Зато невредимый верблюд гордо стоял посреди этого полевого лазарета, а рядом с ним лежали очень знакомые носилки с плотно укутанной мехами и шкурами фигурой.
Аиотееки малость расслабились, но бдительности все равно не потеряли. Кииваасу не торопился исполнить мою мечту и самолично въехать в тесную лощинку на своем звере. А вот парочку вояк проверить обстановку он туда отправил.
…И тем не менее настоящего сюрприза не получилось. Никто из моих подопечных никогда не ходил в кино и, как внезапно «перевоплощаться» из раненых в здоровых, не знал. Нет, они, конечно, действовали быстро. Но… артистизма не хватило. Ну совсем не обязательно было сначала вставать, потрясая оружием, и только потом бросаться в атаку. Можно ведь было бы для начала и из лежачего положения копьем или кинжалом ткнуть, а они…
Ну этих-то двух они убили. А выскочившая из засады четверка набросилась на оставшихся двух… А я попытался свалить Кииваасу броском камня в затылок. Очень неудачно попытался. Кииваасу, видимо, помнил, что я нахожусь у него за спиной… все-таки они хорошие вояки, эти аиотеекские рыцари-оуоо. Так что он резко заставил своего верблюда отшагнуть вперед и в сторону, и мой камень пролетел мимо. А потом…
А потом случилось то, чего я ожидал меньше всего. Храбрый рыцарь-оуоо не бросился в безнадежную битву, а оставив пехоту погибать, развернул свою зверюгу и умчался галопом в степь. Догонять его было бессмысленно.
Ну да. Я тут привык к тому, что в роду-племени все живут вместе и умирают вместе. А вождь, это тот, кто первым идет в бой и последним из него возвращается.
Аиотееки уже продвинулись намного дальше. Пехота это всего лишь пехота. И ее задача — верно служить своим разъезжающим на верблюдах господам.
Кинуть в бою господина — это страшное предательство. А господину кинуть пехоту — это разумное решение… Я это как-то не учел. И теперь вражина удирает в степь, оставляя меня в весьма подвешенном состоянии ожидать, когда нас догонит брошенный в погоню отряд лихих верблюжачьих всадников.
Два дня мы яростно топали вперед. Большую часть груза безжалостно навьючили на верблюда, — благо, эта скотиняка была на удивление вынослива и грузоподъемна. Груз в пару центнеров был для него вполне нормальной ношей, а еще пару-другую тючков сверху он воспринимал с пофигизмом пессимиста, родившегося с готовым знанием, что весь мир против него, а все вокруг сплошь сволочи и подонки… По крайней мере, именно это я прочитал на его длинной верблюжачьей морде. (Хотя вообще-то еще Там читал, что перегруженный верблюд просто откажется вставать. А коли встал, — значит, груз свой дотащит.)
Так что больше половины всего нашего имущества ехало верхом… А за это нам выпала честь нести верблюжачьего всадника на носилках… Понимаю, что нелогично. Но посадить его на верблюда я не мог — не усидит… А-а-а, вы намекаете на «убить»?
…Я так и не смог заставить себя сделать это. Чудно, Асииаака убил без особых проблем. И дело было даже не в том, что тот частенько прохаживался по моей спине своей плетью. Мало ли меня по жизни пинали и лупили? Просто Асииаак был… был слишком явным сыном своего времени. Он родился в семье воинов, жил войной и умереть должен был не в своей постели. Я очень уважал его как профессионала, да и некоторых положительных человеческих качеств он был отнюдь не лишен. Но прикончил я его без всяких сожалений.
А Эуотоосик… это сложно объяснить. Пожалуй он да Дик’лоп — два человека, которые были тут мне ближе всех… Нет, не в плане дружбы, любви или там еще каких-то чувств. Для чувств у меня была семья, созданная по типу сборной солянки, — временами старший, временами младший брат, вредная, но сестра, жена… не семи пядей во лбу, приблудный сын, да и все ирокезское воинство вместе взятое в качестве родни.
А эти двое… Наверное, они ближе всех стояли ко мне по времени. Может быть, на самый чуть-чуть, на минуту-две, час, год… обогнав в безбрежном океане времени своих современников.
Потому что Они — это как раз те самые, про которых потом скажут «опередили свое время». Хотя, хрен они его опередили! Они это время за собой тянули, как ломовые лошади тянут огромный гранитный валун из болота безвременья в тот привычный мне мир, из подобия которого я появился.
