Читать интересную книгу Марина Юрьевна Мнишек, царица Всея Руси - Нина Молева

Который день солнышка не видали — поземка мела, аж в ушах свистело. А тут ровно в сказке. Облака разошлись. Небо ясное. Синее, под конскими копытами ледок затрещал. Жнивье окрест снежком припорошило — от белизны глаза режет. Деревеньки на сколько верст видать. Дымки над трубами столбами встали.

Велел обозу остановиться. Всадникам почиститься, принарядиться. Возки от грязи обмахнуть, упряжь протереть. И чтоб всем в ряды выстроиться — перестать толпой ехать. Жеребцов дареных вперед пустить. Сокольникам соколов на парадные шесты посадить — длинные, золоченые, каменьями украшенные. Колпачки на кречетах с дорожных на шитые жемчугами сменить.

Покуда возились, не один час прошел. Темнеть стало. Зимние сумерки скорые. Торопиться пришлось.

Королевские послы навстречу вышли. С великим почетом раскланялись. Положенные приветствия проговорили. Кругом толпа — оказалось, горожане. Теснятся. Каждое слово ловят. Послам разгонять народ пришлось, чтобы поезду нашему дальше тронуться.

Сказали еще три версты ехать. Достойно московского государя встречать выехали, ничего не скажешь. Толпа вся вслед за поездом двинулась.

Двор посольству приготовлен в городе большой. Удобный. Для всех жилья хватило. Угощенье — от воеводы Мнишка. Преотличное. Положили день на отдых, чтоб достойно с родителем невесты встретиться. Порядок оговорить. Дары в порядок должный привести.

И опять удачно вышло — на Феодора Студита, одиннадцатого ноября, к родителю поехали. Дом каменный. Огромный. На рыночной площади. Весь в узорочье каменном. Убранство богатое. Службы полно.

Шляхетства целая зала набилась. Спросил — отвечали, мол, родные. Может, и так. Только скорее королевские соглядатаи. Их дело — нам таиться не с чем. При всем честном собрании из рук в руки передал воеводе Мнишку полмиллионом золотых рублей — кругом шепот пошел. Чашу золотую с бриллиантами да жемчугами отборными поднес — ровно ветер по зале прошел. Затеснились шляхтичи — хоть глазком на богатство неслыханное и невиданное взглянуть.

Очнуться не успели, дворяне наши вносить стали другие дары. Кинжалы в ножнах золотых да серебряных, каменьями драгоценными высаженных. Часы воеводе, чтоб на шее носить, — яйцо золотое и при нем золотая цепь. Персидских ковров груда. Соболей шесть сороков. Шубу и шапку из чернобурых лис.

А там и грамоту нашего государя будущему тестю передал. Воевода от богатства такого будто речи лишился. Кланялся только и благодарил. Не знал, как за стол богатейший усадить, чем потчевать. Как начали трапезу в полдень, так лишь к полночи разъехались.

Люди воеводские с факелами до дому провожали. Шляхтичи на конях у возка ехали.

Четырнадцатого ноября — заговенье на Рождественский пост. Память апостола Филиппа. Встреча с самим Зигмунтом.

Милостив король оказался. С лица неприветлив, а слова говорил со всяческим к московскому царю Дмитрию Ивановичу уважением. О союзе государей христианских. О походе против неверных. Известно, истинной наше вере православной Зигмунт куда как противен, но союз государей святым делом назвал, хоть обещаний никаких давать не стал. Разве что благоволение свое изволил высказать.

Тут дворяне прямо в залу трех киргизских жеребцов в полной оправе драгоценнейшей ввели. Лук и стрелы в сайдаке, из золотых нитей искусно сплетенном. Соболей сорок дюжин государь наш королевскому величеству пожаловал. Шуб из лис чернобурых восемь да из рыси целых тринадцать.

Придворные, затаив дух, глядели, только ахали. А уж как пришло время королю Зигмунту от московского царя Дмитрия Ивановича главный дар поднести — перстень с бриллиантом преогромным, такая тишина воцарилась: муха пролетит — слышно. Король Зигмунт с тронного места приподнялся, милостиво к руке своей приложиться послу разрешил и сам его драгоценностями одарил.

Прием надолго затянулся. Не так король Зигмунт посла расспрашивал, сколько пришлось самому послу ему рассказывать. Известно, какие слухи по странам нашим разбредаются, так чтоб и тени сомнения не оставить.

Спросил король Зигмунт о здравии царицы-матери, поблагодарил дьяк. В россказни пустился, каково было государыне-иноке в далекой обители, надзор какой над ней царь Борис Годунов учредил, как рвалось сердце материнское к сыну — спасибо, хоть весточки короткие от него передавать удавалось.

