— Он не в моем вкусе, — возражала ему Тана.
— Откуда тебе это знать? Ведь ты ни с кем не встречалась целых три года.
— Я теперь вижу, что ничего не потеряла. Он усмехнулся.
— Ты — настоящая стерва.
— Нет, серьезно, Гарри. Что мы будем делать после окончания колледжа? Ты думал о магистерской степени?
— Ну, нет! С меня довольно. Не протирать же мне штаны за школьной партой до конца жизни! Я выхожу из игры.
— И что потом? — Тана мучилась этим вопросом уже два месяца.
— Откуда мне знать? Наверное, поживу какое-то время в Лондоне, в доме отца, пока он смотается в Южную Африку. Может быть, поеду в Париж или в Рим, потом вернусь сюда. Я хочу развлекаться, видеть мир. — Не признаваясь в этом самому себе, он бежал от нее — от того, чего желал, но пока не мог получить.
— Разве ты не собираешься работать? — изумилась она.
— Зачем? — пробурчал он.
— Безделье недостойно мужчины!
— Что тут недостойного? Мужчины в моей семье никогда не работали, зачем же мне нарушать святую семейную традицию?
— Как ты можешь это говорить?
— Но это правда. Все они — просто богатые, ленивые бездельники, вроде моего отца.
Тана пришла в ужас от услышанного.
— А что скажут о тебе твои дети? — Ей хотелось думать, что его слова не более чем рисовка.
— Я надеюсь, что у меня хватит ума не заводить детей.
— Вот теперь ты похож на меня.
— Упаси бог! Оба рассмеялись.
— Серьезно, Гарри. Ты совсем не хочешь работать? Даже для приличия?
— А зачем?
— Сейчас же перестань паясничать!
— Кому нужно, чтобы я работал, Тэн? Тебе? Мне? Моему старику? Репортерам светской хроники?
— Зачем же тогда ты учился?
— Я не знал, куда себя девать, а в Гарварде было интересно.
— Не правда! Ты был прилежным студентом. — Она перекинула свою золотистую гриву на спину и настойчиво продолжала:
— Ты готовился к экзаменам не разгибая спины. Ради чего же ты старался?
— Ради самого себя. А ты? Ты можешь сказать, для чего ты училась?
— То же самое. Но теперь я не знаю, что делать дальше. За две недели до Рождества ее выбор был сделан.
Позвонила Шарон Блейк и спросила Тану, не хочет ли она принять участие в марше протеста, организуемом доктором Кингом. Тана размышляла над ее предложением всю ночь, а на следующий день позвонила Шарон.
— Ты снова достала меня, подружка.
— Ура! Я знала, что ты согласишься.
Она засыпала Тану подробностями: марш состоится в Алабаме, за три дня до Рождества; риск сравнительно невелик. Все это выглядело весьма увлекательно, и девушки болтали без умолку, как в прежние времена. Шарон так и не стала больше учиться, к большому огорчению своего отца. Она влюбилась в одного молодого чернокожего юриста, этой весной они собираются пожениться. Тана была безумно рада за нее и, повесив трубку, долго не могла успокоиться. Назавтра она рассказала Гарри о марше.
— Твоя мать не будет в восторге, Тэн.
— Я не обязана ей докладывать об этом. По-твоему, она должна знать каждый мой шаг?
— Но что как тебя снова арестуют?
— Тогда я позвоню тебе, и ты внесешь за меня залог. — Она сказала это совершенно серьезно, но он с сомнением покачал головой.
— Не выйдет — я в это время буду в Швейцарии.
— Вот бродяга!
— Я тебе не советую, Тэн.
— Оставь свои советы при себе.
Однако накануне вылета она слегла в постель с очень высокой температурой. У нее оказался вирулентный грипп. Вечером она попыталась встать и уложить вещи, но ее шатало от слабости. Она позвонила в Вашингтон. К телефону подошел Фримен Блейк.
— Вы слышали печальную новость… — В голосе, звучавшем точно со дна глубокого колодца, была неизбывная печаль.
— Какую?
Он не мог говорить, только плакал, и Тана, еще ничего не зная, тоже начала плакать.
— Она мертва… ее убили вчера вечером, они ее застрелили… мою девочку… мое дитя… — Он не мог продолжать. Тана рыдала вместе с ним, напуганная почти до истерики.
Наконец трубку взяла Мириам. Она тоже была расстроена, но держалась лучше, чем муж. Мириам сказала ей, на какое время назначены похороны, и в утро Сочельника Тана, вся в жару, вылетела в Вашингтон. К тому времени гроб с телом Шарон уже привезли домой. Проститься с нею приехал Мартин Лютер Кинг, который произнес надгробное слово.
В программе новостей центрального ТВ было передано сообщение о смерти Шарон Блейк; фотокорреспонденты ломились в церковь, бесцеремонно направляя вспышки юпитеров в лица убитых горем людей. Фримен Блейк совершенно не владел собой: он потерял обоих своих детей, отдавших жизнь за одно и то же дело. После похорон Тана провела недолгое время в доме своих друзей. Они сидели и тихонько разговаривали.
— Употребите свою жизнь на что-нибудь полезное, дитя, — сказал ей Фримен Блейк, глядя на нее потухшими глазами. — Выходите замуж, рожайте детей. Не надо следовать примеру Шарон. — Он снова заплакал. Доктор Кинг увел его наверх, а к Тане подсела Мириам. Слезы лились в этом доме не переставая, Тана была совершенно обессилена горем и лихорадкой.
— Я так опечалена, миссис Блейк.
— Я тоже. — Ее глаза казались реками, из которых струилась боль. Она прошла через это, но удержалась на ногах. Такую, как она, не могло сломить ничто, и Тана невольно залюбовалась ею. — Что вы собираетесь делать, Тана?
Она не совсем поняла, что имелось в виду.
— Полечу домой. — Тана хотела успеть на последний авиарейс, чтобы провести Рождество с матерью. Артур, как всегда, уехал куда-то с компанией друзей, и Джин осталась одна.
— Я хотела сказать — после окончания колледжа.
— Пока не знаю.
— Вам никогда не хотелось поработать в государственных структурах? Наша страна испытывает нужду в энергичных людях. — Тана с улыбкой вспомнила, что говорила Шарон о ее несгибаемой твердости. Вот и сейчас, не успев похоронить дочь, она уже готова вернуться на поле битвы. Это и пугало, и привлекало девушку. — Вы можете заняться юриспруденцией. Вы из тех людей, которые могут изменить положение дел; вам это под силу.
— Я в этом не уверена.
— Можете не сомневаться. Вы наделены сильной волей. Шарон тоже была волевая, но у нее был другой склад ума. В некотором отношении вы похожи на меня, Тана. — Это утверждение испугало девушку: она находила Мириам чересчур холодной и не хотела походить на нее.
— Разве? — спросила она чуть удивленно.
— Вы знаете, чего хотите, и добиваетесь этого. Тана улыбнулась.
— Не скажите.
— Вы не дрогнули даже тогда, когда вас выбросили из «Грин-Хиллз».
— Мне просто повезло: один из моих друзей посоветовал пойти в Бостонский университет.
— Но вы в любом случае приземлились бы на ноги. — Она помолчала, потом сказала со вздохом: