Читать интересную книгу Берсеркер - Фред Саберхаген

— Быстрее, включайте луч и сфокусируйте на нем! Перебаламутьте ему мозги! Он так всех поубивает, а после мы без спешки разберемся с остальными.

Двое помощников Катсулоса торопливо подчинились, стыкуя кабели и ориентируя направленную антенну.

— Это тот, которого вы тренировали для покушения на Хемфилла? — полюбопытствовал один.

— Да. Его энцефалограмма на графике. Фокусируйтесь на нем быстрей!

— Отпусти их и вооружи! — грохотало изображение Хемфилла с экрана гауптвахты. — Парни! Сражайтесь на нашей стороне, и я обещаю вернуть вам свободу, когда корабль снова будет нашим. А еще я обещаю, что мы захватим с собой Иоганна Карлсена, если он жив.

Посул свободы исторг из глоток заключенных дружный рев, а имя Карлсена — еще один.

— Да с ним мы отправимся хоть на сам Эстил! — крикнул один заключенный.

Когда луч из храма Марса ударил отвесно вниз, никто не ощутил его, кроме Дзора. Остальным заключенным не вколачивали в голову условный рефлекс, подвергая их обработке снова и снова, а накал их эмоций был и без того высок.

Едва Дзор взял ключи от камер, как луч угодил в цель. Гладиатор понял, что происходит, но поделать ничего не мог. В приступе гнева он швырнул ключи, сорвал с кронштейна на стене автомат и одним выстрелом вдребезги разбил лицо Хемфилла на экране.

Еще не угасшим уголком сознания Дзор ощущал отчаяние, будто тонущий, понимая, что не сможет противостоять дальнейшему.

Как только Дзор выстрелил в монитор, Люсинда догадалась, что с ним вытворяют.

— Дзор, не надо! — и упала перед ним на колени. На нее поглядел невообразимо жуткий лик Марса. Но девушка крикнула Марсу в лицо: — Дзор, остановись! Я люблю тебя!

Марс захохотал над ее любовью — или пытался захохотать. Но никак не мог направить оружие на нее. Дзор рвался изо всех сил, пытаясь вернуться в собственное лицо, и уже отчасти проглянул сквозь бронзовый лик.

— И ты любишь меня, Дзор, я знаю. Даже если тебя вынудят убить меня, помни, я знаю это.

И тут Дзор, отчаянно уцепившийся за остатки рассудка, ощутил прилив целительной силы, воспротивившейся могуществу Марса. Перед его глазами заплясали рисунки, однажды мельком виденные в храме Венеры. Ну конечно! Там наверняка встроен противодействующий излучатель, и кто-то сумел включить его.

Дзор выкладывался до последнего, выплеснул все силы до капли. А затем увидел перед собой Люсинду — и нашел в себе неисчерпаемый кладезь новых сил.

Он вознесся над слепящей яростью, как пловец, выныривающий из пучины с пылающими от удушья легкими. Поглядел на свои руки, стиснувшие автомат. И заставил собственные пальцы начать разжиматься. Марс все еще орал на него, все громче и громче, но могущество Венеры нарастало с каждым мгновением. Ладони Дзора раскрылись, бросив оружие.

Как только оказавшиеся на свободе гладиаторы вооружились, бой окончился, едва начавшись, хотя никому из идолопоклонников и в голову не пришло сложить оружие. Катсулос и двое его приспешников сражались до последнего в храме Марса, включив излучатель Ненависти на полную мощность, под рев записанных на пленку голосов, возглашающих гимн поклонников Марса. То ли Катсулос все еще надеялся довести своих врагов до самоуничтожительного бешенства, то ли таким образом воздавал хвалу своему истукану.

Так или иначе, вся находившаяся в кумирне троица в полной мере испытала воздействие излучения на себе. Митч всякого повидал на своем веку, но когда наконец удалось взломать дверь храма, даже он был вынужден на миг отвести глаза.

Хемфилл же выразил только удовлетворение, узрев кульминацию поклонения Марсу на борту «Нирваны-2».

— Давайте-ка первым делом позаботимся о мостике и машинном отделении. Затем можно убрать эту помойку и трогаться в путь.

Митч с радостью последовал был за ним, но тут его на минутку задержал Дзор.

— Так это вы включили контризлучатель? Если да, я обязан вам больше чем жизнью.

— Какой еще контризлучатель? — недоуменно воззрился на него Митч. — О чем это вы?

— Но должен же быть...

Когда все остальные поспешили прочь, Дзор остался на арене, с благоговением разглядывая тонкие стены храма Венеры, просто не способные вместить излучатель. Затем, услышав призыв Люсинды, заторопился к ней.

На полминуты над ареной воцарилась тишина.