Полюбопытствовал король: а удавалось? Как не удаваться! Мало ли в Московском государстве людей истинному государю верных. Вслух, может, и не говорили, а делом сколько раз сироте помогали, матери-царице сочувствовали. Да и родни — Нагих немало.

Рассказал Власьев и о том, как состоялось свидание сына с матерью. Какие толпы невиданные собрались, чтобы посочувствовать, радость царскую разделить. Как царица-инока прижала к себе сына, да и обеспамятела на радостях — еле водой отлили. И уж потом на день один не пожелала с сыном расставаться. Весь путь до Москвы государь на коне у оконца каптаны ехал — матушке нарадоваться не мог. Вместе с царицей и прислуга ее былая из ссылки вернулась — от государя ни на шаг.

Еще рассказал посол о венчании на царство — великом празднестве для всего государства Московского. Тут уж и все бояре в государе царевича малого признали, по выходе из собора золотом осыпали — на счастливое царствование.

А теперь, мол, для полного благополучия не хватает московскому государю только супруги — род свой царский продолжить, подданных наследниками законными обнадежить, от смуты и неустройства на будущее державу избавить.

Доволен остался король Зигмунт беседой с послом. Велел дьяка думного Афанасия Власьева со всяческим почетом до дому проводить. Кушаний со своего стола начал что ни день присылать, чтоб посла уважить.

На память мучеников и исповедников Гурия, Самона и Авива — 15 ноября должен был Афанасий Власьев с сенаторами и воеводами беседовать о порядке обручения царской невесты — не вышло. Захворал думный дьяк, а поляки засомневались: истинна ли болезнь его или для всяческих ухищрений придумана. Между тем срок приезда королевской невесты — Констанции Ракушанки приближался, и все боялись, как бы свадьба королевская не затмила царской, не лишила ее блеска и торжественности.

Иные говорили, что уклонился Власьев от переговоров в тот день, потому что почел его неблагоприятным. Известно, мученики Гурий, Самон и Авив — покровители замужних женщин, защитники их от неправых мужей. Вспоминали историю девицы Евфимии из Едессы, на которой женился некий гот, скрыв, что уже имеет на родине законную супругу. Так что пришлось Евфимии стать рабой этой супруги, а родив сына, потерять его, потому что отравила его госпожа, возревновав к мужу. Тем же ядом Евфимия убила свою соперницу и должна была быть живьем замурована в склепе вместе с ее телом. И только святые мученики спасли несчастливую мать, а виновника ее страданий определили на казнь.

Зато на мученика Платона — 18 ноября прибыл на аудиенцию к королю Зигмунту и от имени государя Московского стал приглашать его приехать на будущую царскую свадьбу в Москву. От поездки король наотрез отказался. Зато согласился присутствовать на торжественном обручении в Кракове, где послу предстояло выступать заместителем царя Дмитрия Ивановича.

А на следующий день — на память преподобных Варлаама и Иоасафа, царевича Индийского, и отца его Авенира царя — прибыла наконец в Краков сама царская невеста в сопровождении матери.

Не первый раз пришлось думному дьяку слышать — хворает супруга Юрия Мнишка. Часто хворает. Вот и тут — еле довезли ее до Кракова. Из возка на руках вынесли. На руках и в спальню пронесли. А что если и воеводзинка ту же кровь переймет, никакой радости супружеской государю не доставит? Да что там радость — наследника не родит, смуте тем самым московской конца не положит? С кем посоветуешься? Что изменить сможешь?

Одно только складно получилось — исхитрился Афанасий Власьев хоть издалека увидеть царскую невесту. Не показалась девица послу, ох не показалась! Росточку малого — как раз государю под стать. Тоненькая что твоя былиночка. Личико худое. Длинное. Лоб высокий. Волосы негустые, разве что искусством каким взбитые да мастерски уложенные. На щеках ни кровиночки. Может, показалось? А походка — даром, что платья по французской моде пышные — скорая, легкая. Не идет — летит будто. Торопится.

О чем толковать, когда на Рынке работы строительные полным ходом идут, решено было стены пробить и объединить три соседних дома: Мнишков с Фирлеями и банкиром Монтелуппи. Иначе ни гостям не поместиться, ни торжества настоящего устроить. У Фирлеев часовню устроили, где епископ Бернат Мачиевский должен был обряд обручения совершить вместе с двумя прелатами и множеством низшего духовенства, все в самых дорогих облачениях, шитых жемчугом.

Знала. Все знала. Такое — один раз и на всю жизнь. Непонятную. Новую. В стране, откуда не будет возврата. Не будет! Русские царицы за границы не ездят, а захочет ли царь принять жениных родителей, позволит ли король Зигмунт им в Москву выехать, неизвестно. Отец сказал, не надейся.