Читать интересную книгу Скажите «чи-и-из!»: Как живут современные американцы - Ада Баскина

– А зачем Америке так много специалистов по общению?

– На самом деле, специалистом должен быть любой, – ответил профессор Бетинхаузен. – Супругам надо уметь строить отношения без ссор. Родителям – разговаривать с детьми. Руководителям в общении с подчиненными избегать конфликтов, и наоборот. Ну и, конечно, человек должен уметь хорошо выражать свои мысли. Иначе мы не можем оставаться демократической страной.

Последнее настолько неожиданно, что я не улавливаю никакой логической связи.

– При чем тут демократия? – восклицаю я.

– Ну как же, иначе вы не сможете никого убедить в своей правоте. Пусть вас обуревают самые гениальные мысли, но они не заработают, если вы не сумеете правильно их изложить. Каждый, у кого есть общественно значимые идеи, обязан уметь их выражать доступно и убедительно. Чтобы ему поверили, за ним пошли, за него проголосовали. Он должен научиться искусно говорить на митинге, по радио, по телевидению, с отдельными группами людей.

– То есть вы говорите о политиках? Вот пусть их и учат этому мастерству.

– Нет, не только о политиках. Искусство контактировать, убеждать еще важнее в науке, промышленности, в торговле. Возьмем типичную ситуацию. В автомобильной корпорации объявляется конкурс на концепцию новой модели. Босс приглашает к себе специалистов, просит каждого высказать свои предложения. Как вы думаете, что нужно, чтобы склонить босса к варианту именно этого претендента?

– Компетентность, интуиция, талант.

– Да, конечно. Но этого мало. Нужно еще мастерски убедить его и, конечно, его советников в том, что именно твой проект действительно лучший. Теперь возьмем торговлю. Вы знаете, как американский рынок завален товарами. И как вы думаете, у какого из них наибольший шанс быть проданным? У самого лучшего по качеству? У самого дешевого? Возможно. Но вероятнее всего, у того, что попадет в руки продавца, умеющего убедить вас купить именно этот товар.

Декан Бетинхаузен рассказывает, как это мастерство вырабатывается в лучших школах:

– Самый важный предмет в младших классах – чтение вслух. Здесь проверяют произношение ребенка. Малейшие отклонения от нормы – и к делу подключается логопед. (У маленьких американцев проблемы чаще всего с шипящими и свистящими.) Учитель следит за тем, как звучит голос ученика: не слишком ли тихо, не чересчур ли громко; нет ли у него «каши во рту», не мямлит ли он. В средних классах ученики постепенно приобщаются к искусству публичных выступлений. Делается это разными способами. Например, группа школьников выполняет какую-то работу – по биологии или географии, математике или истории. Одноклассники, не участвующие в этой работе, начинают ее обсуждать, подмечая в основном недостатки. Команда парирует, доказывает достоинства. В большинстве школ есть программа ораторского искусства. Разделившись на две партии, участники разыгрывают реальные или придуманные судебные процессы.

Они соревнуются не в поисках истины, а лишь в убедительности аргументации. Потом команды меняются и начинают отстаивать противоположные точки зрения. Это в чистом виде тренировка в поисках аргументов и точности языка.

Все, что я узнала от декана Ирвина Бетинхаузена, было настолько для меня ново, что я захотела посмотреть своими глазами, как это происходит.

Выбрала вполне заурядную школу, не частную, а публичную, в маленьком (50 тысяч жителей) городке Хазлетт, штат Мичиган, – типичная американская глубинка. Договорилась с администрацией, что приду на урок по предмету, который здесь называется Persuasive argumentation (убедительная аргументация).

В класс я вошла за несколько минут до начала урока. Подростки 13–14 лет шумно рассаживались за парты – легкие пластмассовые конструкции стул-стол, скрепленные алюминиевыми трубочками. Ящиков у парт, как и в начальной школе в Коламбии, нет. Сумки, куртки бросают тут же, рядом с собой, на пол. Выглядят ученики довольно расхристанно: широченные джинсы, поперечными складками нависающие над кроссовками, бахромящиеся шорты, растянутые майки, иногда две-три сразу, одна торчит из-под другой – уходящая мода (провинция все-таки).

Разницы в одежде между мальчиками и девочками нет. Только у первых кепочки козырьком назад или набок, а у вторых – распущенные волосы по плечам. В отличие от учеников, учитель Роджер Райс – сама подтянутость. Крахмальная сорочка, галстук, безупречная складка на брюках.

Тема состязания объявляется заранее. Готовиться к ней можно дома, в библиотеке и, конечно, в Интернете. Но нельзя ничего отрепетировать: заранее неизвестно, какую тактику доказательств выберет противник. Сегодняшняя тема – «Цензура в СМИ». Класс разделен поровну. Представитель каждой команды выходит к доске и излагает свои аргументы.

Парень говорит: «Любая цензура – это нарушение демократии, она недопустима». Девочка ему возражает: «Если разрешить показывать все, то с экранов ТВ не будут сходить порнографические фильмы». Его аргумент: «Как только вы введете цензуру на какую-то одну программу, она автоматически распространится на десятки других». Ее контраргумент: «Тогда надо снимать телевизионные глушилки, вы хотите, чтобы нецензурные слова слышала вся многомиллионная аудитория?» Ну и так далее, в течение часа.

