Читать интересную книгу Кольцо Соломона - Джонатан Страуд

24

Ашмира

Ашмира рассчитывала, что джинн все-таки что-нибудь скажет по этому поводу. До сих пор он за словом в карман не лазил. Однако он промолчал. Он застыл в неподвижности, и язычки пламени, плясавшие по всему его телу, внезапно съежились и исчезли.

Он стоял неподвижно, как каменная статуя, и так же безмолвно, но исходившее от него молчание было яростным. Оно ядовитым облаком заполнило комнату и давило на девушку с такой силой, что у нее подгибались колени. Она машинально отступила на шаг.

Ашмира закрыла глаза и глубоко вздохнула. «Спокойно!» Надо сохранять спокойствие. Бартимеус, несмотря на все угрозы и протесты, теперь в ее власти. Ему ничего не остается, кроме как повиноваться.

Только спокойные и стремительные действия, практически без размышлений, позволили Ашмире пережить предыдущие полчаса. Стоило бы ей остановиться и задуматься над тем, что она делает: обворовывает грозного волшебника, призывает демона, куда более могущественного, чем все, с какими ей доводилось иметь дело прежде, — ее одолел бы страх, она бы споткнулась и была бы обречена. Но этого не случилось. Она, как то было свойственно ее дарованию, выполняла одно за другим с отстраненной сосредоточенностью, думая исключительно о сиюминутных насущных делах, а не о последствиях.

По правде говоря, труднее всего было вначале, во время этого бесконечного пиршества, пока Хаба и еще несколько высших волшебников упивались до бесчувствия. Со стороны казалось, будто Ашмира просто сидела, улыбалась, смеялась их шуткам и прихлебывала вино. А внутри она терзалась ожиданием, каждый миг опасаясь, что ее вот-вот отошлют прочь или египтянин спрячет хрустальную бутылочку так, что она не сумеет ее достать. Она улыбалась, но ей хотелось кричать. Однако когда Хаба наконец уронил голову и закрыл глаза, она была готова действовать. Выхватив бутылочку у него из-под носа, она покинула зал, миновав ряды порхающих джиннов, и бросилась к себе в комнату. Там она достала из котомки ткань и свечи, методично разложила и расставила их, разбила бутылочку и вызвала демона. И все это — без единого колебания.

Само заклинание едва ее не прикончило. Ашмире уже доводилось вызывать джиннов помельче с помощью тех же самых приемов, однако она не учла, насколько могуч Бартимеус. Даже с закрытыми глазами, пытаясь дочитать заклинание, она ощущала, как его мощь давит на границы ее круга. Она знала, что будет, если сделать хотя бы одну-единственную ошибку, и это быстро истощало ее силы. Однако от того, выживет она или нет, зависела судьба Савы, и мысль об этом все еще перевешивала. Несмотря на усталость, несмотря на то, что ей уже много месяцев не доводилось вызывать демонов, несмотря на то, что ярость джинна хлестала ее, Ашмира отключилась от своих страхов и сумела подчинить его себе.

Теперь оставалось только суметь воспользоваться этим.

Она откашлялась и устремила взгляд на демоническую фигуру. Как сильно он отличается от того приятного юноши, каким был накануне! Но, как он ни ужасен, использовать его можно.

— Бартимеус, — хрипло произнесла она, — я повелеваю тебе немедленно, без колебаний и проволочек, покинуть это место вместе со мной и благополучно доставить меня к царю Соломону, чтобы я могла его убить и снять с него Кольцо (во избежание разночтений: речь идет об уникальном талисмане невиданной силы, а не о какой-нибудь обычной безделушке), а затем помочь мне бежать вместе с ним в безопасное место. Это все ясно?

Фигура ничего не ответила. Она сидела, окутанная дымом, темная и застывшая.

Ашмиру передернуло; как будто ледяной ветер коснулся ее затылка. Она оглянулась на дверь комнаты — все было тихо.

— Я повелеваю также, — продолжала она, — в случае если убить Соломона окажется невозможно, или если меня схватят, или мы с тобой разлучимся, чтобы ты прежде всего похитил и уничтожил Кольцо либо, в случае если уничтожить его невозможно, навеки скрыл его, так, чтобы никто из людей никогда Кольца не нашел и не узнал, где оно находится! — Она перевела дух. — Спрашиваю еще раз: это ясно?

Джинн не шелохнулся. Даже огонь в его желтых глазах, казалось, угас.

— Бартимеус! Тебе ясно или нет?

Гибкое тело слегка шелохнулось.

— Самоубийство. Ничего не выйдет.

— Ты древний дух, отважный и находчивый. Ты мне сам об этом говорил.

— Украсть Кольцо? — тихо переспросил он. — Убить Соломона? Нет. Это самоубийство. С тем же успехом можно прыгнуть в глотку Хабе или искупаться в расплавленном серебре. Я лучше съем собственные ноги или суну голову под зад садящегося слона. Ты отправляешь меня на смерть.

— Я и собственной жизнью тоже рискую, — возразила Ашмира.

