Басс был уроженцем Канады, откуда ушел странствовать в ранней юности и, посетив все главные города в северных и западных штатах, в своих странствиях добрался до нездоровых окрестностей Ред-Ривер. Последним местом, откуда он пришел сюда, был Иллинойс. (Куда он направился теперь, как ни прискорбно об этом говорить, мне неизвестно. Он собрал свои пожитки и тихо отбыл из Марксвиля на день раньше меня, поскольку подозрения, что именно он послужил орудием моего освобождения, сделали такой шаг необходимым. За совершение справедливого и праведного поступка он, несомненно, поплатился бы своей жизнью, если бы остался в пределах досягаемости для обитателей Байю-Бёф – любителей сечь невольников.)
Однажды во время строительства нового дома Басс и Эппс затеяли спор. Они обсуждали тему рабства. Нетрудно догадаться, что я слушал их разговор с всепоглощающим интересом.
– Вот что я скажу тебе, Эппс, – говорил Басс, – все это неправильно – совершенно неправильно, сэр, – в этом нет ни справедливости, ни праведности. Я не стал бы держать раба, даже будь я богат как Крез (каковым я не являюсь, что всем прекрасно известно – в особенности моим кредиторам). Вот еще одна нелепица – кредитная система. Да, нелепица, сэр: нет кредита – нет долгов. Кредит вводит человека в искушение. Оплата собственными наличными – единственное, что избавит его от зла. Но к вопросу о рабстве; какое право ты имеешь на своих ниггеров, если уж так разобраться?
– Какое право! – со смехом воскликнул Эппс. – Ну, я их купил и заплатил за них.
– Уж конечно ты их купил. Закон гласит, что у тебя есть право держать ниггера, но, прошу прощения у закона, – он лжет. Да, Эппс, когда закон разрешает такое, он – лжец, и нет в нем истины. Любая ли вещь правильна лишь потому, что закон ее дозволяет? Предположи, что они протащат закон, который отнимет у тебя свободу и сделает тебя рабом?
– О, это и предположить-то невозможно, – отмахнулся Эппс, все еще посмеиваясь, – надеюсь, ты не уподобляешь меня ниггеру, Басс?
– Ну, – серьезно ответил Басс, – нет, не совсем. Но я прежде знавал ниггеров ничуть не хуже себя самого, и у меня нет ни одного знакомого белого в этих краях, которого я счел бы хоть на йоту лучше себя самого. А теперь скажи мне: какова разница в глазах Господа, Эппс, между белым человеком и чернокожим?
– Огромна, как этот мир, – возразил Эппс. – Ты мог бы с тем же успехом спросить, какова разница между белым человеком и бабуином. Знаешь, я видел в Орлеане одну такую обезьяну, и знала она ровно столько же, сколько любой из моих ниггеров. Полагаю, ты и их стал бы звать согражданами? – И Эппс от души расхохотался, радуясь собственному остроумию.
– Послушай-ка, Эппс, – продолжал его оппонент, – смехом ты меня с толку не собьешь. Некоторые люди остроумны, а другие не так остроумны, как сами думают. А теперь позволь мне задать тебе вопрос. Все ли люди сотворены свободными и равными, как утверждает Декларация Независимости?
– Да, – ответил Эппс, – но ниггеры и обезьяны – это не «все люди», – и тут он предался еще пущему веселью, чем прежде.
– Обезьяны есть среди белых так же, как и среди черных, если уж на то пошло, – холодно заметил Басс. – Я знаю белых, которые используют аргументы не умнее, чем выбрала бы мартышка. Но оставим это. Эти «ниггеры» – человеческие существа. Если они знают не так много, как их хозяева, чья в том вина? Им не позволено ничего знать. У вас есть книжки и газеты, вы можете отправиться, куда захотите, и набраться ума тысячью всевозможных способов. Но у ваших рабов нет таких привилегий. Ты бы высек своего невольника, если б поймал его за чтением книги. Их держат в неволе, поколение за поколением, отказывая им в умственном совершенствовании, и как можно ждать от них, что они будут обладать обширными знаниями? Если они и не скатываются до уровня животного царства, то уж вас-то, рабовладельцев, никто не смог бы в этом обвинить. Если они – обезьяны и стоят на лестнице разума не выше этих животных, то именно ты и тебе подобные за это в ответе. Это грех, страшный грех. Он падет на голову всей нации и не останется безнаказанным. Грядет день расплаты, да, Эппс, грядет день, что будет пылать, аки горнило огненное. Он придет рано или поздно, но придет он так же верно, как справедлив Господь.
– Если бы ты жил среди янки в Новой Англии, – ответил ему на это Эппс, – полагаю, ты был бы одним из этих клятых фанатиков, которые знают больше, чем Конституция, и ходят по улице, торгуя часами и подговаривая ниггеров совершить побег.
