Читать интересную книгу Послы - Генри Джеймс

Мадам де Вионе сидела у камина на мягком стулике с бахромой, одном из немногих новомодных предметов в ее гостиной, и, откинувшись на спинку, опустив на колени стиснутые руки, сохраняла полную неподвижность; тонкая, живая игра мысли отражалась на ее юном лице. Поленья, пылавшие под низкой беломраморной каминной полкой, ничем не покрытой и канонически строгой, прогорели до серебристой золы, какая остается от дерева легких пород. Одно из окон в глубине гостиной стояло распахнутым настежь над мирным затишьем внутреннего двора, откуда, из дальнего конца, где помещался каретный сарай, доносился слабый шум — милый, домашний, почти сельский: шарканье и постукиванье sabots.[65] На протяжении всего визита нашего друга мадам де Вионе не изменила позы, не сдвинулась ни на дюйм.

— Не думаю, что вы всерьез относитесь к вашей миссии, — начала она, — но все равно я буду говорить с вами, как если бы это было так.

— Иными словами, — тотчас парировал Стрезер, — как если бы это было не так. Позвольте доложить: как бы вы ни говорили со мной, от этого ровным счетом ничего не изменится.

— Не спорю, — отвечала она, весьма стойко и философски принимая его угрозу. — Важно лишь одно: чтобы вы нашли общий язык со мной.

— Чего нет, увы, того нет, — мгновенно отрезал он.

Она помолчала, однако весьма удачно вышла из паузы:

— Не согласитесь ли вы — для начала — говорить со мной так, как если бы вы его нашли?

Только сейчас он понял, как она ломала себя; и к этому присоединилось странное чувство: казалось, ее прекрасные глаза, умоляя, смотрят на него откуда-то снизу. Будто он стоит у порога или окна своего дома, а она — на дороге. Секунду-другую он не протягивал ей руку, не окликал; более того, у него словно язык прилип к гортани. И вдруг защемило сердце, пронзило сочувствием — сочувствием, которое, как ледяное дыхание, обжигает лицо.

— Что я могу? — произнес он наконец. — Разве только выслушать вас, как обещал Чэдвику.

— Ах, я прошу вас вовсе не о том, что имел в виду мистер Ньюсем, — быстро обронила она. По ее тону он понял: она решилась идти на все. — У меня самой есть о чем побеседовать с вами, и совсем о другом.

От ее слов — хотя бедному Стрезеру и стало от них не по себе — он почувствовал радостный трепет: его смелые представления о ней подтвердились.

— Да, — согласился он вполне дружески, — я сразу подумал, что у вас возникли свои мысли.

Казалось, она все еще смотрит на него снизу вверх, но теперь уже более спокойным взглядом.

— Я поняла, что вы так подумали… и это помогло им возникнуть. Вот видите, — добавила она, — все же необходим общий язык.

— Но, по-моему, я решительно вас не удовлетворяю. Да и как? Мне не понятно, чего вы от меня ждете.

— Вам и нет нужды понимать — достаточно помнить. Всего лишь ощущать, что я доверяю вам… и не из каких-то особых соображений. Просто, — и она улыбнулась своей чарующей улыбкой, — я рассчитываю на вашу любезность.

Стрезер надолго замолчал, и они по-прежнему сидели лицом к лицу, пожалуй, все такие же настороженные, пока бедная леди не сделала решительный шаг. Для Стрезера она теперь стала «бедная леди»; у нее явно были затруднения, и, судя по той просьбе, какую она ему высказала, затруднения серьезные. Но чем он мог ей помочь? Ее затруднения возникли не по его вине; он тут был ни при чем. Однако по мановению ее руки эта встреча каким-то образом связала их друг с другом. И эта связь усугублялась массой вещей, строго говоря не имевших к ней отношения и из нее не вытекавших, — усугублялась самой атмосферой, царившей в высокой, холодной, изящной гостиной, где они сидели, тем, что происходило вовне: клацаньем, доносившимся из внутреннего дворика, обстановкой эпохи Первой империи и семейными реликвиями в чопорных шкафах — всем, что было столь же далеким, сколь перечисленное выше, и столь же близким, как ее намертво стиснутые кисти рук на коленях, как взгляд, особенно искренний в минуты, когда глаза особенно сосредоточенно глядели в одну точку.

— Вы ждете от меня, разумеется, чего-то куда более значительного.

— О, это тоже весьма значительно звучит! — рассмеялась она в ответ.

Он чуть было не сказал ей, что она, выражаясь словами мисс Бэррес, бесподобна, но удержался и произнес нечто совсем иное:

— Так о чем же, по мысли Чэда, вам нужно со мной потолковать?

