— Добрый вечер, — сказала Гелия и присела на ступеньку.
— Добрый вечер, — сказал Кристиан.
— Видишь, как удачно выходит, — сказала Гелия, — семья собралась, большая, дружная. Устраиваетесь потихоньку. Я знаю, вы выбьетесь, лишь бы вам никто не помешал. А у меня — наоборот, все разлетелись, как не было.
— Агату убили, сестренку мою, — тихо сказал Кристиан. — В доме сожгли. Только Бастин, свояк и спасся, да и то, никак, в уме повредился. Мальчика принес, чужого. Называет его Яриком, как своего младшего, а тот откликается. И Рада малыша признала… значит судьба.
— Мне сегодня уехать предложили, — сказала Гелия, — а я отказалась. Куда я теперь без вас?.. Смешно, правда?
— Бастин говорит, будто сделал огнеметную машину, какой у вас воюют. Я ему не верю — разве у вас бывает война? А может и вправду сделал, Бастин может. Я думал — только мы знаем дорогу на Буреломье, а у него оказывается, тут углище устроено, на дальнем конце. Говорит, для огнеметной машины скипидар нужен, просил помочь. Я согласился.
— Ночь сегодня какая теплая, — сказала Гелия, поднимаясь со ступеньки. — Пойдем, немного походим? Мне теперь никого караулить не надо.
— Углище показать? — спросил Кристиан. — Давай. Только темно вот–вот станет, ничего не увидим.
Они тихо пошли, Гелия по дорожке, Кристиан через кусты, местами уже вырубленные на дрова и для засыпки крыши между бревнами и слоем земли.
— Бастин говорит, ему один из ваших помогал — чернобородый, что с ним пришел. Он ему показывал, что и как, а Бастин делал. Ты знаешь… Кристиан запнулся, — мне этот чернобородый не нравится. Ты прости, я понимаю, что у вас нет плохих людей, но я и не говорю, что он плохой. Он мне просто не нравится. Я не хочу, чтобы на тебя смотрели так, как он.
— До чего красиво! — сказала Гелия. — У вас, вообще, красивее чем у нас, хоть и болото, и заросли.
— Ты не замерзнешь, Ангела? — спросил Кристиан. — Ночь сегодня холодная…
Кристиан остановился, словно пытаясь согреть, положил руки на плечи Гелии, осторожно провел пальцами вдоль шеи, и Гелия покорно замерла, смущенная этой лаской без прикосновения.
— Ангела, — быстро и освобожденно зашептал Кристиан, — ты самая лучшая на свете, я теперь не смогу без тебя жить… Почему ты там, где можно только смотреть на тебя? Я понимаю, что недостоин попасть в твою жизнь, но я люблю тебя, я бы сберег тебя и здесь, сохранил от всякой беды. Я тебя люблю…
— Ну что ты?.. — тоже шепотом, словно кто–то мог услышать, твердила Гелия. — Ты же умница, Кристиан, ты же сам все понимаешь… Мы дальше друг от друга чем звезды, я никогда не смогу к тебе прикоснуться… Какой же ты глупый, какие мы с тобой глупые, хороший мой…
К дому Гелия вернулась, когда уже царила глухая ночь. Лампа, обычно светившаяся над крыльцом, сегодня не горела, и Гелия не сразу заметила фигуру, сидящую на ступенях. При виде Гелии Марат встал, кашлянул, словно предупреждая о себе, сказал нарочито бодрым голосом:
— А я к вам. Что–то мы с кузнецом завертелись сегодня, и мне теперь домой не попасть. Машины нет, транспорт не ходит. Переночевать не пустите?
— Ладно, — согласилась Гелия, с недоумением отметив, как неожиданно Марат перешел на «вы». — Детей сегодня нет, можно в игровой устроиться.
Она вошла в дом, повела рукой по стене в поисках выключателя, но почувствовала на своих плечах ладони Марата. Гелия развернулась, уходя от повелевающей тяжести.
— Что ты? — позвал Марат. — Иди сюда.
— Пусти, — шепотом потребовала Гелия.
Ладони ослабли, но сам Марат придвинулся ближе, бормоча какие–то фразы, которые днем могли бы показаться глупыми и смешными, но сейчас пугали, бросая в дрожь.
— Пусти! — повторила Гелия. — Увидят…
— Кто? — опешивший Марат прервал горячечный монолог.
— В землянке не спят.
— А уж их это никак не касается! — Марат рассмеялся. Его смех придал Гелии силы, она резким движением вывернулась из чужих объятий и отступила на шаг. Щелкнула выключателем, залив прихожую отрезвляющим светом.
— Их это касается больше, чем ты думаешь, — сказала она почти спокойно. — А ты… Ты извини, Марат, я знаю, ты хороший человек и не станешь обижаться, но ты мне просто не нравишься.
С трудом протиснувшись через узкий лаз, Петер выбрался наружу и огляделся. Вокруг было спокойно, лишь со стороны хутора доносились возгласы и жуткий хруст горящего дерева. Следом из дыры показался Атанас, Ханна, затем — дети. Последней ползла Марта — петерова жена.
Чуть приподнявшись, Петер сквозь кисти цветущей лебеды попытался рассмотреть хутор. Огонь охватил уже оба дома, пылал двор и сараи. Солдаты, толпящиеся вокруг, отступали, заслоняясь руками от жара. Из горла Петера вырвался всхлип. В один час он потерял все! Дома, имущество, нажитое предками, уложенное в дедовские сундуки, две пары пахотных волов, конь… все сгорело или пограблено свалившимися неведомо откуда чужаками в страшных белых плащах с крестом. Давно уже никто не видал крестоносцев, один дед Матфей рассказывал о них, остальным же казалось, что это легенды времен короля Атли. Но видно, сместилось само время, на поля пали тучи крестоносной саранчи, так что Петер с семьей едва успел уползти по чудом сохранившемуся дедову лазу.
Атанас с Марком под руки вытащили из–под земли мать, Ханна взвалила на плечо узлы с немногими спасенными пожитками, и все, прячась и пригибаясь, двинули по оврагу к лесу.
Но уйти незамеченными не удалось. Фигура в белой накидке появилась на краю обрыва. Солдат закричал по–немецки, указывая на мужиков. Марк, видя, что их все равно обнаружили, метнул ременный аркан, который нес в руке, крестоносец рухнул вниз, а Атанас хладнокровно ткнул ножом сквозь нашитый крест и ремни кирасы, заставив немца замолчать. Женщины, похватав малышей, побежали.
До кустов, означавших начало мокрого леса, оставалось уже совсем немного, когда на том конце поля показалась погоня. Крестоносцы тоже были пешими, не успели еще обзавестись в чужих землях лошадьми, но двигались гораздо быстрее беженцев, которых сдерживали дети.
— Ханна! — крикнул Петер невестке. — Выведешь детей к Буреломью дорогу знаешь. Смотри только, путь не слишком тропи, а то найдут. Томасу кланяйся, прощенья от меня проси. А я с сынами здесь постою, солдат задержим. Атанас, Марек — стойте!
— Не на–а–до!.. — истошно закричала Ева, но Марк ладонью ударил ее по щеке, прервав крик, потом наклонился, поцеловал в губы, сказал что–то, и Ева, пошатываясь, пошла, затем подхватив на руки приотставшую Монику, свои–то мальчишки мчались впереди, побежала.
Петер с сыновьями стояли, выпрямившись в рост. Спешившие по следу солдаты при виде их перешли на шаг, потом остановились.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});