как удар под дых, но в глубине души я знал, что даже если бы он попробовал ее на вкус, это не могло продолжаться долго. Никто бы этого не допустил, и, если каким-то чудом это станет серьезным, что-то подсказывает мне, что вскоре Ант окажется мертвым и положит конец всей ситуации.
Но Алекс…
Если между ними что-то есть, если он заботится о ней хотя бы вполовину так сильно, как я, несмотря на то, что не позволяю себе обладать ею, тогда это вполне возможно.
Эван и Кассандра одобрили бы… ну, может быть. Он не совсем тот безупречно воспитанный греческий мальчик, которого, я уверен, они хотят для своей маленькой принцессы. Но он чертовски намного лучше Анта, и я бы предположил, что он предпочтительнее меня.
Возможно, я провел все эти годы, наблюдая за ней из тени, убеждая себя, что ей было бы лучше с кем угодно, но не со мной. Но мог ли я стоять в стороне и смотреть, как она влюбляется в Алекса?
Я качаю головой, когда машина передо мной внезапно нажимает на тормоза, заставляя мое сердце подпрыгнуть к горлу.
Мне едва удается вовремя остановиться, прежде чем из-за машины как ни в чем не бывало выскакивает собака.
— Чертов тупой пес, — бормочу я себе под нос. — Езжай уже, — шиплю я, когда водитель впереди колеблется, трогаться ли снова.
К тому времени, когда я подъезжаю к старому складу в лесу на окраине города, где, я знаю, меня ждет папа, каждый мускул в моем теле напряжен, а пальцы сводит судорогой от руля и необходимости найти им лучшее применение.
Алекс, возможно, помог мне снять напряжение раньше, но с тех пор он неосознанно разбудил во мне монстра, который постоянно борется за то, чтобы вырваться наружу.
— Давно, блядь, пора, — рявкает папа, когда я толкаю дверь в комнату, которую мы оборудовали для наших заключенных.
За стеклом к стулу привязаны трое итальянцев. Все избитые, в синяках и крови.
Один из них был связным Джонаса, который помог ему сбежать из нашего подвала и, черт возьми, чуть не убил его любовницу и дочь, а двое других — это те, кого папа забрал из их лагеря в пятницу вечером. Из которых мы надеемся узнать больше подробностей о планах поглощения Рикардо.
Но пока они не проболтались больше, чем мы уже знали от нашей крысы изнутри.
Война неизбежна, и, хотя мы, возможно, готовы к ней, мы чертовски уверены, что хотели бы получить немного больше информации о том, когда именно они планируют нанести по нам удар.
— Я здесь, не так ли? — рычу я, засовывая разбитые костяшки пальцев в карманы брюк.
Не то чтобы, то, что он нашел меня с боевыми ранениями, было необычным или неожиданным, но я действительно мог бы обойтись без лекции прямо сейчас, если он узнает, что мы с Алексом боролись. Он мог бы поощрять нас к спаррингу, улучшать наши навыки, но он хочет, чтобы наша агрессия была оставлена для работы. Чтобы мы могли направить свой гнев на тех, кто этого заслуживает. Как те пезды, которые едва цепляются за жизнь за окнами.
Было время, когда я бы никогда не стал ему перечить. Всю нашу жизнь наши отец и дед были настоящими главарями мафии. Опасные мужчины, которыми я жаждал стать, но мне сказали, что я никогда этого не достигну.
Ни один из них никогда не считал меня достойным.
Я был слишком маленьким, слишком слабым, слишком глупым.
Я тоже им верил. Верил, что Алекс был единственным, кем когда-либо мог бы гордиться мой отец. Я имею в виду, это все еще может быть так. Он единственный, кто чего-то добился в учебе. У меня мало шансов сдать экзамены через несколько недель, и еще меньше, поскольку я трачу все свое свободное время либо на то, чтобы зациклиться на девушке, которой я не могу обладать, либо на работе в надежде, что, хотя бы несколько часов в день я смогу подумать о чем-нибудь другом.
— Ты выглядишь так, будто жаждешь крови, — замечает босс, в то время как папа продолжает сердито смотреть на меня за то, что я ему перечил.
— Что тебе нужно? — шиплю я, мои кулаки сжимаются от желания обрушить ярость на этих ублюдков и, наконец, получить ответы, которые нам нужны.
— Один из них умрет сегодня ночью, если мы не начнем получать ответы, — наконец говорит папа.
— Меня это устраивает.
Снимая куртку, я бросаю ее на пустой стул и расстегиваю манжеты. Закатав рукава, я бросаю на отца последний взгляд, прежде чем протискиваюсь в дверь.
Запах их смешанных телесных жидкостей ударил в меня, как только я переступил порог комнаты.
Здесь нет ничего, кроме старого стола, который был обрызган кровью больше раз, чем я могу сосчитать, и грязных бетонных полов, и стен.
Воздух прорезает болезненный стон, вонь мочи становится сильнее, когда они смотрят, как я иду к столу, чтобы выбрать свое первое оружие.
Схватив плоскогубцы, я оборачиваюсь, встречаясь с каждым из них взглядом в течение ужасающе долгих секунд. Конечно, для них это ужасно. Единственное, что они найдут в моих темно-серых глазах, — это возбуждение и жажду крови.
Я думаю о своей девушке, о той, которую я никогда не смогу назвать своей, кроме как в своей голове, и я подхожу к самому слабому на вид члену трио.
— Один из вас не увидит завтрашнего восхода солнца. Хотя, — бормочу я, оглядываясь в поисках несуществующих окон, — на самом деле это не должно быть проблемой для тебя. Ты скучаешь по этому? — спрашиваю я. Это риторический вопрос, и, к счастью, они, кажется, это понимают. — Вы, должно быть, действительно жалеете, что пошли против нас сейчас, да?
Они все молчат, когда я прохожу перед ними, перекладывая плоскогубцы взад-вперед между моими руками.
— Итак, кто из вас это будет? Или вы хотите, чтобы я выбрал?
И снова никто ничего не говорит… пока я снова не останавливаюсь перед тем, кто выглядит измученным, и с его губ срывается всхлип.
— О, посмотри на это. Твой мальчик пытается защитить тебя от моего гнева, выдвигая себя вперед.
Быстро, как удар хлыста, я отвожу руку назад и замахиваюсь тяжелым инструментом в своей руке, целясь ему в голову. Он сталкивается с тошнотворным хрустом, прежде чем кровь разбрызгивается повсюду, покрывая нас обоих.
Вытирая лицо рукой, я убираю теплую жидкость.
— Грязный ублюдок, — выплевываю я, пока он безвольно сидит на своем стуле.
— Верно, джентльмены. У нас впереди веселая ночь. Надеюсь, вы хорошо спали.
***
Точно как я и обещал, когда я наконец выхожу из этой комнаты, я оставляю только двух мужчин, дышащих позади меня.