— Ах, у него те же мысли, что у всех мужчин, — переложить бремя усилий на женщину.

— На женщину?.. — медленно повторил Стрезер.

— Да, на женщину, к которой расположен… и тем тяжелее бремя, чем сильнее расположен. Чтобы, отводя от него беду, она тем сильнее старалась, чем сильнее к нему расположена.

Стрезер следовал за ходом ее мысли, но вдруг резко свернул на свое:

— И насколько сильно вы к нему расположены?

— Ровно настолько, насколько требуется… чтобы взять разговор с вами на себя. — И тут же быстро ушла в сторону: — Знаете, я все эти дни трепещу от страха: словно от того, что вы обо мне подумаете, устоят или рухнут наши добрые с ним отношения. У меня даже и сейчас, — продолжала она в своей пленительной манере, — дух захватывает… и я, право, призываю всю свою храбрость… в надежде, что вы не скажете обо мне: какая несносная особа.

— Во всяком случае, — спустя мгновенье отозвался он, — я, кажется, не произвожу на вас такого впечатления.

— Что ж, — согласилась она, — вы ведь еще не отказали мне в капле терпения, о которой я прошу…

— И вы уже выводите положительные заключения? Прекрасно. Только я их не понимаю, — продолжал Стрезер. — По-моему, вы просите много больше того, что вам нужно. Что, в конце концов, в худшем случае для вас, в лучшем для себя, я способен сделать? Большего давления, чем я уже употребил, я оказать не могу. Ваша просьба опоздала. Все, что в моих силах, мною уже сделано. Я сказал свое слово и вот к чему пришел.

— Слава Богу, вы пришли сюда! — рассмеялась она и уже иным тоном добавила: — Миссис Ньюсем не думала, что вы так мало преуспеете.

Он медлил в нерешительности, но все же вытолкнул из себя:

— Увы, теперь она именно так думает.

— Вы хотите сказать… — И она осеклась.

— Что сказать?

Она все еще колебалась.

— Простите, что я этого касаюсь, но, если и говорю вещи не совсем положенные… думаю, я все же могу себе это позволить. К тому же разве мы не вправе знать?

— Что знать? — уточнил он, когда его собеседница, замявшись, вновь сникла и замолчала.

Мадам де Вионе сделала над собой усилие:

— Она отказалась от вас?

Впоследствии он сам себе удивился, до чего спокойно и просто встретил ее вопрос:

— Нет еще. — Словно был почти разочарован, словно при ее свободе ожидал большей смелости. И тут же не обинуясь спросил: — Это Чэд сказал вам, какому наказанию меня подвергнут?

Его манера и тон пришлись ей, очевидно, по душе.

— Если вы хотите знать, говорили ли мы об этом, — разумеется. И это заняло далеко не последнее место в моем желании встретиться с вами.

— Чтобы увидеть, принадлежу ли я к тому разряду мужчин, с которыми женщина может?..

— Точно так, вы безупречный джентльмен! — воскликнула она. — И теперь вижу… увидела. Нет, женщина не может! Тут вы вне опасности… и с полным правом. Поверьте в это — и вы станете намного счастливее.

Стрезер промолчал, а когда заговорил, то неожиданно для себя с таким обнаженным доверием, источник которого ему и самому был непонятен.

— Я пытаюсь поверить. Но каким чудом, — вырвалось у него, — каким чудом вы до этого дошли?

— О, — отвечала она, — вспомните, сколько еще до знакомства с вами я благодаря мистеру Ньюсему о вас узнала. Мистер Ньюсем восхищен вашей силой духа!

— Да, почти нет того, чего я не способен вынести! — прервал ее наш друг.

Проникновенная, прекрасная улыбка была ему ответом, и потому он услышал то, что сказал, так, как она это услышала. Не требовалось усилий, чтобы почувствовать: он выдал себя с головой. Но, по правде говоря, он только это и делал. Можно было, разумеется, в какие-то минуты уговорить себя, будто он нагнал на нее страху и холоду. Он знал: это не так, и пока он добился лишь того, что она убедилась: он принимает предложенные ею отношения. Более того, эти отношения — при всей их необязательности и краткости — выльются именно в ту форму, в какую ей угодно будет их облечь. Ничто и никто не помешает ей — уж он во всяком случае — сделать их приятными. В глубине сознания, помимо прочего, у него таилась мысль, что перед ним — здесь, сейчас, рядом, в своем неповторимом, живом и властном облике — одна из тех редкостных женщин, о которых он беспрестанно слышал, читал, мечтал, но каких никогда не встречал; женщина, присутствие которой, чей взгляд, голос, сам факт существования наполняли отношения чувством признательности ей.