— Ага, ну да. Это как раз хуже всего.

Краснокожий демон наконец ожил. Он как будто сделался ниже ростом, и его багровая кожа несколько потускнела. Он отвернулся от Ашмиры, обнимая себя за плечи, словно ему было холодно.

— Ты не боишься умереть, — сказал он. — На самом деле это входит в твои планы. А если уж ты за себя не боишься, твоему рабу и подавно надеяться не на что.

— Нам не до этого, Бартимеус. Тут идет речь о куда более важных вещах, чем твоя или моя жизнь!

— О более важных вещах? — Демон глухо хохотнул. — Хотел бы я знать, о каких именно. Понимаешь, — продолжал он, не дав заговорить Ашмире, — обычным волшебникам наплевать на все, кроме богатства и своей драгоценной шкуры. Но при этом у них очень силен инстинкт самосохранения: помирать им совсем не хочется, так же как и мне. И поэтому, когда они поручают мне какое-то дело, оно очень редко бывает самоубийственным. Опасным — это да, но это всегда разумный риск. Потому что они понимают: если я погибну, последствия могут отразиться и на них тоже. А ты… — Демон тяжко вздохнул. — Нет, я всегда знал, что рано или поздно нарвусь на такого человека, как ты. Знал и боялся. Ты ведь фанатичка. Молодая, красивая, пустоголовая, и тебе на все наплевать!

У Ашмиры перед глазами пронеслись картины: горящая башня Мариба, уже почти две недели тому назад. Люди, передающие ведра по цепочке. Трупы, которые выносят на улицу. Слезы ярости затмили ей глаза.

— Ах ты, гнусный, себялюбивый, злобный… бес! — рявкнула она. — Да ты себе представить не можешь, насколько мне не наплевать! Ты просто понятия не имеешь, зачем я это все делаю!

— Ты думаешь? — Демон поднял три узловатых, когтистых пальца и принялся быстро их загибать. — Три попытки! Ради вашего царя. Ради вашей страны. Ради вашей веры. Как минимум два из трех, возможно все три. Ну? Скажи, что я ошибаюсь!

Ашмира понимала, что джинн нарочно ее злит, понимала, что нужно просто не обращать внимания. Но гнев и усталость сделали ее уязвимой.

— Я здесь ради любви к своей царице, — ответила она, — и к Саве, прекраснейшей стране под солнцем. Нет чести выше, чем умереть за них, хотя бездушному существу вроде тебя этого не понять.

Демон ухмыльнулся, продемонстрировав кривые, белые, ножницеобразные клыки.

— Ну да, — сказал он, — очевидно, я бездушное существо, потому что вся эта ерунда меня совершенно не заботит.

Его фигура внезапно расплылась, и он принялся менять обличья: перед Ашмирой по очереди предстало множество растрепанных, большеглазых юнцов, высоких и низкорослых, красивых и простоватых, с разным цветом кожи, принадлежащих ко множеству разных народов. Последним был тот самый красивый черноволосый юноша, которого она видела в ущелье, только на этот раз бескрылый, со спокойным, сдержанным лицом.

— Для такого дела джинн ни к чему, — сказал юноша. — Для того чтобы умирать за пустые слова, лучше всего годятся молодые люди. Возвращайся в Саву и найди там одного из ваших.

— Это не пустые слова, демон! — вскричала Ашмира. — Царь Соломон — мой враг, жестокий и беспощадный! Но что ты можешь знать об этом? Ты ведь никогда не бродил в садах Савы, где восходят к небесам ароматы жасмина, корицы и кассии! Ты никогда не видел, как шумят на ветру голубые душистые леса Шабвы, не видел алебастровых стен Мариба, где огромные резервуары с водой сверкают среди ярко-зеленых полей. И все это обречено на гибель, если я ничего не сделаю. Если я не остановлю Соломона, он очень скоро повернет свое треклятое Кольцо и вызовет целые полчища демонов, таких же гнусных, как ты. Они пересекут пустыню и обрушатся на мою страну. Они сровняют с землей города, уничтожат урожай, прогонят мой стенающий народ в пустыню. Я не могу допустить, чтобы такое случилось!

Юноша пожал плечами.

— Нет, я понимаю твою боль, честно, — сказал он. — Но только эта боль ничего не меняет. Ну хорошо, у вас в Саве очень красивые растения и здания, и что с того? В Уруке было то же самое, однако же вавилоняне уничтожили его, не моргнув глазом. Фонтаны, у которых играли его дети, были разбиты, и вода растеклась по земле. Стены разрушили, башни снесли, сады сожгли, руины замело песком. Через пятьдесят лет никто даже не помнил, где стоял этот город. Так уж оно повелось. В вашем неприятном мирке такое случается сплошь и рядом. Теперь настала очередь Савы; в один прекрасный день и Иерусалим постигнет та же участь. Посмотри на дело с точки зрения вечности, как делаю я, и успокойся. А если не хочешь — ступай и умри. Только меня в это не впутывай. Я тут совершенно ни при чем.