Читать интересную книгу Отель «Пастис» - Питер Мейл

Жан-Луи потряс руку Саймона и, оставив за собой легкий запах лосьона, помчался воевать с преступностью в другое место. Не из тех, у кого стал бы покупать подержанный автомобиль, подумал Саймон, даже новый сейф. Но может оказаться полезным. Да и Николь он, кажется, нравится.

А в десяти километрах отсюда Николь с Эрнестом любовались оливковым деревом, которому, как их заверили, было не меньше 250 лет и предстояло еще добрых 750 лет жизни. Хозяин клялся в этом памятью своей бабушки. Сам хозяин, морщинистый, как старое оливковое дерево, начал дело сорок лет назад с лавандовой плантации и трудолюбивой жены и теперь был владельцем нескольких акров растительности, деревьев и кустарников, двух домов, небольшого «мерседеса» и четырех телевизоров.

— Comme il est beau,[58] — приговаривал он, поглаживая наросты и складки искривленного ствола. Легкий ветерок шевелил листья, менявшие цвет от зеленого до серебристо-серого. Дерево веками искусно формировалось, срединные ветви удалены, пропуская внутрь солнечный свет и давая просторно разрастаться кроне. Нужно, говорил старик, чтобы между верхними ветками свободно пролетали птицы.

— Какая роскошь, не правда ли? — восхищенно произнес Эрнест. — В самом деле можно пересаживать их в таком возрасте?

Николь перевела вопрос старику. Тот, улыбаясь, нагнулся и стал отгребать вокруг ствола песчаную почву, пока не обнажился край огромной деревянной кадки. Это дерево, сказал он, два года назад привезли из Бом-де-Вениз, здесь посадили в кадку. Оно вполне может перенести небольшое путешествие. Он лично гарантирует его сохранность, при условии — тут он помахал перед ними кривым потемневшим пальцем, — что его правильно сориентируют по сторонам света. Старик указал на зеленую метку на коре. Она должна быть обращена к югу — так стояло дерево с тех пор, когда было не выше былинки. Если это соблюсти, оно тут же приживется на новом месте. Если нет, дерево почти перестанет расти, пока не приспособится к изменившимся условиям. Прежде чем вкладывать деньги в такое дерево, кивая, заметил старик, о подобных вещах следует знать.

— Сколько же нужно вложить? — поинтересовалась Николь.

— Три тысячи франков, мадам.

— А наличными?

— Три тысячи франков, — улыбнулся старик.

Возвращаясь в Брассьер, оба единодушно согласились, что покупка стоит того, — природная реликвия, круглый год зеленая красавица, достаточно раскидистая, чтобы дать тень для столика и нескольких стульев, к тому же настоящий символ Прованса.

Вернувшись в отель, они нашли там взъерошенного Саймона, облизывающего кровь с ободранных костяшек пальцев. Одежда в пыли и зеленых пятнах, на щеке глубокая царапина. Увидев написанный на лице Николь испуг, успокаивающе поднял руку.

— Все в порядке. Победа за мной.

— Что случилось?

— Прибыл сюрприз для Эрна. Я помогал спускать его на террасу, да поскользнулся на ступеньках, ободрал об стенку руку и ткнулся щекой. Ты права. Этому негоднику надо сделать обрезание. Эта штука опасная.

— Ты хочешь сказать… — расхохоталась она. — Не может быть. Извини, не удержалась.

Саймон, улыбнувшись, потрогал щеку.

— Ранен в бою с пухлым херувимом. Дадут мне медаль?

Озадаченно слушавший Эрнест наконец нарушил молчание.

— Сначала что-нибудь дезинфицирующее, дорогой, а потом подумаем о медали. Сейчас вернусь.

Морщась при виде содранной кожи, Николь отряхнула его костюм.

— Извини, — повторила она. — Это совсем не смешно.

— Уход, — сказал он, — вот что мне требуется. Тебе придется уложить меня в постель и измерить температуру. Поди сюда. Покажу, как измерить без градусника.

— Ммм, — произнесла Николь минуту спустя. — Думаю, будешь жить.

При появлении Эрнеста с ватой и синтолом они разжали объятия, и Николь принялась промывать раны.

— Надеюсь, — начал Саймон, вздрагивая от боли, — тебе уже можно показать его, Эрн. Его нашла для тебя Николь. Когда ты его приручишь, он тебе страшно понравится.

Они спустились вниз и прошли через ресторан. Снаружи, на террасе, прислоненный к каменному бассейну, устремив взор на долину и горы, стоял снятый с постамента и отключенный от водяной системы херувим. Миссис Гиббонс пробовала на зуб его медную трубку.

— О, мои дорогие, — воскликнул Эрнест, — какой замечательный человечек! Гиббонс! Оставь его в покое!

