– Ты где шляешься? – в темноте люка лицо Костина выглядело зловеще.
– Тут я, ужинал…
– Я тебя обыскался, живо за мной.
Я выскочил из БТРа, чуть не грохнувшись в подтаявший и успевший снова замерзнуть снег. Валенки скользили и все время мешали идти.
Костин двигался быстро, я не поспевал. Представив себя со стороны, я улыбнулся: валенки, широкие ватные штаны, бушлат поверх подбушлатника, подпоясанный дубовым армейским ремнем да ушанка завязанная снизу, чтобы спасти уши от холода, придавали мне вид скорее снеговика, чем бойца самой сильной армии в мире. Меня осталось только закатать в снег, и я мог бы гордо украсить эту поляну в виде армейского чучела.
– Чего лыбишься? – Костин остановился около входа в бункер и ждал меня. – Это со мной, ординарец, – твердо сказал он солдату, и тот, кивнув, пропустил меня внутрь.
"Ординарец, наверное, должен ордена носить, а у меня тушь и кисточки", – снова я улыбнулся собственной мысли.
– Ну, чего ты все лыбишься? – раздражение майора нарастало. -
Иди, помоги людям карты рисовать.
Через пятнадцать минут выяснилось, что карты уже склеены, а нанесением стрелок, расположений точек и вероятного противника занимаются художники из дивизии, и мне совершенно нечего там делать.
Начштаба, видимо, очень хотел показаться начальству, хотя бы с помощью предложения бесплатной силы в виде личного писаря.
Покрутившись около них около получаса, я подошел к Костину.
– Товарищ майор…
– Чего тебе?
– Я там не нужен.
– Ну и иди отсюда, чего шляешься?
Отвечать на столь прозаический вопрос не требовалось, и я отправился обратно в БТР.
Я сидел "на броне", смотрел на лес и небо, мечтая о том, как я вернусь домой. Я вспоминал о поездке в Питер, о встречах с Катериной и ребятами. Если бы меня сейчас спросили, о чем я думаю, смотря на кирпич, я бы мог ответить: "О бабах". А о чем еще может думать молодой восемнадцатилетний парень, сидя посреди леса на холодной броне БТРа? При каждом выдохе изо рта шел пар, и я смотрел, прищуриваясь то одним, то другим глазом, сквозь него на ясное, звездное небо, и луна освящала поляну, где, несмотря на позднее время суток, еще кипела жизнь.
– Голодный? – как из-под земли вырос майор.
От его внезапных появлений я каждый раз вздрагивал. Я пожал плечами. Солдат советской армии с ее сбалансированным питанием от лишнего куска хлеба никогда не отказывается.
– Пошли.
Мы вновь вошли в бункер. Под столом, где недавно разрисовывали горы карт с грифами секретности спало два писаря. В центре комнаты с низкими потолками над большим столом, покрытым зеленым сукном, стояло два десятка старших офицеров, и изучали огромную карту с нанесенными красными и синими стрелками. Со стороны это очень походило на съемки военного фильма или картины маслом "Мудрые офицеры принимают стратегическое решение". Конечно, сразу на память приходили кадры из легендарного фильма "Чапаев", где он всю стратегию смог объяснить с помощью картошки и котелка. Помещение грелось "буржуйкой" со специально приставленным к ней солдатом, и я сразу упрел, но не решался расстегнуться в присутствии такого количества офицеров.
– Чего уставился? – подтолкнул меня майор. – На, держи.
И он протянул мне какие-то галеты, домашний пирожок и котлету.
– Спасибо.
– Ешь, ешь, – по-отечески сказал Костин.
– Это кто? – поднял седую голову от стола незнакомый мне полковник.
– Печатник мой, товарищ полковник, – тут же вытянулся майор.
– А… печатник, – протянул старший по званию. – Нечего мне тут сейчас печатать, иди спать, сынок.
– Иди, иди, – тут же стал меня выталкивать начштаба. – Утром приходи.
Уже знакомой тропой я вернулся к ставшему мне родным бронетранспортеру. В БТР оказалось четверо солдат, которые обсуждали, как можно прогреть машину, чтобы ночью не угореть.
Наслушавшись рассказов о том, что кто-то когда-то угорел в БТРе по причине того, что просто не смог проснуться, я не только не радовался возможной перспективе, но и не на шутку перепугался. Такой исход меня не устраивал, но деться было некуда, и все, свалив на водилу ответственность, улеглись как могли в боевой машине. Всю ночь водила то грел БТР по четверть часа, то останавливал движок, и мы полчаса спокойно спали, пока не начинали стучать от холода зубами.
Подъем мы организовали себе сами, будить нас никто не собирался. На часах было пять утра, и мелкий снежок неторопливо падал на полянку.
Умываться можно было снегом или разогретой на двигателе водой, что не меняло перспективу остаться грязным. Я чувствовал, что пропотел, но переодеться было не во что, и можно было только ожидать, когда же окончится этот полевой выход, поправляя плечами прилипающее к грязному телу белье. Окончание полевого выхода не обещало баню, но можно было договориться со старшиной и получить новый комплект белья, помывшись холодной водой в умывальнике.
– Выспались, – улыбающееся лицо начштаба появилось в люке, явно подремавшего в теплом бункере.
– Выспишься тут, – пробурчал водила.
– А чего вы в палатку не пошли?
– А кто же знает, где эта палатка? – отпарировал солдат, и Костин спрыгнул на снег.
В середине дня БТР, возвращаясь, бежал через небольшой поселок. Я в завязанной под подбородком ушанке, подставляя лицо морозному ветру, сидел в заднем люке, свесив ноги вниз, откуда шел теплый воздух. Крыши домов, покрытые снегом, выглядели, как в сказке.
Розовощекие девушки в платках смотрели, как мне казалось, только на меня, и от этих взглядов мне было хорошо. Я чувствовал себя настоящим солдатом, возвращающимся с трудного боевого задания. Для полной картины мне не хватало только автомата с перемотанным голубой изолентой магазином и бронежилета, увешанного гранатами.
– Как дела, вояка? – приветствовал меня Роман.
– Враг убежал, победа за нами. В общем, всех победили, – пошутил я.
– Всех – не всех, а у тебя работы выше крыши, – хлопнул Роман по бумагам.
– Может завтра, Ром?
– Завтра, завтра, – думая о своем, бубнил Роман. – Ты все правильно понял. Завтра утром должно быть готово. Кстати, в магазин лычки завезли, наконец, еще час открыт.
Сбегав в магазин и первым делом пришив лычки младшего сержанта на погоны, я пол ночи стучал по клавишам машинки, проклиная все на свете: Костина, его полевой выход, эти бумажки и всю советскую армию, которая оторвала меня от дома, института и любимых времяпровождений.
– Новый год. Новый год, – бубнил телевизор.
– Не получился у тебя полевой выход, – сокрушался начштаба. – Ну, ничего, батальон идет в полевой выход, я тебя туда отправлю, со всеми.
– Новый год. Новый год, – продолжал бубнить телевизор.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});