И вот неизвестные строки Пушкина, сами, без всяких усилий со стороны Степанова, оказавшиеся перед ним.
Степанов грузно поднялся со стула, держа на вытянутой руке альбом в сафьяновом переплете, и подошел к окну, к свету, чтобы под солнцем убедиться в том, что счастье в самом деле посетило его, что одно из решающих открытий в пушкинистике второй половины двадцатого века сделано именно им.
– Сядь, - догнал его голос Малюжкина. - Послушай: «Однако в отдельных хозяйствах темпы прополки недостаточно высоки». Или, может, написать просто - «невысоки»? Или «низки»?
– Кто та девушка? - спросил Степанов.
– Какая девушка?
– Девушка, которая к тебе приходила. С Мишей Стендалем.
– Так ты у нее и спроси. Почему у меня? Не знаю я никакой девушки.
Малюжкин тоже был одержимым человеком. Он был одержим желанием сделать газету самой лучшей в области.
– Так, - сказал Степанов, стряхнул пепел с мятых брюк, с трудом стянул на обширном животе расстегнувшуюся пуговицу и, громко запев: «Оставь меня, персидская княжна...» - ушел из кабинета главного редактора, убыстряя шаги, протопал по коридору и выскочил на улицу.
Малюжкин посмотрел ему вслед и обиделся до слез.
29
Милица со Стендалем доплелись до пивного ларька, у которого под разноцветными пляжными зонтиками стояли шаткие столики с голубым пластиковым верхом.
Миша отстоял в очереди, поставил на столик две кружки с шапками теплой пены. Он был разочарован в жизни и в идеалах.
– Что же, не оценили нас? - спросила Милица.
– Я совершил тактическую ошибку, - сказал Стендаль, не зная еще, в чем она заключалась.
– Сначала я ему понравилась, - сказала Милица.
Стендаль пил пиво, морщился.
– Придется прямо в Москву, - сказал он. - И Великий Гусляр останется никому не известным, заштатным городком. И они будут кусать себе локти. Пускай кусают.
– Немного он все-таки прославился, - сказала Милица. - Я же здесь жила. - Она улыбалась. Она шутила, хотела развеселить Стендаля. - Все уладится, - сказала она.
– И никто не верит, - сказал Стендаль. - Даже в милиции Удалову не поверили. А мне в газете. Что мы, проходимцы, что ли? Вот Грубин побежал опыты ставить, чтобы ничего не упустить. И вы тоже не только о себе думаете. Ведь правда?
– Ага, - сказала прекрасная Милица. - Смотрите, тот смешной дядька бежит.
По площади бежал, вертел головой мягкий, колышущийся мужчина, голый череп которого выглядывал из войлочного венца серых волос, как орлиное яйцо из гнезда. У мужчины были толстые - актерские губы и нос римского императора времен упадка. Под мышкой он держал большой альбом. Весь он, от нечищеных ботинок, за что его журил Малюжкин, до обсыпанного пеплом пиджака, являл собой сочетание неуверенности, робости и фантастической целеустремленности.
– Мой альбом несет, - сказала Милица.
– Это Степан Степанов, - сказал Миша Стендаль. - Они спохватились. Они поняли и разыскивают нас. Сюда! - махал рукой Стендаль, призывая Степанова. - Сюда, Степан Степаныч!
Степанов протопал к столику. Очень обрадовался.
– А я вас ищу, - сказал он, придавливая к земле стул, - вернее, вашу спутницу. Я уж боялся, что не найду, что мне все почудилось.
– Вас Малюжкин все-таки прислал? - спросил утвердительным тоном Стендаль.
– Какой Малюжкин? Ни в коем случае. Он, знаете, резко возражал. Он не осознает. Девушка, откуда у вас этот альбом?
– Это мой альбом, - сказала Милица.
Степанов подвинул к себе кружку Стендаля, отхлебнул в волнении.
– А вы знаете, что в нем находится? - спросил Степанов, сощурив и без того маленькие глазки.
– Знаю, мне писали мои друзья и знакомые: Тютчев, Фет, Державин, Сикоморский, Пушкин и еще один из земской управы.
– Пушкин, говорите? - Степанов был строг и настойчив. - А вы его читали?
– Конечно. У вас, Мишенька, все в редакции такие чудаки?
– Если Степаныч не убедит главного, никто этого не сделает, - сказал Миша, в котором проснулась надежда.
– И не буду, - сказал Степанов. - А вы знаете, девушка, что это стихотворение нигде не публиковалось?
– А как же? - удивилась Милица. - Он же мне сам его написал. Сидел, кусал перо, лохматый такой, я даже смеялась. Я только друзьям показывала.
– Так, - сказал Степанов, задыхаясь, допивая стендалевское пиво. - А если серьезно? Откуда у вас, девушка, этот альбом?
– Объясни ему, - сказала Милица. - Я больше не могу.
– Альбом - это только малая часть того, что мы пытались втолковать Малюжкину, - сказал Стендаль, подвигая к себе кружку Милицы. - Дело не в альбоме.
– Не сходите с ума, - сказал Степанов, - дело именно в альбоме. Ничего не может быть важнее.
– Степан Степаныч, - сказал Стендаль, - вы же знаете, как я вас уважаю. Никогда не шутил над вами. Послушайте и не перебивайте. Вы только, пожалуйста, дослушайте, а потом можете звонить, если не поверите, в сумасшедший дом или вызывать «скорую помощь»...
Когда Стендаль закончил рассказ о чудесных превращениях, перед ним и Степановым стояла уже целая батарея пустых кружек. Их покупала и приносила Милица, которой скучно было слушать, которая жалела мужчин, была добра и неспесива. Продавщица уже привыкла к ней, отпускала пиво без очереди, и никто из мужчин, стоявших под солнцем, не возражал. И странно было бы, если бы возразил, - ведь раньше никто из них не видел такой красивой девушки.
– А альбом? - спросил Степанов, когда Миша замолчал.
– Альбом заберем в Москву. Как вещественное доказательство, - сказал Миша. - Как только соберем денег на билеты.
– К Андроникову?
– Там придумаем, может, и к Андроникову.
– Он его получит от меня, - сказал Степанов. - Я еду с вами.
– Как можно? - удивился Стендаль. - Неужели вы нам не верите?
– Я буду предельно откровенен, - сказал Степанов, поглаживая сафьяновый переплет. - Мне хотелось бы встретиться, чтобы развеять последние сомнения, с Еленой Кастельской. Имею честь быть с ней знакомым в течение трех десятилетий. Если она ваш рассказ подтвердит, сомнения отпадут.
– Вы ее можете не узнать, - сказал Стендаль, - ей сейчас двадцать лет. Как и мне.
– А я задам ей два-три наводящих вопроса. К примеру, кто, кроме нее, голосовал в прошлом году на депутатской комиссии за ассигнования на реставрацию церкви Серафима. Я тоже не лыком шит.
– Вы голосовали, - сказала Милица. - Пива еще хотите?
– Я, - сознался Степанов и очень удивился. - Спасибо. Пойдем?
– А не кажется ли вам, - спросил осмелевший и преисполнившийся оптимизмом Стендаль, - что все это сказочно, невероятно, таинственно и даже подозрительно?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});