***
Марика тем временем продолжала томиться в заточении. В её распоряжении находилась небольшая библиотека, разрешали смотреть телевизор, кормили всем, к чему привыкла. Не имелось в доме лишь телефона. Возможно, и был где-то в тайнике. Охранник бегал с трубкой радиотелефона.
— В теленовостях ни слова о моем похищении. Родители согласились выполнить ваши требования? — спросила она сторожа.
— Твои родители люди здравомыслящие, ты им дорога, зачем обращаться в полицию?
— Вторая неделя пошла, никак не договоритесь?
— Не я решаю.
Марика потеряла счет дням, и вдруг дежурный охранник протянул ей трубку своего радиотелефона. Из далекой Бразилии звонил Вильгельм. Интересовался самочувствием, отношением похитителей, обещал со дня на день приехать и заплатить выкуп.
— Давай объявим о свадьбе сразу после моего возвращения? — предложил Вильгельм.
— Отец не в состоянии договориться? — вопросом на вопрос ответила Марика. — Надави на родителей, почему долго тянут? Не могу здесь дальше томиться!
— Потерпи немного. Прилечу, и договоримся с похитителями. Сказать родителям, чтобы рассылали приглашения на свадьбу?
— Не нашел другого времени? О чем ты! Помоги прежде выбраться отсюда! Нажми на моих! На все я согласна.
Последовали взаимные заочные поцелуи, и разговор прервался.
"Что-то очень уж спокоен Вильгельм. Ни волнения, ни беспокойства в голосе, а ведь я в руках похитителей, — подумала Марика. — Почему он собирается платить выкуп, а не отец? И вдруг её осенило. — Всё подстроили родители с согласия Вильгельма! Слишком уж обходительны бандиты. Подтвердится — устрою им"! — Она в очередной раз обошла комнаты, куда ее пускали. На окнах металлические решетки или ставни, запертые снаружи. Принялась стучать в закрытые ставни. На стук вошел дежуривший охранник.
— Бесполезно стучать.
Он подошел к окну, оставив свободным проход. Марика кошкой кинулась к выходу, охранник за ней. У двери настиг её.
— Зря стараетесь, фройлен. Дверь на замке, ключа у меня нет.
В бессильной злобе, в слезах, Марика принялась кулаками молотить охранника. Он ловко подставлял свои руки — кувалды, не чувствительные для ударов молодой женщины. И улыбался.
— Успокойтесь, фройлен. На мне не стоит срывать злость. Я выполняю свою работу.
— Признайтесь, работаете на отца? — спросила Марика.
— У меня свой босс, на кого работает — не мое дело. Фройлен, вернитесь в гостиную.
Что Марика никуда не собиралась лететь, а родители заточили ее в загородном доме знакомых, Сева не знал, исповедуясь жене. Марика рассказала об этом через двадцать лет в гостинице "Ленинград".
***
Приняв, наконец, решение вернуться домой, Сева позвонил Бутузову и Евгений взялся помочь с отъездом. Сева привез ему свои кредитные карточки, записал пароли и попросил взять билет на самолет в Москву. Из Кельна рейсы в Москву редки и Евгений собрался отправить Севу через Франкфурт. Шабанов убедил дождаться прямого рейса. Во Франкфурте Сева вдруг еще передумает лететь дальше, очевидно, подумал кэгэбэшник.
К помощи отца Сева не хотел прибегать, не расстраивать лишний раз, не травмировать фрау Маргарет. Понимал, что долгое расставание будет нелегким, лучше уж сразу рубануть: сегодня я улетаю.
***
На том же черном "Мерседесе", на котором встречали, отец с Амалией отвезли Севу в аэропорт Кельн — Бонн.
Горькими оказались последние минуты на немецкой земле. Уже зарегистрирован билет, сдан багаж, а сомнения в правильности решения не отпускали Севу. "Неужели не выучу язык? А друзья?.. У них своя жизнь… Эх, Марика… Отца жаль. Он не молод… Как надеялся на меня! И фрау Маргарет, Амалия, Пауль, его отец пастор Дирк… Стали родными…Больше не увижу никогда"…
Отец по слогам читал, от волнения, с трудом выговаривая, русские слова, подготовленные Амалией. Она стояла в отдалении, готовая подойти по первому знаку.
— Надумаешь — приезжай. Всегда буду ждать. Всё, что у меня есть — всё твое.
— Спасибо, отец.
За последние дни г-н фон Клуге заметно осунулся, постарел. Решение Севы уехать подкосило, слишком большие надежды возлагал на сына. То и дело подносит к глазам платок, стараясь скрыть навертывающиеся слезы. Перед Севой стоял не самоуверенный холеный господин, что встречал на железнодорожном вокзале. Грустно, не по себе и Севе. Он поманил Амалию, чтобы перевела.
— Приезжайте вы, отец. Погостите, вспомните юность, — приглашал Сева, не веря в эту возможность. Хотел как-то утешить.
Проводить Севу приехали и Бутузовы. Они стояли в стороне, не решаясь помешать последнему разговору с отцом.
Радио объявило о посадке в самолет. Г-н фон Клуге, уже не скрывая слез, обнял Севу.
— Помни, у тебя есть папА.
— Никогда не забуду! Мама любила тебя, я не осуждаю её!
Подошли Бутузовы, по очереди обняли Севу, пожелали счастливого пути.
Отец недружелюбно смотрел на советских журналистов, понимая, и они повлияли на отъезд сына.
Амалия рядом с отцом, тоже вытирала слезы. Сева поцеловал её на прощание и прошептал:
— Никогда не забуду подаренные мне ночи.
Ушли Бутузовы, разъехались другие не многочисленные провожающие, а г-н Клуге все стоял на смотровой площадке, ждал, пока самолет вырулит на взлетную полосу. Самолет разбежался и взмыл в небо, сделал разворот и повернул на восток. Г- н Клуге все стоял и смотрел в след, скрывшемуся в облаках самолету.
***
В самолете, по соседству с Севой оказались журналисты из Франкфуртской газеты. Случайно или так было задумано, он не понял. Один из журналистов, представившийся Максом немного говорил по-русски и всю дорогу беседовал с ним, переводил вопросы коллеги, которого представил как своего шефа в газете, впервые отправившего в Россию. Сам Макс уже два года работает в Москве, и сносно говорит по-русски. Он напомнил Севе Штефана из ночного клуба "Феникс". Макс, как когда-то и Штефан, не задавал вопросы в лоб, как в Кельне на радиостанции "Немецкая волна", или издатель русской газеты в Лондоне. Однако, получив опыт, Сева понимал, разговаривая с ним о пустяках, вставляя по ходу свои истории, главная цель Макса разговорить собеседника, выпытать из него, всё, что представит интерес будущим подписчикам "Frankfurter Allgemeine Zeitung".
Сева был даже рад соседу, за разговором незаметно летело время, Макс сумел отключить от тяжелых мыслей об отце. Спросил согласия сделать фотоочерк о его жизни в Стародубске, посетить детский дом, взять с собой фотокорреспондента. Сева разочаровал его.
— Я не против. Отец бы увидел, где я живу. Стародубск — город закрытый для иностранцев, вас не пустят.