— Проклятие! Должно быть, он связал исчезновение Олдриджа со смертью Редли.
— Да уж наверняка он побывал у виконта не со светским визитом.
— Точно. Но по своему слабоумию Прейбрук вряд ли мог сообщить Тайрхему что-либо важное.
Куп ударил носком ботинка о землю, срезав пучок травы.
— Что прикажете делать дальше? Следует ли Арчеру и Перришу обработать и Тайрхема?
— Думаю, пока нет. — Человек поморщился и потрогал пальцами узел на галстуке. — Сначала узнаем, что у маркиза на уме. Выяснить это не так уж сложно.
— Как? Пойти и спросить его?
— Не дерзите, Купер. У меня теперь есть свой источник информации в Тайрхеме.
Гадкая улыбочка скривила губы Купера.
— Ах да, я и забыл.
— Я свяжусь с ним и все разузнаю. А вы тем временем скажите Арчеру и Перришу, чтобы они продолжали следить за домом Салливана. Возможно, печальное известие еще не дошло до Олдриджа. Если понадобится дополнительная помощь с Тайрхемом, я дам вам знать. И не вздумайте впредь искать встречи со мной.
Купер протянул было руку, но его собеседник, содрогнувшись от отвращения, резко развернулся и зашагал прочь.
— Вы хотели меня видеть, милорд?
Пул, олицетворенное внимание, стоял на пороге кабинета.
— Да, Пул, — отозвался Дастин, вставая из-за стола. — Входите и закройте за собой дверь.
— Как вам будет угодно, сэр.
Дастин дождался, когда его приказание будет исполнено, и без дальнейших предисловий перешел к делу.
— Пул, вы уже давно служите у меня. Нет нужды говорить, как высоко я ценю ваши качества и как безоговорочно полагаюсь на ваше благоразумие.
— О, я смущен, сэр. Благодарю, сэр.
— Мне нужна ваша помощь, Пул.
— Все, что прикажете, сэр.
— Только это должно остаться строго между нами.
— Разумеется, сэр.
Дастин медленно обошел стол и остановился перед дворецким.
— Дело, во-первых, касается телеграммы, которую мы отправили Трентону, из-за чего он и примчался в Тайрхем сломя голову, а во-вторых, тех обстоятельств, из-за которых я и послал предупреждение брату.
Ни один мускул не дрогнул на лице Пула.
— Я внимательно слушаю вас, милорд.
— Ваш племянник Торн Саксон все еще живет в Суррее, не так ли?
— Да, сэр. — Пул понимающе кивнул. — Он живет в десяти милях отсюда. Позволю себе предварить ваш следующий вопрос. Торн недавно уволился со службы у мистера Хэкберта и организовал собственное сыскное агентство.
— Зачем? Хэкберт — один из лучших сыщиков в Англии.
— Так оно и есть, сэр. Боюсь показаться излишне хвастливым, но многие клиенты мистера Хэкберта стали просить, чтобы их задания выполнял именно Торн. Мистер Хэкберт был весьма горд этим обстоятельством: ведь мой племянник учился мастерству именно у него. И именно мистер Хэкберт первым посоветовал Торну открыть собственное дело.
— О, вот как, — выгнул бровь Дастин. — Это весьма положительно характеризует мистера Хэкберта. Впрочем, я нисколько не удивлен. Насколько я знаю, Хэкберт — настоящий джентльмен. У него и так предостаточно клиентов, чтобы иметь возможность поделиться с другими.
— Следует ли мне связаться с Торном, сэр?
— Да, Пул. Мне хотелось бы иметь дополнительную пару опытных глаз и пару крепких рук. Насколько я знаю, Саксон рос сильным парнем.
— Вы правы, сэр. — Пул деликатно кашлянул. — Могу я спросить, милорд? Вам грозит опасность?
— Надеюсь, что нет. Но я хочу досконально разобраться с делом Олдриджа. И хотел бы, чтобы Саксон составил мне компанию. — Дастин слегка улыбнулся. — Надеюсь, он хорошо правит экипажем?
— Сэр?
— Я не хочу, чтобы человек, стоящий во главе этой гнусной системы, узнал, что я кого-то нанял или предпринял какие-то меры предосторожности. Поэтому, когда Саксон прибудет, ему надлежит принять обличье кучера.
— Я немедленно свяжусь с ним, милорд, — отозвался Пул, направляясь к двери. — Тори почтет за честь служить вам.
— Благодарю вас, Пул.
Оставшись один, Дастин с удовлетворением констатировал, что предпринял необходимые меры для обеспечения собственной безопасности, как он и обещал Олдриджам. Дастин вернулся к мыслям, занимавшим его всю прошедшую ночь и сегодняшний день: Николь… время, проведенное в хижине… мечты, которыми они обменивались…
Тяжело вздохнув, Дастин потянулся за чашкой кофе.
Он солгал бы себе, если бы взялся отрицать, что мысли его не вертятся вокруг тех восхитительных мгновений.
Волна нежности захлестнула Дастина. Он сказал Николь, что она — чудо, и так в действительности было, но не меньшим чудом было возникшее между ними чувство, которое совершенно изменило представление Дастина о страсти, какую он знавал прежде. Подернутые дымкой страсти глаза Николь, абсолютное доверие к своему партнеру, трогательная наивность — разве это не чудо? В тот миг не было места сомнениям, между ними не существовало никаких преград. Были лишь он и она да открывшееся им обоим восхитительное чувство. Правда, Николь была чересчур неопытна, чтобы почувствовать разницу между занятием любовью и заурядным сексом. Но благодаря Николь это смог сделать Дастин. И контраст оказался поразительным. Вопрос в другом: Николь готова отдать ему свою невинность, но потом сама же может возненавидеть себя за это.
Помрачнев, Дастин допил кофе, борясь с тревогой, угнетавшей его все долгие часы до рассвета.
Какую душевную травму получила Николь за те несколько мучительных минут? И как теперь Дастину залечить ее, победить в Николь чувство вины и сожаления, убедить в том, что это неизбежно должно было произойти?
Он не мог забыть, какой виноватой выглядела Николь, как ее страх перерос в стыд, даже когда они оделись. Более того, она открыто возложила вину за случившееся не на Дастина, а на себя — поступок столь же алогичный, как и ее уверенность в правильности своих действий. В результате Николь снова, хотя и невольно, воздвигла между ними эмоциональный барьер, который, несмотря на все усилия, Дастин так и не смог преодолеть ни в последние минуты, проведенные в хижине, ни по пути домой. Несколько раз он всерьез подумывал нарушить данное Олдриджу обещание и похитить Николь, чтобы вновь разжечь ее чувства, доставить наслаждение, навсегда оставить Николь рядом с собой. Боже, как ему хотелось избавить ее от угрызений совести, смятения, снова увидеть ее лицо, сияющее упоением!
Если кого и можно было винить, то исключительно его, Дастина. Ведь он достаточно опытен, чтобы предвидеть, как болезненно для такой целомудренной молодой женщины, как Николь, осознавать то, что случилось, а вернее, то, чего не случилось. Это было не похоже на Дастина, понимавшего, что, несмотря на всю прелесть физической близости, наиболее глубокое взаимопроникновение произошло еще до того, как они впервые прикоснулись друг к другу. Николь была слишком молода, слишком наивна, чтобы это уловить. И как бы Дастин ни стремился показать Николь прочность связующих их нитей, он понимал: она еще к этому не готова. Слишком рано было ожидать от нее отказа от сомнений и страхов, рано требовать принятия окончательного решения.