академическая. Конечно, никто в Белом доме не проговорил, сунув в рот сигару: «Бом – чертов коммуняка, и мы не дадим хода его интерпретации квантовой механики». Однако этого и не требовалось. Теория Бома стала просто сопутствующим ущербом – незначительный эпизод в контексте куда более важного геополитического и идеологического противостояния.
Однако и здесь важным фактором была эстетика. Одной из главных причин, по которой западные физики не обратили особого внимания на интерпретацию Бома, было отсутствие у них потребности искать что-то за пределами модели коллапса по Бору. Просто идея, что наблюдатели волшебным образом вызывают коллапс квантовых объектов, не представлялась им настолько уродливой, чтобы оправдывать работу над другой интерпретацией.
В итоге эти два ненаучных фактора – государственная политика и эстетика – и поставили жирный крест на теории Бома. Наука на несколько десятилетий потеряла из виду перспективное направление исследований и продолжала консолидироваться вокруг консенсуса, у которого не было никаких научных оснований превалировать над моделью Бома.
Лично я не сторонник интерпретации Бома, но даже неважно, верна ли она. В то время все понимали, что Бом мог бы стать новым Галилеем, а его теория – одним из прорывов века.
Сказать, конечно, можно что угодно, и уж точно не всякий перспективный исследователь со спорными идеями – Галилей. Но так и не должно быть: одна великая научная идея окупает сотню плохих, а великие научные идеи нестандартны по определению. Поскольку они нестандартны, они неизбежно встречают отпор со стороны научной и политической элиты, стремящейся сохранить свой авторитет и свою нужность. И почти всегда результат одинаков – людям вроде Бома затыкают рот, толком даже не выслушав.
У всех нас возникает естественный порыв что-то с этим сделать, но нужно быть осторожными – этот импульс может далеко завести. Хуже системы, которая неофициально подрывает определенные научные идеи, может быть только система, которую люди обычно создают в противовес.
Итак, американские физики в основном (но неофициально) оттесняли теорию Бома на обочину, отчасти из-за его симпатий к коммунизму. Но вскоре мы убедимся, что еще интереснее источник его теории – система, которая пыталась диктовать ученым, какие теории им официально можно поддерживать, а какие нет.
Младенца выплеснуть, воду оставить
Возможно, вы знаете Владимира Ленина как бесшабашного революционера-марксиста, свергшего последнего русского царя и создавшего Советский Союз как первое в мире коммунистическое государство – государство, которое очень скоро принялось морить голодом, убивать и сводить в могилу непосильным трудом десятки миллионов собственных граждан.
Но и у Ленина были свои недостатки.
В вопросах физики и философии он был узколобым. Нельзя сказать, что его взгляды были очевидно ошибочными или глупыми, но он подходил к научной философии с самонадеянностью пьяного задохлика, который воображает, что сумеет одолеть Мухаммеда Али в боях без правил.
Ленин был убежден, что сознание – это продукт физической активности мозга, а реальность существует независимо от того, есть ли кому ее наблюдать. И свое мнение он при себе не держал: еще в 1908 году он сделал краткую передышку от призывов к вооруженному ограблению почтовых отделений, поездов и банков, чтобы написать объемный труд на четыреста страниц под названием «Материализм и эмпириокритицизм», где обосновал свой подход к физике.
Русские марксисты очень любили Ленина и его четырехсотстраничные книги, и он быстро превратился в помесь кровожадного революционного лидера и псевдорелигиозной иконы. Его сочинения по физике и философии стали в Советском Союзе своего рода священным писанием, и их почитали еще десятки лет после того, как Ленин умер, а его тело – в абсолютно атеистическом государстве – мумифицировали и поместили в мавзолей.
После смерти Ленина власть перешла к Иосифу Сталину, всеми любимому двойнику Саддама Хусейна. Именно во времена сталинского террора советские философы основательно взялись за дело и влезли во все сферы жизни советского человека, в том числе и в физику. Теории Ленина продолжали формировать науку и культуру далеко за пределами его саркофага.
Среди марксистов-ленинистов бытовало мнение, что западная наука находится под влиянием порочного капитализма и доверия не заслуживает, поэтому только при социализме возможно разгадать глубочайшие тайны вселенной и наконец-то дать ответы на фундаментальные научные вопросы вроде того, какого все-таки цвета то платье в интернете – золотое или синее. Поэтому советские философы решили, что им нужна новая наука, не запятнанная капиталистическим упадком.
И они ее создали. Называлась она «социалистическая наука», и ее главной целью было заново интерпретировать научные наблюдения в соответствии с представлениями Ленина. Если какой-то факт причинял неудобства (его слишком трудно было исказить должным образом), его игнорировали или отрицали. Социалистическая наука стала ключевым идеологическим столпом всей советской системы.
Советские философы, кроме всего прочего, настаивали, что социалистическая наука должна описывать мир, существующий независимо от наблюдателей. Церковь Ленина в этом отношении была тверда: всю эту нелепицу Бора с коллапсом из-за наблюдателя долой, а всякий, кто осмеливается говорить или даже думать иначе, – гнусный пособник капитализма и вообще мочится в постель.
Поэтому советская власть сделала то единственное, что могла сделать для гарантированного прогресса науки: объявила «неправильные» мнения нелегальными. Начиная с 1947 года подход Бора к квантовой механике был в Советском Союзе вне закона.
Именно так: в качестве реакции на свое (возможно, даже верное) ощущение предвзятости западной науки советская власть решила не минимизировать собственную предвзятость, а, наоборот, максимизировать ее в противоположном направлении. Произносились речи, обличающие все зло, которое таит в себе интерпретация Бора, и ученых наказывали за то, что они с ней соглашались, – и даже за то, что считали отдельные ее аспекты перспективными. Там, где Запад создавал неофициальные препятствия для спорных теорий, Советы отвечали официальным запретом на государственном уровне.
Вот в каких декорациях Дэвид Бом примкнул к международному сообществу западных ученых-коммунистов, искавших способ придать квантовой механике более марксистскую форму. Поэтому не случайно теория Бома рисовала именно такую картину – квантовый мир, который существует объективно и с сорванными покровами случайности в полном соответствии с изящной марксистской эстетикой (да, опять это слово).
Однако даже марксистско-ленинская теория Бома не нашла всеобщего одобрения среди советских ученых и официальных лиц, многие из которых утверждали, что по целому ряду нюансов его картина все-таки не вполне соответствует ленинизму. Они указывали на пассажи из сочинений Ленина, противоречащие эстетике теории Бома, и на этом основании заявляли, что вся его теория ошибочна.
С их точки зрения, это было вполне естественно: пусть Бом и симпатизирует коммунистам, он все равно пропитан культурой загнивающего капиталистического Запада, а между тем всем известно, что подлинная социалистическая наука не может прийти из страны, где за 2 доллара 40 центов вам продадут чизбургер и картошку фри с жареным луком и сырным соусом.
Что же это за