— Шшш-ррр! — выдал «святой» отец и попробовал отскочить от Грэма, но тот схватил служителя за горло.
Рядом охнули Фрол с архиепископом, ну а я потянулась к своей сорочке — поняла вдруг, что сидеть тут без одежды это совсем не то.
— Ррр-шшш! — Тевлогий забился в захвате. Впился в руку Грэма почерневшими ногтями, засучил ногами, и последнее привлекло особое внимание. Просто из-под мантии тоже лезли уже обретающие материальность щупальца, и я собралась крикнуть об этом Эйнардсу, но тот, видимо, и сам всё понял.
Грэм потянулся к рясе, раздался треск ткани, и нашим взглядам предстало необычное — козлиные ноги настоящего сатира.
Король с архиепископом ахнули снова, Тевлогий зашипел, а Грэм нахмурился недоумённо.
— Кто ты? — спросил Эйнардс у висящего над полом служителя.
Вместо ответа тот изогнулся и попробовал лягнуть…
Это было зря. Очень зря. Ведь Грэм душка, и лицо всегда доброе, а тут Эйнардса перекосило и глаза вспыхнули нечеловеческим светом. Я уже видела это свечение, но раньше оно было неагрессивным, а тут жутко стало вообще всем.
Следом налетел непонятный порыв ветра, волосы Грэма заколыхались не хуже тех щупалец, а сам Грэм как будто увеличился в размерах. Он убрал руку, но Тевлогий продолжил висеть в воздухе и дёргать ногами.
— Я требую ответа! — голос главного стражника тоже прозвучал необычно. Глубоко, властно и так, что пробрало до костей. — Кто ты, и что здесь происходит? Зачем ты пробрался в мой храм? Что с настоятелем?
Именно в этот миг я вспомнила то, что не желало вспоминаться ночью. Глаза. Горящие нечеловеческим светом глаза — то единственное, что доподлинно известно о божественных близнецах.
Глава 63
Их лики не рисовали на фресках, их никто никогда не видел. Внегласно сам образ новых богов всегда оставался табуированным, как, к слову, и имена. Близнецы и близнецы. Он и она. Всё. Но в двух самых старых храмах были изображены взгляды…
Причём в альбоме с репродукциями, который я листала буквально вчера, этим взглядам посвящалось несколько страниц!
Теперь, наблюдая за разъярённым Грэмом, я испытала острое желание хлопнуть себя по лбу. Всё, что раньше казалось странным вдруг стало очевидным. Неуязвимость, неутомимость, феноменальная удача, невосприимчивость к моему волшебству, самоисцеление… Да он просто бог, вот весь секрет!
У-у-у! Уровень неприятностей, в которые вляпалась, тоже приобрёл новые масштабы — вернее, масштабы были и раньше, а теперь они проявились. Успокаивало лишь то, что кто-то влип сильнее. Например Тевлогий. Он уже не рычал, а хрипел.
Архиепископ тоже осознал — шокированный, он плюхнулся на колени и принялся торопливо молиться.
Его величество Фрол Шестой к числу идиотов так же не относился — рухнул на камни, правда зашептал не молитву, а, кажется, извинения. Ведь он только что повышал на Грэма тон.
Мне же захотелось слиться с камнями — уж слишком много картинок пронеслось в памяти. Включая мои претензии к его подмышкам и «слонику». Впрочем, стоп. Не нужно вспоминать всё, что говорила! Иначе просто сгорю со стыда.
Я прицыкнула на свой разум, а он наоборот встрепенулся и шепнул: «Грэм с самого начала знал, что ты фея!»
Этот момент был очевиден ещё ночью, но я внимания не обратила, а теперь до одной недальновидной, не желавшей смотреть правде в лицо девицы, дошло.
Он знал! Он со мною играл! Он…
Впрочем, снова стоп. И об этом я подумаю позже! Сделав очередной глубокий вдох, я перевела внимание на Тевлогия. Руки в это время судорожно кромсали нижнюю сорочку — если организовать глубокий вырез на спине, сорочку вполне можно надеть.
— Я… я… — начал Тевлогий. Закашлялся.
После этого Грэм смягчил хватку, и мы услышали злое:
— Ненавиж-ж-жу!
Вот только смысла в его ненависти не было. Ведь последнему дураку ясно, что Тевлогий уже проиграл.
