Не меньше часа прошло, прежде чем последний кинжал занял уготованное ему место. Маас удовлетворенно оглядел свою работу, поправил клинок, бросил еще один взгляд, отступив на шаг.
— Вот так-то лучше, — пробурчал с довольной ухмылкой. — А то придумали тоже… оружие — да на подковы. Или там на гвозди какие…
— А это неправильно? — пискнула Альта.
— Оружие — оно как воин, — наставительно объяснил десятник. — Ежели не погибло в бою… ну, там, не сломалось или не выщербилось вконец, значит, заслужило право на старость. Думаешь, почему в домах у ветеранов… ну, у тех, кто на покой ушел и домом обзавелся, не чета мне, старику, непременно меч али топор на стене висит?
Девочка честно попыталась обдумать этот вопрос. Ничего умного в голову не приходило. Красиво? Да за свою жизнь воины на эту «красоту» должны были насмотреться до полного отвращения. Чтоб схватить сподручнее, если тревога? Тоже нет, для тревоги оружие принято у самых дверей держать, как в казарме — выбегают солдаты, и каждый свое хватает. Кто меч, кто алебарду… к тому же и не поранят никого в сутолоке.
— Ну… не знаю… — призналась она.
— Потому, — ветеран снова бросил довольный взгляд на кинжалы, развешанные на стене, — что те, кто послужил с мое, имеют к оружию уважение. И относятся к нему с понятием. Оно честно служило, теперь нашло свое пристанище и отдыхает. Смотрит на молодежь. Вспоминает о былой славе. Разве ж можно… под кузнечный молот? Все равно что старика зарезать…
Он тяжело вздохнул, сплюнул.
— Только вот богатые да знатные вешают на стены оружие молодое, ни разу в деле не побывавшее. Полированное, наточенное… ни царапинки, ни зазубринки. Это ж как парня молодого в палатах запереть и никуда до старости не выпускать. Он-то, парень запертый, так всю жизнь и проживет — гладким да здоровым, ни тебе ран, ни тебе шрамов… Только разве это жизнь?
Рано или поздно любая работа подходит к концу. Тщательно вымыт последний завиток тайных проходов. Вынесено последнее ведро с мусором. Госпожа Попечительница лично проверила, все ли сделано должным образом, — прошлась по всем коридорам, осмотрела свежесмазанные петли, опробовала запорные механизмы. Осталась довольна.
А тем временем весна сменилась летом. В селе ожидалась ярмарка. Обычно наиболее шумные и веселые ярмарки проходили по осени, когда урожай уже был собран. Но что поделать — странствующим артистам хотелось есть не только по осени. К тому же в последнее время у всех них дела шли не очень… траур, захлестнувший Инталию, в наибольшей степени ударил именно по тем, чьей работой было нести людям развлечения. И, едва дождавшись указа о прекращении траура, покатились по дорогам Инталии повозки с жонглерами и фокусниками, комедиантами и борцами, искусными метателями ножей и канатоходцами, устремившимися на поиски заработка. Хоть какого-нибудь… Указ был издан от имени Ордена, а не нового Святителя — это было правильно, ибо новый властитель Инталии должен приходить в Обитель не на волне печали, а во время всеобщей радости.
Конечно, приезд столь развеселой компании не мог остаться не замеченным торговцами, а потому на центральной (и единственной) площади села, что перед домом управителя, спешно разбивались цветные палатки. И то сказать, шорник, пекарь, кузнец — все они могли бы торговать и у себя в лавках, да только кто в такой день пойдет в лавку на краю села, если самое веселье совсем в другом месте.
Вся школа — и даже воспитательницы не были исключением — жила ожиданием ярмарки. По такому случаю занятия отменяли для всех, кроме самых младших, из-за чего в этот день желание у малышни было только одно. Вырасти. Любой ценой. Как можно скорее.