– Если бы я жил в Новой Англии, – возразил Басс, – я был бы точно таким же, каков я здесь. Я говорил бы, что рабство – это беззаконие и что его необходимо отменить. Я говорил бы, что нет ни смысла, ни справедливости ни в законе, ни в Конституции, если они позволяют одному человеку держать другого человека в неволе. Бесспорно, тебе не хотелось бы утратить свою собственность, но это ничто по сравнению с лишением людей свободы. А при полной справедливости у тебя есть не больше права на твою свободу, чем у этого дядюшки Абрама. Толкуй мне здесь о черной коже и о черной крови. Тогда почему же столько рабов здесь, на этом байю, такие же белые, как любой из нас? И какая есть разница в цвете души? Тьфу. Вся эта система столь же абсурдна, сколь жестока. Ты можешь держать ниггеров, и хоть провались ты сквозь землю, но я не стал бы держать ниггера даже за самую лучшую плантацию в Луизиане.
– Как ты любишь слушать самого себя, Басс, больше, чем любой другой из тех, кого я знаю. Ты стал бы утверждать, что черное – это белое, а белое – черное, если бы только кто-нибудь тебе возразил. В этом мире тебя ничто не устраивает, и полагаю, что и мир иной тебя бы не удовлетворил, если бы тебе предложили выбирать между ними.
Впоследствии беседы, подобные этой, не раз случались между ними двоими. Эппс подначивал Басса скорее с целью посмеяться на его счет, нежели по-настоящему обсудить проблему. Он считал Басса человеком, который готов говорить что угодно, лишь бы получить удовольствие от звуков собственного голоса – самодовольным типом, который, вероятно, пошел бы против собственной веры и суждения, просто чтобы продемонстрировать свое мастерство в аргументации.
Басс оставался у Эппса все лето, обычно раз в две недели наезжая в Марксвиль. Чем больше я узнавал его, тем больше убеждался в том, что он – тот человек, которому я мог бы довериться. Однако предшествующие неудачи научили меня быть крайне осторожным. Не в том я был положении, чтобы разговаривать с белым человеком, если только он со мной не заговорит, но я не упускал ни одной возможности попасться ему на пути и старался всеми возможными способами привлечь его внимание. В самом начале августа мы с ним работали наедине в доме, остальные плотники уже ушли, а Эппс был в полях. Теперь или никогда настало время поднять тему, и я решился сделать это и подчиниться последствиям, каковы бы они ни были. Днем мы усердно трудились, и тут я внезапно прекратил работу и сказал:
– Господин Басс, хочу спросить вас, из какой части страны вы родом?
– Ого, Платт, что это взбрело тебе в голову? – отозвался он. – Ты не понял бы, даже если бы я тебе сказал. – Минуты две он помолчал, а потом добавил: – Я родился в Канаде; угадай, где это.
– О, я знаю, где находится Канада, – возразил я, – я и сам там бывал.
– Ну да, конечно, полагаю, ты хорошо знаком со всей этой страной, – заметил он, недоверчиво посмеиваясь.
– Клянусь вам жизнью, господин Басс, – ответил я, – я там бывал. Я был в Монреале и Кингстоне, и в Квинстоне, и еще во многих местах в Канаде, и еще был в штате Йорк – в Буффало, и в Рочестере, и в Олбани, и могу вам пересказать названия деревень на всем канале Эри и на канале Шамплейн.
Басс повернулся и долго смотрел на меня, не говоря ни слова.
– Как ты сюда попал? – спросил он через некоторое время.
– Господин Басс, – ответил я, – если бы все было по справедливости, я бы никогда сюда не попал.
– Да как же это так? – воскликнул он. – Кто ты такой? Ты и верно был в Канаде, я знаю все места, которые ты назвал. Как случилось, что ты оказался здесь? Давай, расскажи мне все об этом.
– У меня здесь нет друзей, – был мой ответ, – которым я мог бы довериться. Я боюсь говорить об этом вам, хоть и не верю, что вы рассказали бы господину Эппсу, если я вам скажу.
Он клятвенно заверил меня, что сохранит каждое сказанное мною слово в глубокой тайне, и в нем явно разгорелось сильное любопытство. Это долгая история, сказал я ему, и потребуется некоторое время, чтобы рассказать ее целиком. Господин Эппс вскоре вернется, но, если Басс придет повидаться со мной этим вечером после того, как все уснут, я ее расскажу. Он с готовностью согласился и велел мне прийти в то строение, где мы в то время работали, пообещав, что будет там. Около полуночи, когда все смолкло и успокоилось, я осторожно выбрался из хижины и, молча войдя в недостроенное здание, обнаружил, что Басс ждет меня.