Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Солнце поднялось в зенит, и от вышки лежит короткая решетчатая тень. В эту тень и прислонил свой без крыльев над колесами велосипед начальник пожарной службы Артюхин. На вышке его племянник Славка рассматривал в морской бинокль поселок.
— Ничего не видать? — громко спросил Артюхин.
Славка не отозвался: он считал дома.
Артюхин подождал, снял форменную, фуражку и помахал ею, остужая вспотевшее горячее лицо.
У раскрытых ворот депо лежали на лужайке дежурные шоферы Козловы, отец и сын. Оба в брезентовых робах, как и положено дежурным. Они только что выкупались, волосы еще мокрые, и вот улеглись на солнышке, сушат.
На двери дежурного дома висел большой амбарный замок: летом дом пустовал. Ворота конного отделения депо тоже были заперты — там стоял один старый ручной насос «Красный факел» да висело несколько огнетушителей.
Не дождавшись ответа, Артюхин поглядел вверх: загорелые Славкины руки, согнутые в локтях, почти незаметно вели вдоль поселка черные окуляры бинокля.
— Триста двадцать один, триста двадцать два, триста двадцать три, — бормотал вполголоса Славка.
— Ты што там считаешь? — начал сердиться Артюхин.
— Дома, не мешайте! Триста двадцать семь, триста двадцать восемь…
— Не считай. Пятьсот тридцать шесть домов и сто девятнадцать прочих построек. Ничего не видать, спрашиваю?
— Все видать, — сказал Славка, не отрываясь от бинокля. — Вот директорская «Волга» едет с поля… Плотники на обед пошли, под пазухой обрезки досок несут… А вон на вашем огороде чей-то теленок шастает. Сбегать прогнать?
— Не дури, ты на вахте. Не горит, спрашиваю?
— Нет, — вздохнул Славка, опуская бинокль.
— И не будет, — сказал Артюхин. — Не должно быть никаких пожаров. Никогда. Но глядеть надо в оба.
Осенью год исполнится, как Артюхин стал учить племянника терпению и порядку, есть уже кой-какие надежды, а все-таки проверить лишний раз не мешает. Вот приехал, а на огороде чей-то теленок лазит, все огурцы, поди, потоптал, стервец. Чего только Марфа там делает!
— Стой и гляди, — по привычке наставлял Артюхин. — Тебе жалованье за это платят, рабочим считают, и должен глядеть.
О Козловых он не беспокоился: Степан двадцать второй год на пожарке, при лошадях еще состоял, пока их не заменили машинами, — беспокойно, кормить-поить надо, убирать навоз, да и силы-возможности у лошади слабые. Но и тогда Степан не подводил, а сейчас машина у него всегда на ходу, и сына Петюшку содержит в аккуратности. Петюшка ровесник Славке, из армии прошлой осенью вместе пришли, служили в одном полку, а люди разные. Утром Петюшка примет машину у сменщика, проверит и ложится у ворот с книжечкой — читает. А Славка будто жеребец стоялый — того и гляди из оглобель выпрыгнет, только вожжи ослабь.
— Главное в нашем деле што? — механически продолжал Артюхин, думая, что надо опять заехать к директору насчет вышки. — Главное в нашем деле работа, а не пожары. Профилактика. Зачем? А затем, штобы упредить стихию. Я двадцать три года здесь вкалываю, и вот плоды: четвертый год ни дыминки.
— Что же тебе медаль за такое геройство не дали? — спросил Славка. — Есть медаль «За отвагу на пожаре», в Дубровке брандмейстера наградили.
— Пускай. Только геройство наше не в пожарах, а в том, што нет их. Так я говорю, Степан?
— Эдак, — сказал Козлов-старший. — Какой от них прок, от пожаров, никакого проку.
— Всё знаете, — сказал Славка. — Правильные вы оба, мудрые, всё знаете.
— А ты не знаешь, — рассердился Артюхин. — Сколько раз говорил, не скидать форму на дежурстве, опять самовольничаешь! Тебе тут пляж или што?
— Или што, — усмехнулся Славка.
Артюхин взял за рога прислоненный к вышке бескрылый велосипед, сказал Козлову строго:
— Не отлучайся, Степан, гляди тут. Мне надо к директору насчет вышки съездить.
— Поезжай, поезжай, — сказал Козлов-старший. — Он такой, директор, не будешь донимать — не сделает. — И поглядел в плотную форменную спину начальника, закрутившего педалями: он-то знал, что не за этим поехал Артюхин, теленка сгонять поехал. А насчет вышки — это для важности сказано: вот, мол, такие дела я с кем решаю, с директором! Два года уж решают, а толку нет. Упадет скоро вышка — два столба-стояка ненадежны, крестовина одна сломалась, лезешь наверх, и вся вышка скрипит, ходуном ходит…
— Пап, расскажи сказку, — попросил Петюшка, зевая. — Или байку какую. — Он уж дважды прочитал приключенческий роман, а тут делать нечего, лежишь и лежишь. — Надоела мне книжка.
— Другую возьми, — сказал Козлов-старший.
— Библиотекарша в отпуске, вот вернется — возьму.
— Расскажи! — крикнул с вышки Славка. — Или для родного сына сказки жалко?!
