Дни были долгими, а ночи — чересчур короткими. Пробыв в лагере неделю, я впала в какое-то оцепенение. Я ходила, работала, ела, когда кто-нибудь совал мне картофелину, но я ушла куда-то вглубь себя.
Маша часто брала меня за руку и вела за собой, говоря, что нужно делать. И добавляла: «Не становись мусульманкой». И однажды, в день, серый, как пепел, что покрывал все вокруг, серый, как облака, несущиеся по небу, я услышала сам смысл этих слов.
— Мусульманкой? — переспросила я.
Маша пожала плечами. Работавшая рядом со мной девушка пояснила:
— Так называют тех, кто превратился в тени среди теней — «мусульмане». Тех, кто сдался. Кто умер еще до смерти. — Девушка указала сквозь грязное окно на женщину, что напоминала бродячий скелет в отрепьях, — Вот «мусульманка». Ей не нужно уходить в дым. Она уже ушла.
Я бурно замотала головой.
— Я не такая!
Маша поймала меня за руку и дернула.
— Тогда просыпайся. Ты обещала!
И я вспомнила о своем обещании. Своем дурацком обещании. Я снова посмотрела в окно — и оказалось, что та женщина действительно ушла. На ее месте стоял Илия и глядел на меня. Он прижал палец к крылу носа. Лицо его было печально. Под глазами у него залегли темно-синие тени с коричневыми прожилками. Моя рука стала рисовать их.
— Что ты делаешь? — поинтересовалась Маша.
— Мне нужно кое-что нарисовать, — ответила я.
— Глупости, — сказала работавшая рядом девушка.
— Нет… искусство не бывает глупостью, — возразила я, — Оно животворно.
Девушка резко рассмеялась и отодвинулась от меня подальше, как от заразной больной.
Я оглядела столы: коробочки с пилюлями, драгоценные украшения, документы, детская обувь, старомодные дамские сумочки. И вот я заметила помятую коробочку с цветными мелками, которые прихватил с собой какой-то ребенок. Я схватила эту коробочку, также чье-то свидетельство о браке и отошла в угол.
— Ты что делаешь? — возмутилась староста блока. — Возвращайся, или я доложу о тебе!
Но я не обращала на нее внимания. Я уселась на грязный пол, перевернула свидетельство чистой стороной и принялась рисовать. Черным мелком я набросала очертания фигуры Илии и удлиненный овал лица. Потом я заштриховала этот контур белым, и он сделался серым, словно пепел. За неимением ластика мне приходилось действовать осторожно — но и слишком осторожной быть тоже нельзя. Хороший рисунок должен выглядеть так, словно его создали легко и непринужденно, на одном дыхании. Дома я взяла бы для этой работы пастель «Конте». У меня был набор из двадцати четырех цветов. Но сейчас я использовала то, что было, — коробку с двенадцатью мелками, по большей части раскрошившимися. Дома я побрызгала бы лист лаком для волос, чтобы рисунок не размазывался. Но отсюда до моего дома много километров — и лет. Да и сам лак для волос, наверное, пока что дело будущего.
Староста блока начала орать на меня:
— Вставай! А ну вставай!
Внезапно вокруг замельтешили чьи-то ноги, и некоторые женщины подхватили ее крик.
Маша проскользнула сквозь частокол ног и уселась рядом со мной.
— Что ты делаешь?
— Я рисую одного человека, которого ты должна увидеть.
Я набросала на бумаге длинный нос, черную волнистую бороду, прищур глаз. Я нашла розовый карандаш для губ, а потом нарочно мазнула по ним пальцами, испачканными черным.
Староста перестала кричать на меня и переключилась на женщин, которые стеной стояли вокруг нас с Машей.
Я продолжала рисовать, помогая себе пальцами и ладонью. Я плюнула на пальцы левой руки и потерла очертания фигуры Илии. Я набросала черным мелком его длинный черный плащ. Я нанесла белым мелком световые пятна и выбелила пространство вокруг его черных глаз. Потом я прошлась коричневым поверх пепельно-серого и получила цвет кожи.
— Я вижу его. Вижу! — воскликнула Маша, — Это и есть Илия?
Она коснулась черного плаща, и ее ладонь и подушечки маленьких пальцев почернели.
Двое из женщин, что стояли над нами, словно стражи, задышали учащенно, и одна сказала другой:
— Я тоже его вижу.
Это был голос Евы. Она опустилась на колени и прикоснулась к бумаге.
Вдруг кто-то позвал меня по имени. Какой-то мужчина. Я подняла голову. Илия стоял среди женщин, но его явно никто не замечал.
— Маша, — с нажимом произнесла я, — ты видишь его вон там?
Я мягко повернула голову девочки, и она посмотрела как раз в его сторону.
— Откуда он тут взялся? — удивилась Маша, указывая прямо на Илию, — На женской половине.
Ева при виде Илии ахнула.
Но Илия улыбнулся и протянул к нам руки. Я встала и взяла его за правую ладонь, а Маша — за левую. Ева ухватила Машу за пояс, как будто хотела оттащить ее от меня.
— Вон они! — раздался пронзительный голос старосты, — Вон там!
Женщины бросились обратно к столам, и мы с Машей и Евой оказались на виду. За старостой стояли двое вооруженных охранников.
Они потянулись за автоматами.
На этот раз Илия рассмеялся. Он рванул нас к себе, мы завернули за угол посреди этой комнаты и скользнули в знакомый серый коридор.
Ева снова ахнула — и умолкла, как будто более ничто не могло ее удивить. Она крепко держала Машу за пояс.
А потом мы летели через потоки сияющего звездного света, и мимо проносились метеориты. Странное солнце по-прежнему висело над головой. Сияние и звуки исчезли так же внезапно, как и появились, и мы вышли с другой стороны коридора.
Маша отпустила руку Илии и огляделась по сторонам, Ева продолжала обнимать девочку.
На этот раз я знала, какой вопрос будет правильным.
— В когда мы?
— Мы в том же самом году, только в пяти тысячах миль оттуда, — откликнулся Илия, — Мы теперь в Америке.
— Мы в тогда в Америке, — заметила я.
Илия кивнул.
— В тогда. — Он коснулся моего плеча, — Поцелуй малышку, Ребекка. Пообещай ей, что здесь о ней позаботятся, — Лицо его теперь казалось не серым, а бледным, как будто это путешествие отняло у него много сил, — Эта женщина, хоть она и не мать ей, присмотрит за девочкой.
— Ева, — сказала я, — Праматерь.
— Конечно.
Мы с ним дружно кивнули, показывая, что понимаем иронию судьбы.
— Но я не могу просто взять и оставить ее, — засомневалась я, хотя и видела, что Ева с Машей уже нашли стол с едой и, радостно лавируя между персоналом, набивают карманы.
— Придется. Это дитя проживет хорошую жизнь. У нее будет прекрасная семья.
— Я когда-нибудь еще увижу ее?
— Нет, Ребекка. Она умрет прежде, чем ты родишься на свет. Кроме того, тебя ждет картина, которую тебе предстоит написать. Картина с моим изображением.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});