Учитель сидит все это время на задней парте, ни единым словом не вмешивается. Я спрашиваю его, кто же победил. Он говорит, что никто, так как это всего лишь разминка, подготовка к соревнованиям всех близлежащих школ. Вот там ораторов будут судить несколько сотен зрителей, тогда и определится победитель.

Я делюсь с профессором Бетинхаузеном своими впечатлениями от урока.

– Это, конечно, хорошо, что в той школе так поставлено обучение. Однако не заблуждайтесь, так дело обстоит далеко не всюду, – охлаждает меня профессор. – У нас достаточно людей с аттестатом о среднем образовании, которые плохо владеют речью: они «мэкают-бэкают», каждую минуту вставляют слова-мусор: «знаете», «понимаете».

В молодежном сленге часто встречаются грубые слова и неприличные выражения. Это значит, что система преподавания навыков общения в их школах дает сбой. Но там, где она поставлена хорошо, она производит и, так сказать, побочный эффект – помогает наладить хороший эмоциональный настрой в коллективе.

– А что такое «хороший эмоциональный настрой»?

– Это когда у каждого есть ощущение, что его уважают.

Не знаю, насколько верны мои впечатления, но мне показалось, что учителя уделяют не столько внимания внедрению знаний в головы своих учеников, сколько созданию «хорошего эмоционального настроя».

Я никогда не видела, чтобы преподаватель долгое время говорил на уроке один. Даже объясняя новый материал, он обычно обменивается с учениками репликами, отвечает на вопросы, которыми они его то и дело перебивают, подкидывает им забавные примеры, шутит.

Одна русская эмигрантка, учительница, рассказывала, как ей предложили вести в средней школе уроки русского языка. Положили испытательный срок три месяца. А через месяц ее вызвал директор и в работе отказал. В чем дело?

– Я вас предупреждал, что вы должны увлекать предметом своих учеников, – сказал он.

– Но я и старалась увлечь – мы разыгрывали сценки, пели песни. Но ведь правила все-таки надо заучивать…

– Ничем не могу помочь, детям на ваших уроках скучно.

Созданием «хорошего эмоционального настроя», кстати, занимается не только и не столько преподаватель, сколько другие сотрудники – психолог, социальный работник, технические помощники. С тремя из них я побеседовала и составила вот такую общую картину их обязанностей.

Джулия Смит, помощник учителя, из начальной школы в городке Коламбия:

– Первоклассникам я помогаю адаптироваться к школе. Успокаиваю тех, кто слишком возбужден. Объясняю, как надо поднять руку, если хочешь спросить. Некоторые стесняются выйти в туалет, хотя у нас для этого разрешение не требуется. Просто ставишь на стол учителя палочку с кружком, а вернувшись, ее забираешь. Я также организую завтраки, игры на переменке, дети обязательно должны побегать, им же тяжело с непривычки. Ну и, конечно, если кто-то порезался, упал, ушибся – это тоже моя забота. Или, например, замечаю, что у кого-то испортилось настроение – тогда спешу выяснить, как его исправить.

Джон Клайэп, психолог той же школы:

– В моей компетенции душевные проблемы детей. Иногда с ними приходят сами ребята. Иногда их присылают учителя. Проблем не так уж много, большинство известны были и раньше. Просто с каждым годом увеличивается число детей, которые от них страдают. Например, гиперактивность и дефицит внимания. Это когда ребенок не может долго сосредоточиться на занятиях, во время урока ему трудно усидеть на месте. Он постоянно вскакивает, разговаривает с соседями, чем-нибудь кидает в них. Мешает и учителю, и детям. Но он в этом не виноват. Ему требуется специальное лечение, и я стараюсь подобрать ему правильную терапию. Раньше таких детей приходилось на школу человека два-три, сейчас раза в три-четыре больше. Убыстряется ритм жизни, появляются новые раздражители: по ТВ – убийства, насилие, фильмы-страшилки; на компьютере – жестокие игры. Эти же причины, кстати, порождают и другую проблему – агрессивность, жестокость. Проблема номер два – аутизм. Это, наоборот, очень замкнутые дети. Их тоже становится больше, но это уже от других причин. Большинство матерей вышли на работу. Родители все реже бывают дома. Ребенок ведет замкнутый образ жизни, привыкает к одиночеству, у него не развивается навык общения. Это что касается отклонений от норм поведения. Но и у вполне нормальных детей проблем хватает. Комплексы на почве неуспеваемости, недовольство своей внешностью. Разочарование в дружбе. Неразделенная любовь. Самая большая моя проблема – аутсайдеры. Как помочь детям, страдающим от недостатка уважения сверстников? Для меня как профессионала – это самая главная задача. Отыскать ту, порой еле заметную, точку опоры, которая даст отвергнутому возможность ощутить уверенность в себе, в чем-то почувствовать свою силу. И я сознаю, как велика моя ответственность. Не сумею я помочь ему обрести самоуважение – вырастет он неудачником.