хлеву и поселился.
Кроме Мхэ у старого охотника служила также старуха Хатун. Ее 15-летней девочкой охотник купил у каджарских сарвазов[8], когда те, в числе многих других армянок и ее увели в плен из Васпуракана. После этого охотник даровал ей свободу и предложил вернуться на родину, но Хатун не пожелала уйти из того дома, где ее так любили и уважали. Кроме того она узнала, что на родине никого из ее родных не осталось — большая часть их в эти годы гонения и плена были перебиты персами или погибли от холеры.
Маро с детства была сиротой и добрая Хатун заменила ей мать. Она с подлинно материнской заботливостью ухаживала за девочкой. Но Маро, находясь больше под влиянием отца, чем Хатун, не усвоила духа ее воспитания, которое было проникнуто горячей религиозностью. «Я охотник, — говаривал Аво, — и моя дочь, если она и не станет таким же как я охотником, то должна по крайней мере любить кровь и оружие». По этой же причине между Маро и Хатун издавна существовало глухое противоречие. Маро часто посмеивалась над фанатично-религиозной Хатун, которая все свои деньги отдавала попам и постилась сверх установленных дней. Перед праздником святого Саргиса она три дня ничего не ела и не пила. Казалось, что после пленения осталась в ее душе какая-то тяжесть, какой-то грех, который она старалась искупить через попов и религию.
Жену Асо я видел только несколько раз, но она ходила с закрытым лицом и, следуя обычаю своей родины, не разговаривала со мной. Она вообще показывалась редко, так как все время была занята своими детьми, число которых было огромно. По счастливой случайности девушкам обычай разрешал ходить с открытым лицом, без покрывала, а то я бы и не увидел лица Маро.
Особенно бросалось в глаза то, что старый охотник тут не казался таким бедным, каким он казался, когда он жил в Салмасте. У него было больше ста овец, десять коров, его соха работала на собственной земле, его дом был полон всяким добром.
Это все было заработано мозолистыми руками Асо. «Работник только тогда может быть сытым, когда он проливает пот на собственной своей земле», — говаривал старый охотник.
Как я уже говорил, охотник пользовался большим почетом среди населения Ахбака. Он всюду вносил дух миролюбия. Одним своим словом он разрешал самые запутанные споры и ссоры среди крестьян, которые смотрели на него как на своего главу и патриарха. Хотя Аво и получил официально титул «мира» и считался главой или представителем местных армян, имея свое место в «меджлисе» шейхов, однако он сохранил свое простое и сердечное отношение к простонародью. При сношениях с простым народом он ни в чем не выказывал того, что он официальное лицо, что он выше простых людей и смотрел на народ так, как отец смотрит на своих детей. Он даже не оставил своих старых привычек и прежнего своего ремесла. По нескольку раз в неделю он отправлялся на охоту, и это он делал не ради забавы, а как бы воздавая должное уважение своему ремеслу.
Аво и в этом краю, как и в Салмасте, был переселенцем. Почему он покинул свой родной край? Где его родина? Это было тайной его семьи, которая никому ее не открывала. И когда спрашивали старого охотника о его прошлом и о его родине, то его доброе лицо хмурилось и омрачалось печалью. Видимо, прошлое было связано с печальными, неприятными и может быть страшными воспоминаниями, которые терзали сердце этого несчастного человека.
Глава 24.
МАЛЕНЬКАЯ ДЕМОНСТРАЦИЯ
Старый охотник вернулся на следующий день вечером. Каро и его товарищей не было с ним. Он сказал, что неожиданное обстоятельство задержало Каро и его товарищей и они не могли поехать по тому делу, из-за которого они думали куда-то поехать. Какое дело? Куда должны были поехать? Об этом старик-охотник ничего не сообщил. Я попросил его рассказать в чем дело, но он, сославшись на усталость, попросил сперва поесть, обещав после ужина все рассказать. Маро мигом исполнила желание своего отца. Я был сыт и не ужинал. Я глядел на Маро, которая сидела около отца и неустанно вязала, рассказывая охотнику о том, как и в каком положении она нашла меня у часовни, о том как у нее тогда мелькнуло в голове прикинуться разбойником и ограбить меня, пользуясь тем, что я спал, так что она могла связать мне руки и ноги. И тогда она могла бы похвастать своей ловкостью и пристыдить меня перед Каро и товарищами. Хотя мне не особенно приятно было слушать все, это, однако я не мог удержаться от смеха, когда она едко насмехалась надо мной или острила на мой счет.
Охотник добродушно улыбался, гладя свою дочь по головке и говоря: «Маленькая ты моя разбойница». Маро, наклонилась ко мне и шепнула:
— Ведь ты не сердишься, Фархат?
После ужина охотник стал веселее, чем до ужина и даже веселее обыкновенного и, дымя своей трубкой, долго рассказывал о событии этого дня.
Событие заключалось в следующем.
Отряд Каро с охотником во главе ехал в монастырь св. Варфоломея, где он должен был устроить с настоятелем монастыря совещание по поводу каких-то «важных дел». Они проезжали через горы Асбастана, где паслись стада какого-то армянского селения, которое было расположено неподалеку от этого места. Вдруг они услышали крики и шум, а затем увидели бегущих к ним раненых, окровавленных пастухов, которые им сообщили об угоне стада курдами и просили о помощи. Каро со своими товарищами поспешил туда, куда, по указанию пастухов, угнали стадо курды. По пути они встретили крестьян, которые возвращались с поисков своего стада, потеряв всякую надежду найти и вернуть его. Крестьяне сообщили Каро и его товарищам, что уже нет надежды вернуть стадо, т. к. разбойники угнали его уже за горы, а там их уже нельзя преследовать, потому что там их территория, которая совершенно неприступна. Каро, уже осведомленный о том, когда было угнано стадо, успокоил крестьян, говоря, что разбойники не могли угнать стадо так далеко, как думают они, и что поэтому есть надежда догнать их и отбить у них стадо. При этом он говорил им, что хорошо знаком с этой местностью и знает кратчайшие пути. Он уговаривал их отправиться вместе с ним и его товарищами на поиски стада. Такие случаи угона не были редким явлением для крестьян этого края, но несмотря на это, они не соглашались последовать за