Сияя от удовольствия, он со всех сторон обошел херувима.

— Ты говорил, что нужен фонтан.

— Божественно. И он действительно работает?

— Так, словно выпил полторы дюжины пинт доброго пива, Эрн. Как по-твоему, не слишком вульгарно?

— Ни в коем разе. Это же воплощение беззаботного наслаждения. Не могу выразить словами, как я рад. — Он благодарно обнял Николь. — Это так мило с твоей стороны, я уже вижу, как там звенит струя. Точно знаю, где его поставить — под тем самым деревом. — Взглянув на Саймона, смолк, прикрыв рот ладонью. — Надо угостить тебя стаканом вина, и тогда мы расскажем тебе о дереве.

Деликатно сплюнув в жестяное ведро, мадам Понс сделала заметку в тетрадке, содержавшей ее соображения о будущем винном погребе отеля. Она сидела в маленьком подвале с земляным полом неподалеку от Жигонда, на столе перед ней выстроились бутылки без этикеток, сквозь подошвы проникал холод, тусклый свет сорокаваттной лампочки высвечивал глубокие тени на внимательном лице сидевшего напротив мужчины.

— Итак?

Месье Констан был одним из десятков виноградарей в округе, кто на свой страх и риск занимался изготовлением и розливом собственного вина, вместо того чтобы продавать виноград кооперативу. Если вино удавалось, доход был выше. А если отель люкс, о котором говорила мадам, возьмет несколько дюжин ящиков, о вине разойдется слава, соответственно вырастет цена, и месье Констан сможет тогда прикупить пару гектаров по соседству, которые так плохо обрабатывал немощный и глупый сосед. Вот почему так важно произвести впечатление на эту дородную женщину.

— Славное винцо. Неплохое, — любезно, но без особого энтузиазма отметила мадам Понс. — Что еще?

— Сокровище, мадам. Настоящее сокровище, — заулыбался Констан. Жаль, что она отказалась отведать предложенного ей сыра, до того острого, что после него и уксус показался бы нектаром. Но она, что ни скажи, была профессионалом. Он наполнил два бокала густым темным вином, покрутил его. — Какой цвет, а? — Зажмурившись, вдохнул и восхищенно потряс головой. Отпил, покатал во рту и проглотил, снова покрутив головой. — Вот это, трах-тарах, винцо.

Бывшая свидетельницей подобных представлений по крайней мере в дюжине подвальчиков, мадам Понс с улыбкой взяла свой стакан и стала совершать собственный неспешный обстоятельный ритуал. Воцарилась тишина, если не считать глухого бульканья вина во рту мадам Понс. Наконец она проглотила.

— Да, — дважды утвердительно кивнула она. — Это хорошее, очень хорошее.

Только теперь потянулась за кусочком сыра. Наполняя снова бокал, Констан подумывал, не набросить ли ему лишний франк.

Наступление весны банда официально отпраздновала, сбросив с себя трико. Генерал осмотрел их одетыми в новенькие шорты, черные, ладно пригнанные. Он заплатил лишку за модель для «Тур де Франс» с двойной прокладкой на заду и автографом прошлого чемпиона спереди. У ребят даже ноги становились похожими на чемпионские — плотные мускулистые бедра, рельефные икры. Конечно, еще белые, но несколько недель хорошей погоды возьмут свое. Он с удовлетворением отметил, что его орлы не забывают их брить. Если свалишься и сдерешь кожу, волосатые ноги — просто беда.

К вящему удивлению Генерала, все они охотно смирились с дисциплиной и трудными тренировками и все вместе гордились тем, что могут взобраться на горы, о которых несколько недель назад не смели и думать. Удовлетворение достигнутым, подумал он, творит чудеса, особенно если впереди светят денежки. Именно в этом он находил стимул, когда готовил дело.

— Bon, — начал он, развертывая карту на капоте машины. — Сегодня семьдесят пять километров. Заканчивая, проедем через Иль-сюр-Сорг, как в тот самый день. Когда будете проезжать, не очень пяльтесь на банк.

Пока они разглядывали нанесенный на карту маршрут, Генерал достал из машины сумку и развернул содержимое: семь пар дымчатых очков и семь ярких хлопчатобумажных кепочек с маленькими козырьками.

— Voilà. Последний штрих, — сказал он, раздавая их соучастникам. — Это маскировка. Надевайте и будете выглядеть точно так же, как остальные пять тысяч, разъезжающие сегодня по дорогам. Никто не сможет запомнить ни цвета ваших волос, ни цвета глаз. Вы исчезнете.

— Недурно, а? — спросил Жожо, надев очки и натягивая на лоб кепочку. — Как по-твоему?

Жан оглядел его с ног до головы.

— Очаровательно. Особенно ножки.