И еще одна загадка.
Грязный ненавидел весь мир. А тут — прикрыл собой непонятно откуда взявшуюся девку.
Чудны дела твои, Господи.
В таком полуразобранном виде Джама поехал на «Киевскую». Пока дошел от метро до Дорогомиловской — дважды спросили документы.
Его и охранник бизнес-центра долго не хотел пускать — заплывший глаз делал свое дело. А телефон Марии был занят.
Когда наконец дозвонился — пропустили.
Далее — зеркально повторилась сцена двухнедельной давности.
Только теперь на диванчике возлежал Джама, а Машка распахивала окно, расстегивала ему ворот и терла мочки ушей. На этом ее познания в деле оказания скорой медицинской помощи, к несчастью, заканчивались.
— Как тебе помочь? — чуть не плача, спрашивала Ежкова.
— Посиди со мной, пожалуйста, — слабым голосом попросил пораженный в голову герой. Пораженный в голову — опять-таки, во всех смыслах.
Машка, утопая в жалости, присела рядом с ним на диванчик.
У Джамы действительно кружилась голова, легкий — а может, и средний — «сотряс» он наверняка поимел. Впрочем, ему постепенно становилось лучше. Хотя, когда Машка присела рядом, голова стала кружиться сильней.
Но уже не от соприкосновения с тяжелой стеклянной бутылкой.
— Может, «Скорую» вызвать, а, Джамочка? — склонилась над раненым испуганная джазовая вокалистка.
— Не надо, — отказался капитан. Хотя от запаха ее духов, от касания ее волос, а главное, от близости ее присутствия он вообще куда-то начал проваливаться.
— Бедненький, — прошептала Машка, нежно дотрагиваясь до зловещего, уже потемневшего фингала. — Тебе больно, Джам?
— Нет, — честно ответил он. Голова болела только в самом начале. Сейчас не болело ничего. Оставалось лишь решиться на главное. А капитану было страшно.
Эх, была не была!
Он сразу двумя руками обнял мягкое и теплое Машкино тело.
Оно на мгновение напряглось, а потом…
Потом Машка решила не бороться с тем, с чем не хочется бороться. Руки же Джамы делали то, о чем он все последние недели мечтал. А потом — и не только руки.
Машка поначалу просто не сопротивлялась. Однако через пару долгих поцелуев сама потеряла голову.
Спохватилась тогда, когда уже все закончилось:
— Господи, у нас же дверь не заперта!
Вскочила с дивана, и на бегу прикрываясь руками, побежала к двери.
Дважды щелкнул замок.
— Ты такая красивая, Машенька, — сказал Джама.
— А ты — не такой уж больной, — укорила в ответ Мария.
— Я вообще не больной, — подтвердил капитан. — Я — счастливый.
Это была полная правда.
Если б для повторения случившегося потребовалось еще раз головой остановить летящую бутылку — Джама бы ни на миг не засомневался.
— Что мы тут натворили, а? — упрекая непонятно кого и быстро одеваясь, посетовала Машка.
— Ничего не бойся, — сказал Джама. — Дай бог, чтобы что-то получилось.
— Ты о чем? — не поняла Ежкова.
— О ребеночке, — мечтательно произнес капитан.
— Не должно бы, — с надеждой сказала Машка.
— Почему? — не врубился Джама.
— Потому что не время.
— Тогда надо продолжать, чтобы не пропустить, — сделал вывод Курмангалеев.
— Слушай, продолжатель! — даже остановилась Мария. — А я разве дала свое согласие?
— Дала, — несколько двусмысленно ответил влюбленный мужчина. — Ты теперь моя навсегда.
— У нас так дела не делаются, — построжала Машка. — У нас равенство полов. Я сама решаю, чья я и насколько.
— Ты сама и решила, — рассмеялся Джама.
С этим сложно было спорить.
— Просто мне тебя стало жалко, — по-женски отомстила Мария.
— Нет, — не согласился капитан. — Просто ты меня любишь.
После чего, уже точно как совсем здоровый, вскочил с дивана, поймал ошалевшую Машку в объятия и сладко поцеловал в губы.
— Ты с ума сошел, — попыталась остановить его Маша, но не смогла.
— Все равно дверь закрыта, — деловито заметил он, прижимая к себе любимую женщину.
Ну как с этим поспоришь?
Хотя в общем-то Машка и не собиралась спорить.
15. Москва. Краснов задумывается о дембеле
Мы сидим с Наргиз на Красносельской, в крошечном, на четыре столика, «Сабвее», рядом с тремя вокзалами, и моя любовь уплетает огромный бутерброд с тунцом, запивая его ядовитой кока-колой. Все уговоры перейти на более здоровую пищу на мою жену не действуют. Хотя меня кормит все больше диетическим: по утрам кашей, в обед, если мы дома, что-нибудь варит вполне съедобное.
Сколько ей лет, я так и не знаю.
Но за плечами — тяжелый груз. Она рассказала лишь малую толику, а мне уже стало нехорошо.
Из Узбекистана уехала, потому что там никому была не нужна. Про родителей сказала только то, что один — узбек, вторая — русская. Или наоборот. Она не любит эту тему и переспрашивать не хотелось.
Смеясь, объяснила, почему такая маленькая: «Без еды — не растут».
Маленькая, но крепкая. И отважная. Как она звезданула бедному Джаме! И она же помешала его добить. А зря — мой братан-мент теперь будет еще злее и настырнее. Хотя — вряд ли: злее и настырнее, чем Джама Курмангалеев, не только в астраханской ментовке, но и во всей российской уже не сыщешь.
Так что малышка создала нам проблему.
Хотя что я на нее валю. Проблему создал я. Легкое нажатие на спусковой крючок — и одной смертельной опасностью у нас было бы меньше. Но — не нажал.
А может, и ничего страшного.
Если б я их убил — бабку-вертухая пришлось бы тоже выводить из игры, — у всей московской полиции появилось бы и фото Наргиз. А так что-то мне подсказывает, что бравый капитан не пойдет жаловаться коллегам на девчонку, разбившую бутылку о его бесшабашную башку.
Воистину, все, что ни делается — все к лучшему.
И все, что не делается — тоже…
Господи, сколько же я всего ненужного за свою жизнь сделал…
Я теперь часто не могу заснуть. Хотя раньше — проваливался, как только голова касалась подушки. Подушка, кстати, имелась далеко не всегда. Так что правильнее сказать — как только тело принимало горизонтальное положение.
Черт, опять ошибка.
Правильный зэк может спать в любом положении: горизонтальном, вертикальном, на кортах или в строю.
Так вот, теперь я часто долго не засыпаю. В голову приходят разные мысли. От некоторых из них становится тошно.
Если бы кто-то приковал меня к батарее, а сам бы мучал Наргиз…
Нет, не хочу думать об этом.
Тогда меня смертельно обидели. Как быть смертельно обиженным, я уже знал. А как кого-то любить — еще нет.
Сейчас же, ложась рядом с Наргиз, я полон ранее неизвестных мне чувств. Назовем это — нежность. Секс у нас нечастый. Оказалось, я старый больной человек. Хочу ее все время, но могу только изредка.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});