Тысячи лет люди могли жить тут, ничего не меняя. Копировать из раза в раз прежнее оружие, одежду, жилища и образ жизни, ни о чем не задумываясь и ничего не желая. Год за годом, поколение за поколением, тысячелетие за тысячелетием проходили в неизменной стабильности, ничем не отличаясь одно от другого.
Пока в один чудный и удивительный миг где-то между одной до безобразия однообразной тысячей лет и следующей столь же однообразной не появлялись вот такие вот неуживчивые, пытливые, любопытные и дерзкие, которым хотелось попробовать что-то новое.
Тысячи лет человечество выковыривало корешки или отмахивалось от саблезубых кротов палками, которые долго и нудно не столько срубало, сколько соскабливало каменными рубилами, пока не нашелся пытливый умник, догадавшийся совместить палку и рубило, получив топор. Тысячелетия находили в остывших костровищах запекшуюся до каменной твердости глину, и всем было на это наплевать, пока кто-то любопытный и задумчивый не слепил чашку и не обжег ее в пламени костра.
…Бросил кусок мяса дикому зверю — предку собаки… Не стал добивать олененка[3], козленка, теленка, чтобы немедленно набить брюхо, а вырастил его и научился жить в симбиозе с животными… Выдолбил из ствола дерева лодку… научился плести ткани… рыхлить землю и бросать в нее зерна…
А медь? Тысячи, если не миллионы лет человечество пинало самородные куски меди ногами, пока какому-то вот такому неленивому и любопытному не пришло в голову придать размягчающемуся в пламени костра блестящему камню нужную ему форму ножа или топора.
…И тем самым этот вот «опережатель времени» открыл дверцу между целыми эпохами. Из века камня в век металла — сначала меди, потом бронзы и железа! Одним лишь движением своей любопытной мысли отправив все человечество на путь к космическим полетам и распространяемой через Интернет порнухе.
И ведь наверняка был кто-то, кто сделал это самым первым. И у него было какое-то имя, которое мы теперь уже никогда не узнаем… И кто знает, может, его звали Дик’лоп, или Эуотоосик, или как-то похоже… Так что у меня рука не поднимается убить человека с «похожим» именем, а главное, схожим образом мыслей… Конечно, возможно и даже вполне вероятно, что мой подопечный так и проживет долгую жизнь, ничего особого не придумав и не свершив.
Но может быть, ему суждено изобрести велосипед или нечто похожее, только в области медицины, химии или философии, и человечество ломанет в появившуюся лазейку семимильными шагами, навстречу порнухе, роботам и телевизионным викторинам. И это самое человечество никогда не простит мне смерти изобретателя теплого ватерклозета на велосипедном ходу, хотя, конечно, никогда даже не узнает ни о несостоявшемся изобретателе, ни о его убийце… Короче, не хочу я убивать!
А раз так — приходится тащить. И не только его. В последней драке с аиотееками один из прибрежников схлопотал копьем в брюхо, и его пришлось добить. Еще один с трудом волочил ногу, а другой маялся с плечом. Раны были довольно легкими, но скорости нашему движению не прибавляли… А сесть на верблюда оба раненных отказались. Оказывается, для этого нужно немалое мужество.
В общем, так мы и шли, пока над самыми нашими головами не нависли горы. Пора было искать путь к Горным Царствам.
Глава 17
— Можете не сомневаться, ребята. Имя шамана Дебила в этих краях что-то да значит! — гордо объявил я своим спутникам, проводя политинформацию на третий день нашего путешествия вдоль гор.
Три дня мы топали на юг, вдоль каменной стены, но широкого и просторного шляха в Горы, какой я видел перед Олидикой или Улотом, нам пока не встретилось… Правду сказать, что и топали мы не больно быстро, — в конце концов, из раненных бегуны не очень, а верблюда разгонять опасно… вдруг не остановится? Да и страх перед аиотееками как-то немножко пропал, — за эти дни я немало времени посвятил петлянию и заматыванию следов. Оставив больных отдыхать и сторожить пленного на какой-нибудь каменной гряде, — брал с собой здоровых, и мы протаптывали дорожку в горы к ближайшему ручью, возвращаясь обратно по собственным следам. Делал петли, затирал следы ветками… короче, играл в юного следопыта. Иногда получалось откровенно глупо, а иногда ложный след смотрелся вполне перспективно, даже в глазах сопровождающих меня экспертов.
Ну а на третий день я решил, что пора дать ребятам возможность отдохнуть. Тем более что одна из овцекоз вдруг сильно захромала и ее надо было срочно избавить от мук и лишнего мяса.