людей на стены огромного города, который до сих пор не покорился никому. У великого кагана и планы были великие, он не станет вникать в такие мелочи, как очередной набег на земли обнаглевших хорутан. Ему на это наплевать.
Именно об этом размышлял князь Самослав, который тоже получал информацию от тех же самых мораван, которые не видели ничего зазорного в том, чтобы за десяток-другой фунтов соли рассказать все, что знают. Ведь отказ от сотрудничества подразумевал более близкое знакомство с могучим полуседым мужиком, сверкавшим суровым взглядом из-под кустистых бровей. Им, этим человеком, который оказался главой Тайного Приказа, в словенских землях уже начинали пугать детей, а лазутчики — мораване не настолько сильно любили своих хозяев — авар. Соль они любили куда больше.
Ледяная поземка понесла снежную крупу над окаменевшей землей. Богиня Морана вступала в свои права, отделяя холодом и тьмой одно лето от другого. Еще не выпал снег, но лужи уже затянуло тончайшей паутиной льда, острого, словно лезвие ножа. Уже холодно было босым ногам даже для привычных словен, что обували кожаные поршни мехом внутрь.
Жизнь, что, казалось, должна была затихнуть до самого тепла, в городе била ключом. Грохот в Кузнечной слободе утихал только к ночи. Там неугомонный мастер Лотар, что пришел из земель франков, не давал жизни соседям. Бил и бил по своей наковальне вместе со своими помощниками, когда приличные люди уже спать ложатся. Только его молодая жена и выручает. Красавица Эльфрида, в которой кузнец души не чаял, уводит его домой, даря покой всей слободе.
Заработали ткачи из Лугдунума, что потом станет Лионом. Два десятка девок, отданных в обучение, работают у них. Сам князь осмотрел, как боярин Лют работу наладил, и весьма доволен остался. Они девки лен треплют, другие вычесывают, третьи — нитки сучат, а четвертые ткут. Князь мудреным словом обозвал длинный сарай, где пришлые римляне работали — мануфактура. И слово это понемногу приживаться стало.
А воины все продолжали свои бесконечные упражнения, превращаясь из толпы крепких и храбрых деревенских парней в группу, жестко спаянную дисциплиной и страхом. Страхом потерять место среди воинов, статус которых в местном обществе стал куда выше, чем у простых землепашцев. И вот, что удивительно. И пяти лет не прошло, как все завертелось, а никто уже старые времена и не вспоминает. Как будто и не было их вовсе. И никого уже не удивляет сотник из вчерашних воев, который ходит вдоль строя и орет:
— Работа со щитом! По команде щит поднять, на три точки упереть! Голень, левое плечо, правая рука с ножом! Подхожу к каждому и бью ногой! Кто ушами прохлопает, станется без зубов!
Воины напряженно молчали. Они и не думали, что щитом правильно укрыться — наука тоньше, чем у бабы с иглой. Вроде бы щит и щит! Да только скутум имперский тяжел неимоверно и держать его нужно опущенной вниз рукой, иначе через четверть часа без сил останешься. И если не удержишь, как сотник сказал, при сшибке с врагом передние зубы долой и нос превратится в кровавую кашу.
Лучники делают свою сотню выстрелов по мишеням из соломы. Пришлый кочевник-болгарин, который попал сюда какими-то неведомыми путями, учил их стрелять с самого начала. Как-то так получалось, что парни, которые с луком охотились с малых лет, ничего о нем и не знают толком. Он, этот болгарин, молча вдоль строя ходит. Кому плечо развернет, кому ноги по-другому поставит, а у кого и вовсе тугой лук отберет и слабый велит взять. Рано еще.
Своя жизнь шла и в Соляном городке. Малый острог разломали и пустили на постройку домов. То место было не узнать. Две тяжелые каменные башни возвышались над долиной, омываемой горной речушкой Солянкой. Квадратная крепость, которая должна была превратить высоченный холм в абсолютно неприступную твердыню, понемногу росла. Десятки людей рубили камень, таскали камень, укладывали камень на раствор... Целые семьи пережигали известняк, который везли в корзинах к стройке. Мастер Галл, который всю свою жизнь строил только церкви и монастыри, сложил башни высотой тридцать локтей, украшенные зубцами в рост человека. Да эти башни сами по себе были очень серьезным сооружением, а их тут было уже две, и они споро соединялись крепостной стеной, которая скоро запрёт вход на гору. А потом черед придет и для остальной части города. Когда он закончит, во всем мире не будет силы, которая сможет взять эту крепость. Только осада или предательство...
Соляная пещера стала домом для десятков новых пленников, которые попали сюда навсегда. Узкий выход, перегороженный деревянной решеткой, охраняла стража с псами-алаунтами, которых натаскивали на кровь, выпуская на волю особо упрямых рабов. Изгоев из словен, шедших с востока, сразу селили в окрестностях городка, собирая из них деревеньки и верви. Так уж получилось, что соляную пещеру пополняли непонятные личности, которых приводили с обозом из самого Новгорода или ловили в округе. Странные мужики, молодые и старые, мелкие купцы и охотники, воины и крестьяне. Им всем было нужно только одно — они хотели знать, где добывают ту соль, что расползалась по Европе в десятках караванов. И все они хотели получить награду, в чем чистосердечно признавались, когда каленое железо дознавателя убеждало их в полной серьезности намерений. И все они княжеским судом в лице боярина Горана приговаривались к бессрочной каторге в том самом месте, которое так хотели найти.
Глава Тайного Приказа сбился с ног, допрашивая с пристрастием одного лазутчика за другим, но обострившаяся интуиция подсказывала, что он не успевает. С каждым разом они подбирались к Соляному городку все ближе, и уже десяток их поймали в окрестностях города секреты, которые выставлял тамошний жупан. Свирепые псы, что служили там наряду с людьми, оказались просто бесценны. Большую часть соглядатаев поймали именно они, и теперь соль рубили почти исключительно те, кто слишком сильно хотел узнать о секретах молодого княжества.
Дороги, что решили пробить Лют и Збых, начали прокладывать именно туда, к Соляному городку, потому что сохранение секретности становилось все более и более эфемерным, а работы тут было не на один год. Окрестности Новгорода заселялись так плотно, что деревни уже уходили в сторону от рек, где начали бить незнакомые еще совсем недавно колодцы. Словенская деревня, и не на берегу реки — это было что-то совсем непривычное, но зато внезапно выяснилось, что земель то свободных еще — ого-го! И десятки семей, что приходили сюда из аварского пограничья, приписывались к вервям, а старосты обкладывали их