пределами городов, в селах, имелись конные дозоры, разбросанные по всем направлениям и хозяйничавшие [в тех местах]. При тревоге от внезапно появившихся клубов пыли [от подходящего войска] [дозоры] реагируют разведыванием и выслеживанием со всех сторон. Если [они] получают [подтверждение] истинности этих [известий], то срочно докладывают [своим] непосредственным командирам, а [от них донесение] доходит до главных начальников конного войска [татар]»[487];
«По причине того, что татары особо заботятся о лошадиных копытах и богатых [кормом] путях, [они] еще отправляют [заранее людей] с поручением следить за ростом трав в степи»[488].
Как следует из этих описаний, кроме разведки — боевого охранения, у монголов существовала дальняя разведка, используемая при военном планировании кампаний. Ведь сбор такой информации о наличии дорог, городов, условий для питания и содержания коней в пути, дислокации войск противника — это все элементы стратегической разведки. Согласно приведенному тексту, значительную часть данных получали от пленников, которых монголы на своем пути захватывали (иногда их количество было огромным — например, после битвы на Калке). Добровольно или под пыткой они снабжали монголов информацией о собственных странах. Но были и другие люди, поставлявшие монголам нужные сведения.
Проводили дальнюю разведку, кроме упомянутых Пэн Да-я отрядов разведчиков, купцы, «гонцы» и «послы». Действия лазутчиков-дипломатов описаны в «Юань ши» в биографии мусульманского купца Джафар-ходжи. Один из соратников Чингисхана он во время дипломатических миссий к чжурчжэням разведал их систему обороны и особенности местности и позже стал проводником: «[Чингисхан] отправил Джафара послом в Цзинь. Цзиньцы не исполнили надлежащего ритуала, и [Джафар] вернулся. Цзиньцы надеялись отсидеться в добротных крепостях, с запаянными расплавленным железом воротами застав. Джафар сразу по возвращении доложил [про это]. Тай-цзу[489] после этого двинул войска, но заставы отбивались так, что и один из сотни не мог приблизиться. [Чингисхан] призвал Джафара и спросил о плане [действий], [тот] ответил так: „Если идти отсюда на север, то есть в лесу Хэйшулинь нехоженая дорога, всадники смогут пройти по одному, я сам [там] когда-то часто проходил. Если воины будут придерживать коней и идти тихо и осторожно[490] при выходе [с горы], то к концу вечера можно пройти“. Тай-цзу тогда приказал Джафару быть проводником впереди на коне и без лат. К закату солнца вошли в ущелье, а на рассвете все войско было уже на равнинной местности и стремительно мчалось к Нанькоу»[491]. Причем иногда такие послы и гонцы могли и не указывать свое официальное положение, а действовать сразу как разведчики и только при необходимости предъявлять свои полномочия как представителей монгольских властей. Интересный факт такого рода сообщает южносунский автор Ли Синь-чуань (1167–1243 гг.), который был в те годы крупным сановником империи Сун: «В третью ночную стражу (11 часов ночи) 9-го дня цзя-сюй начальной луны 7-го года [девиза правления] Цзя-дин (20 февраля 1214 г.) у заставы Утуаньпу, что на северном берегу, в уезде Чжунлисянь округа Хаочжоу, обнаружились 3 всадника, переплывшие реку Хуайхэ (была границей между Цзинь и Сун. — Р. Х.) и направлявшиеся на юг. Пристав береговой [пограничной] службы уезда (шуйлу сюньцзянь) Лян Ши допросил их о причинах [нарушения границы]. Эти же трое, достав официальные бумаги из кожаного мешка и одну карту земель, нарисованную на шелке, сказали: „Направлены татарским государем Чингисом, чтобы проникнуть в [вашу] землю и спрашивать о войсках“»[492].
Разведывательная деятельность послов и гонцов отмечается многими источниками всего времени существования Монгольской империи. Суздальский князь в 1237 г. говорил венгерскому монаху Юлиану, что он задержал многих монгольских лазутчиков, которые были послами монголов в Европу («послов» оказалось тридцать, что указывает на несоответствие их реальных целей заявленному дипломатическому статусу)[493]. Сам Юлиан встретил такого «посла», который обладал знанием многих языков: «В этой стране венгров сказанный брат нашел татар и посла татарского вождя, который знал венгерский, русский, куманский, тевтонский, сарацинский и татарский [языки]»[494]. Нередкие убийства монгольских послов в Китае в транзитных землях по пути к их месту назначения тоже указывают на их разведывательную деятельность, пресекавшуюся властями этих стран такими жесткими мерами.
Большую роль играли мусульманские купцы, с которыми Чингисхан очень рано наладил тесное и взаимовыгодное сотрудничество[495]. Их знание политической обстановки было точным — от него зависели и состояния, и сама жизнь торговцев. Географические познания были особенно важны монголам, поскольку картография мусульман была на самом передовом уровне. Универсальную роль путешествующих по всему средневековому Востоку купцов, выступающих также и как послы-разведчики, очень точно характеризуют слова академика В. И. Гордлевского, крупного отечественного востоковеда-тюрколога: «Это был и соглядатай, и часто государи на Востоке, желая узнать что-нибудь о странах, возлагали на купца обязанности посла; и это хорошо понимали грузины: летописи прямо замечают, что эти, так называемые послы султана, думают только о шпионаже»[496].
К стратегической разведке надо отнести и рейды монгольских отрядов, во время которых производилась разведка маршрутов будущих больших походов. Уже в 1205 г. во время первого набега на тангутов «монгольская армия разведала все дороги Си Ся»[497]. Во время знаменитого рейда от Ирана через Ширван, Северный Кавказ, донские и астраханские степи, южную окраину Руси, Булгар и Мордовию тумены Чжэбэ и Субэдэя собрали большое количество информации. Были определены маршруты для конницы, возможности противников и их боеспособность. Все это пригодилось в ходе Великого Западного похода 1235–1242 гг.
1.3. Снабжение и материальное обеспечение войск
В непосредственной связи с определением стратегии и планированием у монголов находилась организация снабжения и обеспечения войск в походе — воинов и конского состава. Знание особенностей кормления конских масс диктовало маршруты и расчет времени их движения. Чем беднее был подножный корм, тем более широкое пространство надо было охватывать. Именно поэтому для правильного планирования движения монгольских корпусов жизненно важной была разведка перед каждым выступлением в поход и определение начала выдвижения. Об этом прямо сообщает Сюй Тин: «[Они] еще отправляют [заранее людей] с поручением следить за ростом трав в степи». Определение же потребного фуража зависело от количества коней у воинов — основных и заводных. Важные сведения ХШ показывают, что количество заводных коней у монголов не было чрезмерным:
«На человека [приходится] или по две-три лошади, или по шесть-семь лошадей»[498];
«Когда их [татар] войско выступает [в поход], предводители едут на одной лошади и имеют вдобавок [к ней] еще по 3–4 или 5–6 коней. Если же собирается [в поход] обыкновенный [воин], то ему столько и не нужно, достаточно одного-двух коней»[499].
Нетрудно заметить, что тут Сюй Тин (в своем