Большая часть детей с утра толпилась в одном из классов. Старшие как более опытные убежденно заявляли, что Попечительница выдаст каждому ученику по серебряной монетке — на сласти, игрушки… или просто чтобы дети могли бросить несколько медяков особо веселому клоуну или умелому акробату. Мол, такова древняя и незыблемая традиция. Когда подобные разговоры дошли до ушей Лейры, та лишь вздохнула и отправилась доставать мешочки с серебряшами из сундука, где хранилась казна школы. Разумеется, изначально такой традиции не существовало в принципе. Но когда-то много лет назад кто-то очень умный пустил сплетню, моментально завоевавшую все детские сердца, тогдашняя Попечительница не нашла ничего лучшего, как расстаться с несколькими горстями мелкого серебра. Прецедент был создан… и теперь оставалось лишь следовать проторенным путем, иначе степень детского разочарования не будет знать границ. А толпа обиженных детей, да еще и владеющих боевой магией, — это пострашнее иного бандитского налета. Лучше уж пожертвовать небольшой толикой орденского богатства, чем впоследствии пожинать плоды скупости.
Но не все ждали заветной монетки, обещавшей кучу веселых приключений. Контакты детей с родителями в период обучения не приветствовались, более того, в первые три-четыре года всячески пресекались — но уследить за всеми невозможно даже в том случае, если только этим и заниматься. Те, кто побогаче, искали и неизменно находили способ передать своим отпрыскам несколько увесистых лучей — на мелкие радости. Лила проводила Альту, подобно остальным устремившуюся за подарком, презрительным взглядом — в кошельке у нее на поясе позвякивало не только серебро. Папа-барон, хотя и не сумел уберечь дочурку от школы, теперь старался снабдить ее деньгами. Не без успеха.
Получив денежку, сопровождаемую наставлением вести себя прилично и вернуться в школу не позднее сумерек (пожелание, которое на памяти Лейры не исполнил еще ни один ученик), она побежала переодеваться. Подруги уже ждали — самые нахальные умудрились получить праздничный подарок в числе первых, самые обеспеченные об этом не думали вовсе. Лила, для которой компании не нашлось, лишь фыркнула, глядя вслед веселой стайке девчонок. «Ненавижу, — вдруг подумала она, впервые облекая свое отношение к другим ученицам в эту жесткую, бескомпромиссную форму. — Как же я вас всех ненавижу… Дайте время, я стану лучшей, я стану самой сильной… И когда мы свидимся снова, я покажу вам…»
Ярмарка встретила новых посетителей шумом и весельем. Где-нибудь в столице… да что там в столице, в любом поселении, способном претендовать на высокое звание «город», подобное событие оказалось бы не в пример красочнее и ярче. Но для Альты даже десяток ярких флажков уже олицетворял собой настоящий праздник. Она вертела головой, стараясь увидеть сразу все, — и, конечно же, успевала разглядеть лишь самую малость…
Они остановились возле помоста, на котором крутили сальто два молодых акробата в ярких трико. На соседней площадке высокая девушка со скуластым лицом и огромными миндалевидными глазами кружилась в танце, поднимая ветер своими многослойными юбками… Альта, уже порядком привыкшая к простеньким балахонам учеников и строгим, хотя и дорогим платьям воспитательниц, даже зажмурилась от восторга — она и представить себе не могла, что существует такая роскошь, такое великолепие. Иссиня-черные волосы девушки, перехваченные многочисленными нитками поддельного жемчуга, жили словно собственной жизнью, танцуя в такт своей изящной хозяйке, то обволакивая ее ночною тьмой, то вздымаясь ввысь, обнажая великолепную длинную шею. Танец никого не оставил равнодушным, монеты так и сыпались в большую оловянную миску, сопровождая движения танцовщицы веселым звоном. Среди медной мелочи Альта с удивлением увидела несколько серебряных — видать, среди публики нашлись и весьма состоятельные мужчины.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});