Причем на этой голове отсвечивал шлем восточной работы, еще вчера принадлежавший Окладе. Как добыча, он достался Зимобору, но оказался ему велик, и князь подарил его Ранославу, у которого голова была подходящего размера.
Увидев хорошо знакомый шлем, Кривец вздрогнул. Он не знал, где его брат, а тело, занесенное снегом, еще не обнаружили.
– Я – Кривец, сын Дорогуни… – отозвался он, не сводя глаз с шлема, будто надеялся, что под ним обнаружится-таки не это чужое, молодое и нахальное, а хорошо знакомое суровое лицо с рыжей бородой. У самого Кривца борода тоже была рыжей, а правый глаз был стянут книзу старым шрамом и полуприкрыт, откуда и прозвище. – А брат мой, Оклада, боярин… Он у вас?
– Он у Марены. Наш князь убил его в честном поединке, а это – добыча, мне подаренная! – Ранослав горделиво постучал пальцем по шлему. – Ты с чем пришел-то, Кривец? А то я для всякой ерунды князюшку будить не буду, и так с ног сбился, всю ночь за вами, беспутными, гоняючись.
– Так… Мира просим… – произнес Кривец то, с чем старосты его послали, а сам лихорадочно думал, не следует ли ему запросить виру за брата, чтобы не уронить чести рода.
– Мира – это хорошо! Давно бы так! – одобрил Ранослав. – Хотите – заходите, разговаривать будем.
Старейшин во главе с Кривцом впустили в город, причем Ранослав усердно кланялся, изображая радушного хозяина, призывал не стесняться и чувствовать себя как дома. Парень дурачился, чтобы не заснуть на ходу, потому что со вчерашнего ему удалось поспать всего пару часов.
По пути к Окладиному двору верхневражцы то и дело натыкались на сани с поклажей, на лошадей, привязанных прямо у ворот. Везде были чужие люди, и небольшой городок напоминал муравейник. Прямо на улице горели костры, где грелись вои, над этими же кострами висели большие черные котлы с кашей, и можно было не сомневаться, что крупа и зерно для каши взяты из местных кладовок. На улице и во дворах везде краснели пятна замерзшей крови от зарезанной скотины и птицы, но старосты вздрагивали и дергались в сторону своих собственных дворов – первым делом на ум приходило, что здесь погибла не Буренка, а сын родной. Хотя и Буренку ой как жалко! Верхневражье превратилось в чужой воинский стан, и они, хозяева, своими руками ставившие эти дворы, сейчас были здесь гостями.
Пока шли, отправленный вперед отрок разбудил князя. Зимобор уже ждал в клети, торопливо умывшись и расчесав пятерней кудри.
– Рановато они, – сказал он отроку, который поставил перед ним миску теплой каши с обрывками куриного мяса (резать как следует было некогда, и неведомый дружинный повар то ли порубил тушку боевым топором, то ли просто порвал руками). – Я думал, целый день теперь по лесам будут бегать, пока до переговоров дозреют.
– В такой холод много не набегаешься, – сказал Радоня. – Чай, не лето. Домой-то хочется.
– Ой, а мне как домой хочется! – мечтательно протянул с края полатей Желанич. – У меня там небось уже сын родился, а я тут…
– Пока из такой дали добредем, твой малой уже ходить научится! – буркнул Хвощ. – Нам отсюда еще на Угру идти… если князь не передумал.
– Слушай! – С полатей свесилась голова Братилы. – А Угра – это не потому, что на ней угры живут?
– Откуда ж они тут возьмутся?
– Ну, племя кочевое – могли и забрести как-нибудь…
В сенях послышался скрип дверей, топот ног и шуршание многочисленных кожухов. Жилята и Хвощ мигом вскочили, приняли бодрый и грозный вид, схватили копья и встали по обе стороны сидящего за столом Зимобора. Зимобор отложил ложку, отодвинул миску с остатками каши и грозно сдвинул брови. Коньша, продирая глаза, хмыкнул из угла, Радоня показал ему кулак.
– Запускать? – В дверь просунулся отрок.
Зимобор кивнул, и дверь распахнулась пошире. Первым зашел Кривец, за ним еще несколько старейшин. Все на ходу снимали шапки и кланялись по привычке сначала печи и маленькой соломенной фигурке Макоши, подвешенной в углу, но взгляды вошедших против их воли тянулись к сидящему за столом.
– Заходите, люди добрые! – позволил Зимобор, и даже Кривец почти не помнил, что это дом его собственного родного брата, а до того их отца, где он сам родился и бывал каждый день. – Садитесь. – Он указал на ближнюю скамью, и кмети освободили место. – С чем пожаловали?
– Мира хотим, – начал Кривец. – Ты, смоленский князь… бери с нас дань, какую сказал, только не губи семьи наши, дома наши не разоряй.
– Вот и давно бы так! – одобрил Зимобор.
– Были мы в святилище Макоши и Рода, – заговорил другой старейшина, действительно старик, по ветхости едва ли принимавший участие в битве. – И сказала нам вещая женщина: любят тебя вилы, князь Зимобор, милостивы к тебе боги, потому противиться тебе для нас неразумно. Мы против богов не пойдем, будем в дружбе с тобой, только и ты богов помни, лишнего не бери.
– И тело брата моего Оклады отдай, – глухо добавил Кривец.
– Тела забирайте, где вчера наш обоз стоял, вы это место знаете! – Зимобор не удержался, чтобы немного не подколоть их. – Если согласны, тогда так: возвращайтесь в город все, кто здесь живет, по белке с дыма несите сюда, я пока тут буду. Кто у вас в городе старейшины?
– Мы вот. – Сидевшие на скамье переглянулись. – После Оклады Кривец вот над нами старший, а так мы, от верхневражских и от ближних сел, только еще Вятши не хватает, да у него с ногой плохо, не нести же нам его на себе было…
– От каждого из вас возьму с собой по сыну, – объявил Зимобор, и старейшины загудели. – Худого им не сделаю, пусть годик-другой поживут в дружине моей, послужат мне, а там, если все будет между нами ладно, и вернутся.
– А с девкой что будешь делать? – спросил Кривец.
– С какой?
– Окладиной дочерью. В святилище которая. Я забрать хотел, а Крутица не дала. Теперь, говорит, смоленского князя над ней воля, ему и отдам! Эх! – Кривец крутанул головой. – До чего дожили: свою же племянницу, родного брата дочь, не отдают мне, а отдают чужому человеку!
– А! – Зимобор вспомнил про кудрявую беглянку и сообразил, что Крутицей, наверное, зовут старшую жрицу. – Молодец твоя тетка, слово держит! Уважаю! Так и ты, Кривец, – Зимобор наклонился над столом и пристально глянул тому в глаза, – думаю, рода своего не посрамишь и от слова не отступишься. У Оклады еще дети есть?
– Сын Переслав. Он тут в городе оставался. Не знаю, жив ли…
– Видел я эту рожу нахальную! – вставил Ранослав, который помнил свои первые переговоры с Окладиным сыном.
– Поищем среди пленных, авось жив. А у тебя какие дети?
– А у меня трое, две девки да парень.
– Парня заберу в залог, не обессудь. Племянника оставлю тебе на подмогу. А сестру его тоже, пожалуй, заберу. Соберете ей приданое – за боярина замуж отдам. А не соберете – может, из кметей кому приглянется…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});