Он навел бинокль на Козловых, глянул и опустил: очень близко, в самые глаза лезут их сивые головы. Зевнул. Лежат на травке, как цыплята, хорошо им, спокойно, всю жизнь лежать согласны. Лежать или сидеть, все равно.
Славка положил бинокль на лавку рядом с телефоном, поглядел на мертвое зеркало пруда. Искупаться, что ли? Можно бы искупаться, да вода в пруду тихая, теплая, неинтересно. Вот на Буг бы сейчас, на стремя! Прыгнешь с крутизны, вода студеная, будто кипятком ошпарит, тело сожмется, как пружина, силу почувствуешь, а поток уж несет тебя на камни, и берег далеко, и ты борешься с потоком, бешено работаешь руками и ногами, и глаза, как у ястреба, все замечают: и другой берег, и камни, на которые тебя несет, и пенный водоворот у камней, и все-все. А с берега старшина орет испуганно: «Вернись сейчас же, утонешь — на «губу» посажу!»
— Ну ладно, слушай вот эту, — говорит Козлов сыну. — Шла лиса по дорожке, нашла грамотку, отдала попу читать. Поп читал, читал и говорит: «Ну, лиса, будет гроза, всех вас, зверей, перебьет…»
Этот старшина был вроде Артюхина: соблюдай устав, следи за порядком, слушайся командиров. Не послушаешься — наряды вне очереди, утонешь — на «губу». А как он посадит на «губу», если утонешь, вот ведь остолоп!
— Пошла лиса и заплакала. Навстречу — волк: «Что, кума лиса, плачешь?» — «Как же мне не плакать-то? Вот шла я по дорожке, нашла грамотку, отдала попу читать. Поп читал, читал и говорит: «Ну, лиса, будет гроза, всех вас, зверей, перебьет». Пошли они оба и заплакали…
Конечно, гражданская обязанность, долг. Славка соблюдал уставы, служил, восемнадцать поощрений и только шесть взысканий за все время. Это уж на последнем году службы, на третьем, а до того одни благодарности были…
— Навстречу медведь: «Что, кума лиса и кум волк, плачете?» — «Да как же нам не плакать-то? Вот шла лиса по дорожке, нашла грамотку, отдала попу читать…»
Потому, что надоедает одно и то же три года. Выучил уставы, овладел всеми видами стрелкового оружия, первый разряд по скоростной стрельбе получил, на тактике за командира отделения действовал… ну, а дальше?
— …Поп читал, читал и говорит: «Ну, лиса, будет гроза, всех вас, зверей, перебьет…»
Мог бы уехать к брату в город, а зачем? Одни и те же болты и гайки точить? Спасибо, он механизатор широкого профиля, самое место на пожарке. Самое высокое. Соблазняли трактором, да не соблазнили — стреляный воробей, до армии два года отстучал. Нынче — трактор, завтра — трактор, послезавтра опять трактор. С утра до вечера. Весной и летом. Плуги и сеялки. Кукуруза и пшеница. Грязный комбинезон и сапоги. Одна отрада — Алка, да и та чай без сахара: целовать целуй, а дальше не моги, пока не женишься. А ведь если женишься, тогда эта Алка на всю жизнь, каждую ночь одна и та же…
— Навстречу заяц: «Что, кума лиса и кумовья волк с медведем, плачете?..»
Дядька Артюхин толкует о порядке, о терпении: вот, мол, когда я начинал работать, тут один ручной насос «Красный факел» был, а сейчас две машины, пенная химическая установка, мотопомпы мощные. Ну и что? Пожаров нет, и стоит эта техника который год без дела.
— …Пошли они четверо и заплакали. Навстречу пятый зверь — петух…
Пятый! Не пятый, а десятый раз, поди, рассказывает эту сказку, как не надоест. Петюшка лежит и рот разинул шире варежки. Вот если бы их дом загорелся, забегали бы они! «Петюша, сынок, живей!» — «Лечу, папа, за тобой лечу!..» Дядя Степан уехал, а у Петюшки мотор глохнет на полдороге. «Слава! — кричит. — Друг! Ты широкий профиль, помоги, век не забуду!» А Славке плевать, забудет он или не забудет. Капот мигом вверх, осмотрел — пустяки, на минуту дела. «А ну уступи место!» И Славка сам садится за руль, гонит, ревет сирена, разбегаются куры, гуси, ребятишки… Вот и дом. Пламя бушует вовсю, люди суетятся, галдят, а дядя Степан машину подогнал и растерялся: огонь ли ему тушить, добро ли свое из огня спасать. «Назад! — властно кричит ему Славка. — Раскатывай рукав, мать твою…» Мигом расставил людей, заработали обе мотопомпы, и Славка включает пенную химическую установку. Поток пены разом поглотил огонь, отдельные очаги сбивают водой, еще минута, и конец. Только дымный пар стоит над пожарищем. Все восхищаются Славкой, бабы плачут и обнимают его, а из толпы выходит Алла и не сводит с него влюбленных глаз! «Сегодня!» — шепчет она.
- Собиратели трав - Анатолий Ким - Советская классическая проза
- Мариупольская комедия - Владимир Кораблинов - Советская классическая проза
- Взрыв - Илья Дворкин - Советская классическая проза
- Твой дом - Агния Кузнецова (Маркова) - Советская классическая проза
- Взгляни на дом свой, путник! - Илья Штемлер - Советская классическая проза