— Аварийная ситуация ликвидирована, — провозгласил через интерком механический голос, обращаясь к рядам пустых кресел. — Корабельный архив возвращается в нормальный режим работы. Последний заданный вопрос касался сути замысла конструкции храмов. Стих Чосера, относящийся к храму Венеры, на языке оригинала гласит:

I recche nat, but it may bettre beTo have victorie of hem, or they of me —So that I have my lady in myne armes.For though so be, that Mare is god of armes,Youre vertu is so greet in hevene aboveThat if yow list, I shal wel have my love...[7]

А Венера, по пояс возносящаяся над мерцающими волнами, лишь улыбалась.

Верования и чувства людей всегда отражались на их мировоззрении. Можно без труда построить машины, способные видеть в более широком спектре, воспринимать каждую длину волны точь-в-точь такой, какая она есть, не искаженной ни любовью, ни ненавистью, ни благоговением.

И все же человеческому глазу дано видеть больше, чем объективу машины.

 ЛИК ТЬМЫ

Минут пять прошло без явных перемен, и Карлсен понял, что есть шанс пожить еще немного. И как только это произошло, его разум осмелился, если можно так выразиться, отверзнуть очи и узреть хляби космические и то, что они вмешают.

Какое-то время Карлсен не мог даже пальцем шелохнуть; минуту-другую ему казалось, что рассудок просто-напросто не выдержит.

Сидя в хрустальной сфере катера — этакой елочной игрушке футов двенадцати в диаметре, — он начал озираться. Военная судьба забросила его сюда, задержав на пол пути вниз по глубочайшему гравитационному колодцу в известной Вселенной.

На незримом дне колодца притаилось столь массивное светило, что ни единый квант видимого света не в состоянии ускользнуть от него. Пытаясь скрыться от врага, катер дождевой капелькой падал сюда около минуты, и теперь отделен от нормального пространства неким неизмеримым расстоянием. Минуту падения Карлсен провел в молитве, добившись чего-то сродни умиротворению и считая себя уже покойником.

Но спустя минуту внезапно обнаружил, что падение прекратилось. Катер вроде бы лег на орбиту — орбиту, где еще не бывал человек, среди пейзажей, не виденных ни единой живой душой.

Он будто оседлал грозу, воюющую с закатом; непрестанная беззвучная круговерть заполонила половину небес, будто недалекая планета. Но эта кипень туч была неизмеримо больше любой планеты, обширнее даже самых гигантских звезд. И ее ядром являлось сверхтяжелое светило весом в миллиард солнц.

Тучи образовались из межзвездной пыли, стягиваемой сюда притяжением гипермассы; в падении они обретали статический заряд, порождавший практически непрерывные разряды молний. Ближайшие вспышки, впереди по курсу, Карлсен видел бело-голубыми; но большинство вспышек, как и большинство туч, находилось далеко внизу, так что свет сюда доходил уже багрово-красным, растратив свою энергию на восхождение по этому крохотному участку циклопической гравитационной пропасти.

Крохотное суденышко Карлсена имело собственную искусственную гравитацию, неизменно поворачиваясь днищем книзу, так что Карлсен видел багровое сияние прямо сквозь прозрачную палубу, между ботинками скафандра. Он сидел в массивном кресле, установленном в центре сферы и заодно совмещающем в себе функции пульта управления и системы жизнеобеспечения. Под палубой находился еще один непрозрачный объект — небольшой, но мощный тахионный двигатель. Все остальное вокруг Карлсена представляло собой прозрачное стекло, удерживающее воздух внутри, не пропускающее радиацию извне, но оставляющее взор и душу нагими перед окружающими безднами космоса.

Достаточно освоившись, чтобы снова двигаться, Карлсен набрал в грудь побольше воздуха и попытался запустить двигатель, чтобы вознестись отсюда. Как он и ожидал, даже полная тяга не дала ни малейшего результата. С равным успехом можно было пытаться укатить отсюда на велосипеде.

Даже минимальное изменение диаметра орбиты обнаружило бы себя тотчас же, потому что катер завис в фиксированном положении среди узкого пояса метеоритов и пыли, протянувшегося к бескрайней багряной панораме внизу, будто волоконце к веретену. Но прежде чем волокно могло хоть сколько-нибудь изогнуться в грандиозное орбитальное кольцо, оно сходило на нет вдали, свиваясь с другими волокнами в более толстую нить.

Эта нить, в свою очередь, свивалась с другими нитями в более плотный пояс и так далее, один порядок масштабов за другим, пока наконец (в сотнях тысячах миль впереди? в миллионах?) первый изгиб грандиозного витого кольца не становился хоть сколько-нибудь заметным; а затем дуга, в этом месте раскрашенная молниями во все цвета радуги, быстро темнела, уходя из виду за ужасный горизонт пылевого облака вокруг гипермассы. Фантастический облачный горизонт, который наверняка находился в миллионах миль впереди, надвигался прямо на глазах у Карлсена. Уж такова была скорость его орбиты.