— Отвратительно, Виктор Павлович! Ведь Сережа все делает даром. Он иногда даже посуду моет на кухне! И все лишь за одну еду. И терпит чванство и фанаберию этого ужасного человека.
Виктор никак не мог согласиться с такой оценкой Черткова. Сам он — человек духовно чистый, красивый в своих помыслах, искренний и добрый — с очень щедрой мерой относился к людям. И у него не укладывалось в голове, что такой человек, как Чертков, может пользоваться затруднительным положением Андропова и корчить из себя поборника правды и благодетеля, когда надо платить наличные деньги за присвоенный труд работника.
Но Сергей написал между строк, что его жизнь у Черткова становится ужасной, и Виктор стал думать, как бы вызволить друга. Он решил искать заработка и подумал про Манчестер, где могла быть нужда в красильщиках. А одновременно начал хлопотать о паспортах для отъезда в Россию. Владимир Бурцев посоветовал ему достать два студенческих свидетельства, которые выдаются в университетах для прожития:
— Сделайте хорошие дубликаты и живите по ним. Да не забудьте приобрести соответствующую студенческую форму. Иначе провалитесь в два счета!
Но Виктор еще не имел никакого понятия, где достать такие свидетельства. И по зрелом размышлении решил написать о паспортах товарищам в Германию.
Варвара Ивановна прислала еще пятьдесят рублей. Виктор закончил все расчеты с Люри по изданию книги Энгельса, стал обладателем большей части тиража этого издания и активно занялся его распространением.
К 15 января 1901 года у него сложилось мнение, что в Россию надо ехать летом. Об этом он написал Сергею, прося его закончить весной все дела в Крайстчарче.
Итак, наступил последний этап эмигрантского житья Василия Петровича Новоселова.
О чем мечтал он в Лондоне? О многом, о разном. Но все сводилось к тому, что надо окончательно самоопределиться в политическом смысле и подготовить себя для серьезной подпольной работы в России.
На митингах и в шумных дискуссиях лондонских социалистов он мог видеть, какие задачи хотят решать английские рабочие; он присмотрелся к старым деятелям русской революции и сложил ясное представление, что все они — героический, но вчерашний день новой России. Он завязал переписку с Юлием Осиповичем Мартовым, который досиживал последние недели в Полтаве перед выездом за границу. С помощью Мартова, Сергея Цедербаума, Ольги Звездочетовой, брата Павла и других товарищей, поставлявших информацию, он смог разобраться в тех событиях, которые волновали социал-демократов в России.
Но самым важным было то, что он связался с Мюнхеном, стал получать дружеские письма от В. И. Ульянова и окончательно пришел к выводу, что без «Искры», без ее пропагандистской и организаторской деятельности нечего и помышлять о такой партии, которая может сплотить рабочий класс Российской империи и повести его на штурм царизма и капитализма.
Намереваясь уехать в Манчестер, Виктор уже не сомневался, что за каждым шагом будущих искровцев тайно следит русская полиция и что в Англии тоже необходима та строгая конспирация, о которой он уже писал Андропову.
Правда, Андропов не афишировал свое пребывание на Британских островах. Он проживал под фамилией Альбина и держался у Черткова без того легкомыслия, которое характеризовало некоторых эмигрантов-неофитов. Тем стоило оторваться от пресловутого «хвоста» из охранки на русской границе, и они уже наивно полагали, что за рубежом все им трын-трава! Но в письмах к сестре Надежде в глухой городишко Бирск Сергей писал кое о чем с излишней откровенностью. А охранка не дремала. И уже 12 марта 1901 года господин шеф Зволянский сообщал всем своим периферийным полицейским чинам: «Ввиду полученных указаний, что разыскиваемый циркуляром от 22 января 1900 года за № 137 дворянин Сергей Васильев Андропов предполагает прибыть из-за границы в Россию по чужому паспорту, департамент полиции считает полезным разослать вместе с сим фотографические карточки, в двух видах, названного Андропова».
К этому времени Альбин был уже расшифрован заграничной агентурой, а Виктор все еще оставался для нее только Новоселовым, потому что ни разу в Англии не именовал себя Ногиным.
Новоселовым он представился и в первом письме к Петрову: такая фамилия была у Владимира Ильича для общения по почте с плехановской группой «Освобождение труда».
Писем от Петрова к Новоселову известно семь: с октября 1900 по апрель 1901 года. Тон их архидружественный, подчеркивала Крупская, потому что Ногин был рабочим, умел самостоятельно мыслить, а Владимир Ильич это весьма ценил.
Диалог в этих письмах между Германией и Англией длился шесть месяцев. Идейные позиции двух корреспондентов сблизились настолько, что личная встреча их стала неизбежной.
10 октября 1900 года. Мюнхен: «Дорогой Василий Петрович! Только вчера получил от П[авла] Б[орисовича] (Акс[ельро]да) Ваш адрес и резолюцию 23-х против credo. Алексей давно уже мне писал, что Вы будете заграницей, но я не мог Вас найти (чудак он, что не дал Вам адреса для писем мне!). Пожалуйста, откликнитесь и напишите поподробнее о том, как живете; давно-ли в Лондоне, что поделываете, какова публика в Лондоне, каковы Ваши планы, когда думаете ехать? Почему выбрали Лондон?
…Жму крепко руку. Петров. Отвечайте по адресу: Herrn Philipp Roegner, Cigarrenhandlung, Nene Gasse, Nürnberg.
В 2-х конвертах, на втором: для Петрова.
Р. S. Дайте, пожалуйста, 2–3 адреса вполне надежных людей (сторонних, не революционеров) для того, чтобы явиться к ним в Полтаве и узнать об Алексее».
Виктор ответил немедленно, 17 октября. Но, к сожалению, это первое письмо, адресованное Владимиру Ильичу, не обнаружено. Видимо, он ответил на вопросы Петрова, рассказал об Андропове, и о «Рабочем знамени», и о журнале своей группы, о котором он думал вместе с Андроповым, пока не занялся изданием книг и брошюр. В письме содержалась и просьба: не смогут ли товарищи из Германии достать два надежных паспорта и помочь лондонцам переправиться нелегально в Россию?.
2 ноября 1900 года. Мюнхен: «Пожалуйста, простите, дорогой Нов[оселов], что я так безобразно запаздываю с ответом на Ваше письмо от 17 X: все отвлекали «мелкие» дела и делишки здесь, да еще ждал ответа от Алексея. А ответа необходимо было дождаться, чтобы выяснить вопрос о нашем редакционном заявлении. Алексей решил не распространять его пока. Поэтому я, посылая Вам один экземпляр, очень прошу Вас держать его в секрете, не показывая никому (кроме разве того близкого Вашего друга к[ото]рый имеет полномочия от СПб. группы и о к[ото]ром Вы пишете) и безусловно не отдавая ни в чьи руки. Мы вообще решили не распространять этой вещи за границей, пока она не разойдется в России, а раз Алексей попридерживает ее и там, — нам особенно важно достигнуть того, чтобы не дать ей хода здесь. Рассчитывая на Ваше близкое участие в нашем деле, я решил сделать исключение и познакомить Вас с заявлением. Примите во внимание, при чтении его, что предполагается издавать и газету и журнал (или сборник), но о последнем заявление молчит по некоторым особым соображениям, связанным с планом издания журнала. Нек[ото]рые места заявления надо поэтому относить не к одной газете.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});