Бутягина. Ему хотелось рассказать о боевой бессонной ночи, поделиться радостью свершившейся победы.
Устав от хождения по коридорам и лестницам, Киров присел где-то в углу на старое кресло и задремал...
Часов в десять вечера его растолкал красногвардеец с винтовкой:
— Эй, товарищ, вставай, а то проспишь революцию.
Киров вскочил, взглянул на часы, присвистнул.
— Я, кажется, опоздал на съезд Советов!
— В самый раз поднялся. Как раз собираются в большом зале.
Киров, поблагодарив красногвардейца, быстро пошел вниз.
Огромный зал с белыми колоннами и пышными люстрами был забит народом. Кирову еле удалось протиснуться и отыскать себе местечко вдали от сцены.
Вокруг сидели люди в шинелях, в бушлатах, в потертых пальто, дымя махоркой то ли от волнения, то ли от холода. Зал не отапливался, и в нем было зябко.
Из-за цигарного дыма, вздымавшегося голубоватыми струйками, было плохо видно. Но никто не хотел этого замечать. Все ждали с волнением открытия съезда, которому предстояло стать историческим. Начать новую эру в истории России, в истории всего человечества.
Вот зазвонил колокольчик, и тысячеголосый шум в зале стал медленно утихать.
В президиуме поднялся сутуловатый человек в мундире военного врача и глухим голосом уныло объявил об открытии съезда.
У дверей зашумели, задвигались солдаты и матросы. На них зашикали.
— Это меньшевик, сволочь! — гневно заговорили сзади. — Ишь как мямлит...
Президиум избирали шумно. Слышались выкрики с мест. Какой-то щупленький человечек выскочил на трибуну и завопил:
— Мы, правые эсеры, отказываемся от участия в президиуме.
Поднялся тучный бородатый человек, громко крикнул:
— Мы, меньшевики, тоже отказываемся!
— Ренегаты! Предатели! До-ло-ой! — яростно закричали в зале, и за столом президиума уселись большевики. Зал дружно захлопал.
Киров приподнялся, надеясь увидеть Ленина. И вот над притихшим залом победно прозвучали слова:
— Временное правительство низложено!
— Ур-ра-аа! — раскатисто прокатилось в зале.
Киров вскочил и восторженно захлопал в ладоши. Его поддержали другие, и гром аплодисментов слился с радостными криками:
— Ура! Да здравствует революция!..
Киров вернулся во Владикавказ ночью вместе с Бутягиным. Они вышли из поезда на другую сторону платформы и незаметно пробрались в город. Договорились, что завтра вместе пойдут в Совет и соберут экстренное заседание.
Киров, подойдя к дому, постучался, как было условлено.
— Ты, Сережа? — спросила из-за двери Мария.
— Я, Маруся, я, открывай!
Сергей вошел сияющий.
— Ну что, Сережа? С победой?
— С огромной победой, Маруся. С величайшей победой всего народа!..
— Поздравляю, Сережа! Но ведь это только в Петрограде!
— Нет, Маруся. Революция идет по всей стране. Завтра я расскажу о съезде товарищам, и мы пойдем к рабочим, к горняцкой бедноте. Верю: весь Кавказ встанет под красное знамя.
Глава восемнадцатая
1
Утром, только успел Киров позавтракать, в дверь постучали. Жена уже ушла на службу, и он был дома один. Стук был незнакомый. «Вдруг пришли арестовывать? — подумал он. — От атаманских правителей можно ждать чего угодно». Он быстро вошел в спальню, взял из-под подушки наган. Стук повторился, но был нерезким и совсем не походил на тот грохот жандармов в одиннадцатом году.
Киров приоткрыл дверь в сени:
— Кто?
— Мамия! — послышался глуховатый гортанный голос.
— Сейчас, сейчас, — обрадованно ответил Киров.
Он открыл дверь, впуская смуглого человека с черными усиками на приятном интеллигентном лице.
— Здравствуй, Мамия. Рад тебя видеть.
— Здравствуй, друг, с приездом!
Они крепко пожали друг другу руки, прошли в комнату, сели на диван.
Мамия Орахелашвили приехал во Владикавказ, как и Буачидзе, после февральских событий. Член партии с 1903 года, известный на Кавказе революционер, он был избран председателем Совета. С Кировым у него как-то сразу установились дружеские отношения.
— Я уже виделся с Бутягиным, Сергей, и почти все знаю, — заговорил он с легким грузинским акцентом. — Как-нибудь ты мне расскажешь о своих подвигах в Петрограде. А сейчас — о деле. Атаман Караулов собирает силы, чтобы расправиться с Советом. Что будем делать? Как смотришь?
— Эх, Мамия! — хлопнул его по плечу Киров. — Если бы ты был в Петрограде и видел революцию, ты бы не спрашивал, что делать! К тому же съездом дана ясная директива: «...Вся власть на местах переходит к Советам рабочих, солдатских и крестьянских депутатов...»
— Понимаю, Сергей. Очень хорошо понимаю. Но атаманы и князья добровольно власть не отдадут. Даже имея большинство в Совете, мы ничего не можем сделать. Ты не читал владикавказских газет?
— Не успел еще.
— Вот видишь... Они ругательски ругают большевиков. Называют разбойниками и прочее...
— Это не новый прием, Мамия. Нам нужно завоевать массы. Давай проведем расширенное заседание Совета. Я выступлю с докладом, расскажу о революции в Петрограде, о решениях съезда Советов.
— Об этом и пришел просить тебя, Сергей.
— Тогда договорились! — протянул ему руку Киров. — Иди, хлопочи! Я готов в любой день.
Тридцатого декабря Владикавказский Совет принял решение признать Советскую власть. Многие его члены разъехались по городам и селениям Терской области, помогая устанавливать Советскую власть. Киров вернулся во Владикавказ через неделю. Было раннее утро. Он вышел из вокзала и направился к извозчикам. Его кто-то тронул за рукав, остановил. Киров узнал знакомого рабочего из железнодорожных мастерских. Дружески пожал руку.
— Товарищ Киров, не ездите в город. Лучше вам скрыться.
— Что случилось?
— Вчера казаки и офицерье разгромили Совет. Буачидзе и другие товарищи арестованы...
— Спасибо, товарищ, — шепотом сказал Киров и прошел в вокзал.
Через полчаса отходил поезд в сторону Ростова. Он купил билет до Минеральных Вод, надеясь добраться до Пятигорска. В вагон вскочил, когда поезд уже тронулся...
2
Неожиданно большевистские руководители Владикавказского Совета были освобождены. Орахелашвили разыскал вернувшегося из Пятигорска Кирова.
— Сергей, ты догадываешься, почему нас освободили?
Вызывают в Моздок на съезд народов Терской области.
— Пятигорцев тоже пригласили...
— Считаешь, что надо ехать? Ведь съезд собирает Моздокский военно-революционный комитет — эсеры и меньшевики.
— А есть другое мнение? — переспросил Киров, присматриваясь к взволнованному лицу Орахелашвили.
— Да ведь приглашает полковник Рымарь! Они с есаулом Пятирублевым — царские холуи и головорезы. Могут заманить нас и учинить расправу.
— Это не исключено, — спокойно сказал Киров.
— Буачидзе, побывавший в тюрьме, считает, что мы должны быть осмотрительны.
— Все мы побывали в тюрьмах, и не раз, — заговорил Киров, обняв