Екатерина II равнодушно встретила заключение цензоров. Уже к концу января 1786 г. она поняла, что ей и на сей раз не удается покончить с Новиковым. Правда, у издателя тоже не было причин для ликования, так как трехмесячные обыски и допросы нанесли ему серьезный моральный и материальный ущерб. Угроза разорения вынудила Новикова обратиться 12 марта 1786 г. с письмом к графу А. А. Безбородко, в котором он просит его ходатайствовать перед Екатериной о возобновлении торговли «несомнительными» книгами. Две недели спустя императрица приказала, наконец, московскому главнокомандующему графу Я. А. Брюсу распечатать новиковские лавки. Конфискации подлежали только первые шесть книг из 23, отнесенных Платоном к разряду «сумнительных». Архиепископ явно перестарался, предлагая запретить роман Вольтера «Человек в 40 талеров», 10-томную «Древнюю и новую историю» К. Ф. Милло и «Русские сказки» В. А. Левшина. «Ученице» энциклопедистов, дорожившей в те времена своей репутацией «просвещенной монархини», трудно было пойти на такой рискованный шаг. Поэтому она постаралась извлечь из донесения Платона максимальную выгоду, повелев «оставить за печатью» и не выпускать в продажу мистические сочинения масонов, и в то же время начисто игнорировала его отрицательные отзывы о книгах светского содержания. Эта незначительная тактическая уступка Новикову мало что меняла в дальнейшей судьбе издателя. Указом императрицы ему запрещалось впредь печатать масонские труды, «наполненные… странными мудрствованиями, или, лучше сказать, сущими заблуждениями, под опасением не только конфискования тех книг, но и лишения права содержать типографию и книжную лавку, а притом и законного взыскания» [179].
Тем самым были созданы юридические предпосылки для дальнейших гонений на масонов. Новиков же, как выяснилось позднее, уже тогда сыграл на руку своим врагам, утаив от полиции часть тиражей запрещенных книг, хотя и дал 6 апреля подписку в том, что у него их больше не имеется.
Екатерининский указ способствовал значительному повышению роли духовной цензуры. Как свидетельствует дошедшая до наших дней цензурная ведомость за 1786–1787 гг., составленная московским игуменом Моисеем (Гумилевским), перепуганные издатели приносили на просмотр в духовную консисторию не только сочинения, «касающиеся до веры и закона божия», но и чисто светские книги: «Одиссею» Гомера, учебник математики Е. Д. Войтяховского, «Каталог растениям» В. Г. Вороблевского. Из 165 одобренных Моисеем к печати книг только одну треть (58 названий), да и то с большой натяжкой, можно назвать духовными[180].
Облеченные высокими полномочиями цензоры в монашеских рясах показали себя куда более компетентными и пристрастными «гасителями» крамолы, чем их полицейские коллеги. Немало русских авторов и переводчиков имели в те дни случай убедиться, что беспечальные времена «вольных мудрствований» миновали. Подлинной находкой для врагов масонов было новое периодическое сочинение «Беседы с богом», напечатанное в конце 1786 г. Типографической компанией без «визы» Моисея. Не успело оно появиться в свет, как вездесущие доносчики поспешили донести о нем Екатерине II. По распоряжению секретаря императрицы графа А. А. Безбородко, Новикова вызвали 3 декабря в московскую Управу благочиния, потребовав предъявить заключение духовных цензоров об этом журнале. Как выяснилось, Моисей действительно не цензуровал «Беседы с богом», однако и на сей раз полиция не нашла в действиях Новикова ничего противозаконного. Печатание «Бесед», издававшихся Н. М. Карамзиным (а не Новиковым!) и одобренных полицмейстером Б. П. Островским, началось задолго до вступления в силу новых цензурных установлений. Больше того, Новиков заблаговременно преподнес первую часть журнала архиепископу Платону, и она «удостоилась» его апробации. Не видя оснований для запрещения карамзинского издания, московский главнокомандующий П. Д. Еропкин ограничился тем, что предписал цензорам иметь более «строгое наблюдение о подобных сему книгах»[181].
Позиция Платона и его единомышленников, занятая ими в деле об издании журнала «Беседы с богом», еще раз наглядно продемонстрировала императрице нежелание высшей церковной иерархии принимать активное участие в антимасонской кампании. Столкнувшись со столь серьезным препятствием на пути к осуществлению своих замыслов, Екатерина II решила во что бы то ни стало сломить сопротивление строптивого архиепископа. Повод для этого подвернулся довольно скоро.
Еще со времени никоновских реформ официальная православная церковь вела жестокую борьбу против старообрядчества. Около 100 лет духовные и светские власти неутомимо преследовали сторонников протопопа Аввакума. Однако в первые годы екатерининского царствования русское правительство стало относиться к ним значительно терпимее.
Грозным оружием старообрядческих миссионеров издавна была книга. В сотнях и тысячах сцисков расходились по всем концам России «жития» мучеников за «древлеправославную» веру. К середине XVIII в. спрос на «дониконианские» богослужебные книги настолько увеличился, что его не могли уже удовлетворить скудные запасы изданий первых русских типографов, сохранившиеся после бесчисленных погромов и обысков. Поэтому старообрядцы, не жалея ни денег, ни сил, стремились, обзавестись собственными типографиями.
Появление первых «раскольничьих» типографий за рубежами России, в Польше и Литве, серьезно встревожило руководителей Синода. Последней каплей, переполнившей чашу их терпения, было появление в продаже на Макарьевской ярмарке старообрядческих изданий, напечатанных с дозволения местных властей клинцовскими купцами Д. Рукавишниковым и В. Я. Железновым. Сообщая в Синод 16 июля 1787 г. об этом, епископ Дамаскин решительно потребовал у правительства запретить деятельность клинцовской типографии и уничтожить ее издания, служащие «для простого народа великим соблазном»[182].
Можно не сомневаться, что Екатерина II внимательно прочитала донесение Дамаскина. Теперь, когда в ее руки попал столь примечательный документ, она могла смело, не опасаясь упреков со стороны духовенства, подписать 27 июля 1787 г. указ, запрещавший печатать в светских типографиях книги духовного содержания[183].
Итак, многолетний конфликт между духовными и светскими властями, казалось бы, разрешился к общему удовлетворению. Однако, как вскоре стало известно, каждая из высоких договаривающихся сторон постаралась истолковать положения этого указа в выгодном для себя направлении.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});