– Люк, это невообразимо прекрасно!
– Я всегда хотел назвать эту лаванду «Лизетта», потому что она такая же непредсказуемая, как и ты. Но Гарри меня загнал… – вздохнул он и склонился поцеловать жену. Лизетта расхохоталась.
– Qu’est-ce?[12] – недоуменно спросил он.
– Ох, Люк, не загнал, а обогнал! – хихикнула Лизетта.
– Ты у меня поплатишься за насмешки! – шутливо пригрозил он и потянулся к застежке на платье жены.
Лизетта увернулась и расхохоталась еще громче.
– Люк, веди себя прилично!
– Je me suis preparé[13], – сказал он и кивнул на расстеленное в стороне одеяло, бутылку вина и два стакана. – Как в добрые старые времена. Добро пожаловать в спальню, – шепнул он.
Воспоминания Лизетты прервал звонкий голос дочери:
– Мам, ты лимонад пролила!
Лизетта выровняла поднос и улыбнулась. Жизнь изменилась к лучшему после встречи с Нелл и Томом. Мрачные мысли покинули Люка, он стал по-настоящему счастлив. Рэйвенсы купили ферму Деза Партриджа и лавандовые поля Марчентов. Французская лаванда прижилась на тасманийской почве. После рождения Дженни в 1952 году Лизетта с радостью обнаружила, что унылая задумчивость Люка исчезла бесследно. В глазах мужа вспыхнул прежний лукавый огонек, белозубая улыбка не сходила с загорелого лица. Люк целыми днями пропадал в лавандовых полях, возвращался домой усталый, но довольный.
Такая спокойная жизнь продолжалась уже десять лет, поэтому Лизетта не стала говорить мужу о письме Макса Фогеля, полученном месяц назад. Секретов она не любила, но не хотела ворошить прошлое, вспоминать о Килиане, о погибшей семье Боне, о ненавистном фон Шлейгеле. Война нанесла глубокие раны, оставившие шрамы в душе Люка, и бередить их Лизетта не собиралась, однако считала, что обязана ответить на вопросы Максимилиана. Его доверительная манера обращения вызывала симпатию, а приложенная фотокарточка всколыхнула в Лизетте полузабытые чувства: молодой человек, изображенный на снимке для паспорта, как две капли воды походил на Маркуса Килиана.
Лизетта написала ответ в тот день, когда Люк уехал с детьми за рождественскими подарками, и при первой возможности тайком отправила письмо, хотя секрет, скрываемый от мужа, несколько омрачал ее безмятежное существование. Лизетта откровенно рассказала сыну Килиана все, что могла, и совершенно не желала ничего больше знать о судьбе фон Шлейгеля, надеясь, что он умер – отравился цианистым калием: по слухам, капсулы с ядом были у всех нацистов, служивших в концентрационных лагерях.
Однажды в Париже Сильвия, участница Сопротивления, показала Лизетте такую капсулу, принадлежавшую эсэсовцу, которого застрелили повстанцы. Лизетта никогда прежде не видела этих смертельных пилюль, заключенных в тонкую прорезиненную оболочку, и украла капсулу у Сильвии, боясь, что подруга воспользуется ядом. После окончания войны, когда Люк погрузился в пучину депрессии, Лизетте часто снились кошмары: кто-то надкусывал крошечную ампулу. Лизетта сказала мужу, что выбросила капсулу в море, хотя на самом деле надежно спрятала ее, как напоминание о полной опасностей юности.
– Мам, пойдем скорее, – поторопила ее Дженни. – Ты обгоришь на солнце.
Лизетта с трудом выбралась из плена воспоминаний и сошла с холма во двор, где стояли дистилляционные аппараты.
– Мы вам холодного лимонада принесли, – сказала она сборщикам, столпившимся у жарких перегонных кубов.
– Спасибо, миссис Рэйвенс, – откликнулся один из них. – Сейчас, только последнюю кипу утрамбуем и загрузим.
Лизетта отошла в сторону и, прикрыв рукой глаза от палящих солнечных лучей, с любопытством стала наблюдать за работой. За последние годы ручной труд на ферме сменился машинным; лаванду больше не жали серпами, сборочные комбайны заменяли десяток рабочих; кипы лаванды грузили не в старенький грузовик, а в новые тракторы с прицепами; а вот процесс перегонки и дистилляции остался прежним и требовал пристального внимания. Лизетта вошла в амбар, заполненный пахучими клубами пара. Голова кружилась от пряного запаха лавандовой пыльцы и меда, терпкого аромата нестойких компонентов, испаряющихся из перегонных кубов. Люк и Гарри напряженно всматривались в стеклянную колбу, где капля за каплей собирался драгоценный бледно-золотистый экстракт лаванды. Оборудование для перегонки и дистилляции Люк сконструировал сам, воссоздав и улучшив конструкцию «лебеденка», которым пользовался Якоб Боне в Сеньоне.
– Перерыв! – воскликнула Дженни, подбежав к отцу с братом.
Люк обнял дочку, и вместе они уставились на ароматную жидкость в колбе.
Гарри взглянул на мать и широко улыбнулся.
– Мам, экстракт превосходный!
– Да, – подтвердила Лизетта и строго свела брови. – А теперь все на отдых!
Они вышли во двор, где сборщики готовили очередную кипу свежесобранной лаванды к пропарке.
– Перерыв, перерыв! – сказала им Лизетта. – Гарри, принеси еще кувшин лимонада.
Сын кивнул и быстро взбежал по холму.
Люк торопливо выпил стакан холодного домашнего лимонада и с наслаждением вздохнул.
– Хорошо-то как!
Они с Лизеттой присели на траву в тени раскидистого дуба, чуть поодаль от сборщиков. Люк утер рот рукавом и взглянул на жену.
– Это наш лучший экстракт, – заявил он. – Повезем его в Лондон, на сертификацию.
– Откуда ты знаешь? – недоверчиво сказала Лизетта. – По-моему, запах чересчур насыщенный, даже противно.
Люк рассмеялся и спросил:
– Там лимонад остался?
– Пей, Гарри сейчас еще принесет.
Работники устроили перекур, и Дженни принялась учить их игре в веревочку.
– Так откуда ты знаешь? – спросила Лизетта мужа.
– По опыту… – Люк пожал плечами. – Понимаешь, экстракт настолько чистый и прозрачный, что это сразу говорит о его качестве. Вдобавок, я чувствую свежесть лаванды, в аромате нет ничего вяжущего.
– Ох, а у меня от него голова разболелась, – заметила Лизетта.
– Конечно, он слишком концентрированный, но, если честно, я в жизни не встречал лучшего экстракта.
– Никогда? – изумленно спросила она.
– Никогда, – подтвердил Люк. – Наверное, все дело в белой лаванде. Во Франции ее не признают и для перегонки не используют.
– Похоже, Гарри заслужил благодарность, – улыбнулась Лизетта, обнимая мужа.
– Конечно. Но в первую очередь благодарить надо Сабу. Это она сберегла семена.
Лизетта затаила дыхание – Люк очень редко вспоминал свою приемную семью.
Подошел Гарри с кувшином лимонада, наполнил стакан отца.