— Как твоё имя? — складывая руки груди, спросил Грэм.
— Отец Тевлогий, — выдохнул этот… непонятный.
Каюсь, был момент, когда я посчитала его самозванцем, занявшим место уважаемого человека, но всё оказалось иначе. Перед нами действительно болтался Тевлогий и, подчинённый приказу Грэма, он рассказал всё.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Я всегда чувствовал себя другим, — начал свой рассказ служитель. — Всегда. С самого детства. Вроде живёшь обыкновенно, внешне не отличаешься от остальных, но иногда душу охватывает непереносимая злость.
Моя прабабка, у неё была дурная слава, даже ведьмой за глаза называли, однажды призналась, что у нас в роду был… как она сказала «кое-кто необычный». Только сила этого существа людям, как уверяла бабка, не передавалась. Я был мальчишкой и начал допытываться, но бабка прогнала прочь.
Уже умирая, — продолжил хрипеть Тевлогий, — когда я буквально вцепился в неё, сказала про сатира. Соблазнил он когда-то одну из женщин нашего рода. А она и рада отдаться. — Пауза и новое шипение: — У-у-у! Женщины! Проклятые отродья с жадным чревом! Уничтожить, выжечь их всех!
Тут Грэм предупреждающе покашлял и Тевлогий сник, даже щупальца опали. Очень медленно эти тёмные субстанции втянулись обратно в тело, и в Тевлогии не осталось ничего необычного. Не считая красных глаз и козлиных ног.
— Всё бесполезно, да? — с тоской спросил он.
Хозяин этого храма мрачно кивнул.
Повисла новая пауза, и пленённый служитель заговорил снова. Теперь голос звучал спокойнее, будто ничего особенного и не произошло:
— Прабабка уверяла, будто сила не передаётся, но став юношей, я начал ощущать в себе изменения. Словно рядом находилось нечто особенное, мощное, что жило во мне, но дотянуться до чего я не мог. Эта неспособность бесила. Приступы злости стали чаще, и я быстро понял, что рано или поздно злость выйдет наружу. А тут ещё мать со своей мечтой о моём, — Тевлогий скривился, — светлом служении. Но позже, уже став храмовником, я понял, что это идеальное решение. Ведь кто подумает плохо о святом отце?
Теперь скривилась я. Кто подумает? Да есть варианты.
Вероятно, Тевлогий тоже обо мне вспомнил, по крайней мере выражение лица стало очень красноречивым. На нём читалось: так бы и убил!
— Я жил и страдал. Ненавидел всех и вся, и твёрдо знал, что буду мучаться до конца жизни. Но тут случилось невозможное… Когда алтарь начал в очередной раз проваливаться, меня, как и многих других столичных служителей, пригласили на совещание сюда, в центральный зал нашего Главного храма. Я вошёл, и ощутил… — Тевлогий шумно втянул воздух, и замолчал.
Он имел в виду «туман» — силу, которая начала просачиваться сквозь повреждённый золотой короб. Я сама попробовала впитать всего каплю, и даже эта капля повлияла на волшебство.
Я ощутила себя сильнее, бодрее и вообще лучше. Божественная энергия оказалась не просто не конфликтующей, а родственной…
— Чем дольше я находился возле артефакта, — прохрипел Тевлогий, — тем ближе становилась моя сила. После того совещания центральный зал закрыли для всех, но я нашёл помощника, и стал приходить сюда по ночам.
— Ты говоришь об отце Митрике? — уточнил Грэм. — Да. О нём.
Глава 64
Служитель говорил, и картина, которая складывалась по следам его рассказа, получалась грустной. Ведь Тевлогий, будучи чистокровным человеком, много не понимал, а я, как существо волшебное, сознавала всё.
Его случай был редким, почти уникальным. Сатиры, особенно чёрные, отличались повышенной любвеобильностью и соблазнили бессчётное количество женщин. Однако рожали от них единицы, и сила в таких детях действительно не проявлялась. Но…
Она всё же могла пробудиться, причём время значения не имело. Через десять поколений, двадцать, тридцать — любой вариант.
Только об обретении настоящих волшебных способностей речи не шло. Наследственность проявлялась чертами характера и вот этим ощущением близкого, но недоступного могущества.