class="p1">Но я верю: это он…
Хищный профиль, венец грубо намеченных резцом волос. Почти звериный оскал. Тонкие губы…
Его взгляд словно заворожен: стрелок видит цель, и он почти слеп от жажды поразить врага. Мучительно сдвинуты дуги бровей. Две резкие морщины на крутом лбу обозначают сдержанную ярость. Желание победить.
Победить во что бы то ни стало.
В образе Геракла скрыта великая тайна непокоримости…
Когда мы вглядываемся в скрытое движение бронзовых мышц, в титаническое напряжение бойца, нас не покидает вера в конечную его победу.
Мы словно слышим гулкое биение сердца Геракла, заключенного в могучий плен бронзового торса. Мы явственно слышим, как скрипит лук, как гудит непокорная тетива.
Еще миг, и мы услышим, как запоет стрела, рассекая воздух.
«Геракл» взорвал Салон 1909 года.
Триумф, фурор, шок – все эти слова не отразят и сотой доли впечатления, которое оставил юноша, поражающий стрелами стимфалийских птиц.
Консервативные члены жюри утратили равновесие.
Их проклятия были настолько грозны, что автор бессменно находился возле своей работы, боясь, что рутинеры попытаются выкинуть ее из Салона.
Ваятель потряс Париж.
Лавина успеха наконец прорвала плотину молчания.
Скульптор в один день стал знаменитым.
Он выиграл сражение, которое вел четверть века.
Эпическое озарение мастера было итогом неимоверного труда. Глубокое изучение греческой архаики, постижение всего очарования французского средневековья – вот слагаемые, давшие истории мирового искусства шедевр!
«Геракл» – одна из вершин скульптуры, воспевающей человека-бойца.
«Хороший портрет стоит целой биографии», – любил говорить Роден.
«Бетховен».
Вглядитесь!
Вас поразит планетарность образа композитора. Словно расплавленная магма, вырвавшаяся из кратера вулкана, вылепила, обозначила черты гения.
Лава еще не застыла, ее горячие волны взметнулись и обозначили мощный рельеф лица Людвига ван Бетховена.
Лик создателя «Героической» симфонии подобен рельефу Луны, изборожденной кратерами, глубочайшими расселинами, трещинами. Титанические страсти наложили отпечаток, и мы явственно ощущаем следы ударов судьбы в рытвинах горестных складок, в глубине впадин глазниц, в резких морщинах лица.
Но в образе композитора царит воля.
Она в выпуклости лба, в массивности тяжелого подбородка. В жесткой прочерченности губ. Сложное чувство нераскрытости тайны овладевает нами постепенно, чем больше мы вглядываемся в асимметричные, смещенные черты скульптуры. Все страсти, вся мощь раскатов величественных симфоний, тонкость «Аппассионаты» в мерцающих бликах, бродящих по лицу композитора…
Глядя на скульптуру, мы словно путешествуем по неведомой планете и слышим звуки музыки.
Яростен резец творца, создавшего этот шедевр.
Скульптору сродни бетховенское ощущение мира.
И эта равновеликость духовного напряжения нашла воплощение в совершенной пластической форме.
Можно часами бесконечно находить все новые и новые детали в сложнейшей структуре, во всей архитектонике головы композитора.
Но эта кажущаяся дробность и смятенность формы никак не нарушает величественности, целостности и монументальности решения образа создателя Девятой симфонии.
Мастер создал Бетховениану – более сорока портретов гениального композитора. Он начал работать над образом Бетховена еще в юности. Увидев однажды в витрине магазина в Монтобане его портрет, он был потрясен.
Неизвестно, знал ли скульптор слова Гайдна, сказанные им Людвигу ван Бетховену:
«Вы производите на меня впечатление человека, у которого несколько голов, несколько сердец и несколько душ…»
Бурдель интуитивно повторил в пластике это ощущение Гайдна. Его бюсты, эскизы, композиции, портреты показывают нам многообразие лика гения, всю неохватную глубину состояния души творца бессмертной музыки.
Э.А. Бурдель. Бетховен 1903. Музей современного искусства, Страсбург
Э.А. Бурдель. Танец с покрывалом 1906. Центр изобразительных искусств Канторов, Стэнфорд
Бурдель писал:
«Портрет – это всегда двойной образ, образ художника и образ модели».
В истинный портрет (достойный этого имени) художник вкладывает свою личность и, кроме того, вечность. Он должен уметь выявить всеобщность и извечность жеста, который он собирается выразить…
Чтобы сделать портрет гения, надо сначала четко представить себе его сущность. Затем верность глаза и, наконец, выразительность.
Вспомним строки Бетховена из знаменитого «Завещания»:
«О, люди, считающие или называющие меня неприязненным, упрямым, мизантропом, как несправедливы вы ко мне! Вы не знаете тайной причины того, что вам мнится. Мое сердце и разум с детства склонны были к нежному чувству доброты. Я готов был даже на подвиги. Но подумайте только: шесть лет, как я страдаю неизлечимой болезнью…Какое, однако, унижение чувствовал я, когда кто-нибудь, находясь рядом со мной, издали слышал флейту, а я ничего не слышал или он слышал пение пастуха, а я опять-таки ничего не слышал!.. Такие случаи доводили меня до отчаяния; еще немного, и я покончил бы с собой. Меня удерживало только одно – искусство. Ах, мне казалось немыслимым покинуть свет раньше, чем я исполню все, к чему я чувствовал себя призванным».
Едва ли история музыки сохранила документ более трагический. Художник проникает в сущность драмы композитора:
«Слух прорицателя Бетховена покорил неуловимое. Не чудо ли, что он, глухой, смог вызвать к жизни самые возвышенные, самые правдивые звуки, самые близкие человеческой душе. С какой бесконечной тоской он мечтал, должно быть, услышать пение птиц, недоступное для него, ибо ни один голос внешнего мира не прорывался через его навсегда закрытые уши. Воображение вело его с поразительной уверенностью и правдой. А может быть, иллюзия, вдохновение, искусство совершеннее действительности?»
Но был Бетховен другой. Это был человек непреодолимого взлета, могучих озарений, знавший меру той тяжести, которую он несет, но отлично понимавший, что он дает людям, – Бетховен-творец.
«Когда я открываю глаза, я должен вздохнуть, так как то, что я вижу, противно моим верованиям, и я должен презирать мир, который не подозревает, что музыка – это еще более высокое откровение, чем вся мудрость и философия; она – вино, воодушевляющее к новым произведениям, и я – Вакх, который готовит людям это великолепное вино и опьяняет их дух…» – писал Бетховен.
Э.А. Бурдель. Луна 1908. Частная коллекция
Для Бурделя: «Искусство – это голос Вселенной».
В 1910 году на лекции в Гранд Шомьер художник сказал:
«Все искусства имеют между собой точки соприкосновения, они взаимопроникают друг в друга. Слушая недавно восхитительное трио Бетховена, я подумал, что на этот раз я слушаю скульптуру. Так же, как у Бетховена звучат три музыкальных голоса, подчиняясь законам его гения, так же и скульптор стремится свести воедино планы, профили и соотношения масс. Вторая часть трио закончилась, но я, целиком ушедший в себя, все еще продолжал слышать ее. И я слышал ее, когда синтезировал законы моего искусства. Я слышал ее всегда».
…Бетховен идет навстречу буре.
…Он слышит шум улиц и площадей, миллионноустые крики толп