заговорила Кларри. — Ей нужны были деньги. Но мы вернем скрипку.
— Да, — прошептала Луиза. — Это нужно сделать.
Кларри помогла Луизе выпить чай, пока та не утратила к ним интереса и не отослала их прочь.
— Почему ты вступилась за Джин-Лили? — накинулась на сестру Олив, когда они сбегали вниз по лестнице.
— Нет необходимости вываливать наши проблемы на посторонних, — ответила Кларри. — Тем более на такую больную женщину, как миссис Сток.
— Она сама об этом заговорила, — заметила Олив. — Я думала, что буду давать уроки Уиллу.
— Не торопи события, — сказала Кларри. — Сперва мы должны завоевать доверие Стоков. Особенно это касается мистера Берти.
— Я снова всего лишь служанка, — насупилась Олив, — такая же, как была у Белхэйвенов. Ничего не изменилось.
— Еще как изменилось! — обернулась к ней Кларри. — Теперь у тебя есть собственная комната, ты можешь есть столько, сколько захочешь, и тебе больше не нужно каждый день идти в ту ужасную пивную, не зная, не придется ли тебе разнимать дерущихся пьяниц. И Джин-Лили больше не будет отчитывать тебя с утра до ночи!
— Долли помыкала мной целый день, — сказала Олив, готовая вот-вот расплакаться.
Кларри взяла сестру за руки.
— Послушай, Олив. В тот день, когда умер папа, наша прежняя жизнь умерла вместе с ним. Теперь мы сами должны о себе заботиться, никто не будет делать это за нас, а значит, нам придется принимать то, что нам предлагают, и усердно работать. Тебе следует быть благодарной за то, что ты служанка в хорошей семье. Немало девушек многое отдали бы за то, чтобы оказаться на твоем месте. Не забывай об этом.
Она видела, как Олив заморгала, сдерживая слезы, и понимала, какими болезненными оказались для тонкой и чувствительной натуры ее сестры потрясения, пережитые за последний год. Кларри сжала ладони Олив.
— Теперь наши дела пойдут на лад, — сказала Кларри обнадеживающе. — Просто выполняй свои обязанности, а с Долли я разберусь.
***
Первый месяц в Саммерхилле пролетел очень быстро. Кларри работала так же напряженно, как и раньше, взяв в свои руки ведение домашнего хозяйства, руководство приготовлением пищи, организацию ленчей для Герберта и его клиентов и ежедневную заботу о Луизе. Девушка ложилась спать после полуночи, а с четырех утра снова была на ногах, составляя списки дел на предстоящий день и выполняя прочую бумажную работу в крохотной гостиной экономки, расположенной рядом с кухней.
Кларри общалась с приходящими торговцами, расспрашивая их о соседних домашних хозяйствах и о штате прислуги в них. Она познакомилась с экономками из других домов на площади, спрашивала у них совета по поводу поставщиков и предлагала им свою помощь, если потребуется.
— Мы, женщины, должны поддерживать друг друга, — говорила им Кларри. — Приходите на чашку чая, когда будете свободны.
Многие из экономок были вдвое старше ее. Они были ошеломлены ее напором.
— Мы привыкли держаться обособленно, — сказала ей одна из экономок. — Господин и госпожа дорожат своей приватностью.
Но другие проявили больше открытости, с интересом слушая новости о миссис Сток и радуясь дружелюбной соседке. В угловом доме, принадлежащем торговцу недвижимостью, Кларри познакомилась с молодой вдовой по имени Рэйчел Гарвен, проработавшей на этом месте всего полгода.
— Мне очень одиноко, — призналась Рэйчел. — Я родом из Камберленда[19], а в Ньюкасле почти никого не знаю. В выходные я езжу на трамвае в город и брожу по магазинам. Мне хочется побыть среди людей.
Кларри кивнула. Она знала, что такое одиночество. Девушка испытала это в Белгури, когда на ее юные плечи лег груз принятия решений, и то же самое она видела и здесь — женщины несли на себе тяжкое бремя домашней работы, не имея места, где они могли бы собраться и поговорить о своих проблемах.
— Может, как-нибудь вместе выберемся в город? — предложила Кларри, обращаясь к Рэйчел. — Я живу в этом городе уже девять месяцев и не была нигде дальше Вестгейт-роуд.
Глаза Рэйчел округлились от удивления.
— С удовольствием покажу вам город. У меня свободна вторая половина дня в среду и утро воскресенья.
— Посмотрю, смогу ли я освободиться.
В домашних делах Кларри так распределила работу между Долли и Олив, чтобы между ними возникало поменьше трений. Опытная стряпуха Долли готовила еду, а Олив помогала сестре ухаживать за Луизой и накрывать на стол после того, как управлялась со своими утренними обязанностями. Сама же Кларри бралась за любую работу по дому, никогда не привлекая других для выполнения того, что могла сделать сама. Как она и надеялась, жалобы Олив на то, что ей приходилось рано вставать, чтобы разжечь в каминах огонь, и заниматься бесконечной уборкой, постепенно уменьшались по мере того, как она узнавала Луизу. Однажды, помогая мыть госпожу и менять ей постельное белье, Олив заговорила о собрании сочинений Томаса Харди и Джордж Элиот.
— Мой любимый роман — «Мельница на Флоссе», — с воодушевлением сообщила Олив. — У отца была эта книга, но я так часто ее читала, что она изрядно истрепалась.