Дэвид: Пападжи однажды рассказал мне, что в Ришикеше какой-то йог пытался соблазнить ее.
Мира: О да, это очень забавная история. Она была полна энергии, все время бегала туда-сюда и выясняла, что где происходит. В одном ашраме йог пообещал научить ее тайным асанам, которые дадут ей много силы. Он привел ее в свой подвал, закрыл дверь и сказал, что, чтобы их сделать, она должна снять с себя всю одежду. Когда она отказалась, он попытался схватить ее.
Она оттолкнула его со словами: «Я твоя мать! Ты должен обращаться со мной как с матерью!»
Этому йогу не нужна была мать, ему нужно было что-то другое. В конце концов она оттолкнула его, бегом поднялась вверх по лестнице и убежала.
Дэвид: Сколько ей было лет, когда это произошло?
Мира: Ей было больше шестидесяти лет, но она хорошо выглядела. Этот йог был моложе ее по меньшей мере на тридцать лет, но, несмотря на это, счел ее привлекательной.
Дэвид: Она всю зиму провела с вами и с Пападжи?
Мира: Нет, она всегда совершала вылазки в другие места, особенно после первого месяца. Она также хотела увидеть другие районы Гималаев. Один месяц она прожила в Пхул Чатти и просто приходила к нам днем.
Дэвид: Как долго вы с Пападжи прожили в Индии?
Мира: До июня 1973 г. мы два раза продлевали визу, но после этого я больше не могла ее продлевать. Тогда было странное правило: если ты пробыл в Индии несколько месяцев в качестве туриста, ты должен прожить за пределами Индии такое же количество времени, прежде чем правительство позволит тебе вернуться. Я прожила там девять месяцев, поэтому мне пришлось покинуть Индию на девять месяцев, чтобы мне разрешили вернуться. Я в июне уехала в Европу со своей мамой и Мукти. Учитель остался в Индии.
Дэвид: Что вы делали все эти месяцы в Европе?
Мира: Когда я вернулась на Запад, я была полна энтузиазма рассказать всем об учителе. Мне хотелось рассказать всем, как он велик и какой опыт я получила с ним. Друзья дали мне денег, и я смогла объехать всю Европу. Я встречалась с западными учителями, такими как Жан Кляйн и Вэй У Вэй, рассказала им об учителе и посоветовала им встретиться с ним во время его следующей поездки на Запад. В конце концов я оказалась в доме моей матери в Португалии и прожила там несколько месяцев, ожидая, когда учитель приедет в Европу. Я знала, что он скоро приедет, поэтому не пыталась выбраться обратно в Индию. Когда он сообщил мне дату своего прибытия в Испанию, я поехала встречать его в аэропорт и осталась с ним на все время его поездки по Европе.
Первые несколько месяцев после отъезда Миры Пападжи провел в Карнатаке, встречаясь со своими последователями в Лонде и ближайших к ней местах. В октябре он поехал в Ришикеш и провел там большую часть зимы. Он зарезервировал билет в Европу весной и прилетел в Барселону 10 апреля 1974 г. Эту поездку организовал и спонсировал в основном Феликс Хорал Гарсиа, архитектор из Испании, который встречался с Пападжи во время его предыдущей поездки по Европе.
Меня хотели увидеть многие, поэтому сатсанги проводились в центре по занятиям йогой, во главе которого стоял человек по имени Энтони Блэй. Он был известным писателем и учителем йоги в Испании. Его центр был очень большим, и иногда я давал сатсанги для более чем 150 человек. Я также давал сатсанги в квартире доктора по имени Джимми. Она также бывала переполнена. Однажды в его квартиру на шестом этаже втиснулись около 80 человек.
Одним из первых людей, которые встретились с Пападжи, был Карлос Сильва, студент школы Кришнамурти, который работал в Броквуд-Парке, школе Кришнамурти, основанной в Англии в 1969 г. Его встреча с Пападжи в 1974 г. описана в его книге «Четвертое движение», из которой взяты следующие отрывки:
Мне сообщили, что Пунджа приехал сегодня. На следующий же день я прилетел из Англии в Барселону. Была пятница, и никто, кроме моей жены Софии, не знал о моей поездке… два моих друга, Мигель и Ана, ждали меня в аэропорту Барселоны. Они возбужденно сообщили мне, что мне очень повезло, потому что Пунджаджи отменил встречу, чтобы подготовиться к моему приезду. Когда мы вошли в его дом, оказалось, что он действительно ждал меня. Мы пожали друг другу руки и сидели молча двадцать минут или полчаса.
Я начал улыбаться. Улыбка перешла в смех. Затем смех усилился и перерос в сильный хохот. Я смеялся открыто и без всякой причины. Я таким образом хохотал и был невероятно счастлив, как вдруг с изумлением осознал, что мои лицевые мускулы на самом деле не двигались. Мой рот был закрыт. В тот момент, когда я это осознал, наши глаза встретились. В его взгляде танцевало счастье. Мы встали и крепко обнялись, с глубоким чувством любви. Это было объятие, полное любви. Пунджа был довольно сильным человеком, и в своей экспансивности он в самом деле приподнял меня над полом. Это мое сердце так счастливо смеялось все это время. Это было «Сердце». В конце концов мы сели и начали разговаривать. В то время меня все еще занимали «рассуждения в духе Кришнамурти». Я сразу же спросил его, как он пришел в то состояние, в котором он тогда находился.
Пападжи в ответ рассказал ему историю своей жизни, с того момента, как он отказался от мангового коктейля в Лахоре до решающей встречи с Раманой Махарши. Карлос продолжает:
Пришло время выйти и отправиться в то место, где мы все встречались для медитации. Это была аудитория философа Антонио Блэя. Я приходил к нему туда каждый день. Сначала мы молча сидели полтора часа, а затем каждый, кто хотел, мог задавать вопросы. Эти встречи происходили два раза в день, и в группе в среднем было двадцать пять человек. Каждый раз, когда мы встречались, Пунджа спрашивал, когда я уезжаю в Лондон и в какое время. Это повторялось постоянно и было довольно любопытно. Я не мог понять, почему он повторяет этот вопрос по многу раз в день. Я всегда отвечал одно и то же: «В пятницу в три часа дня». Неделя пролетела быстро, почти незаметно, и вскоре я оказался в аэропорту, чтобы лететь в Барселону. Обнимая друзей на прощанье, я почувствовал нечто совершенно необыкновенное. Мне стыдно называть это приливом невероятной привязанности. Почему я боюсь называть это Любовью? Это было нечто настолько сильное, что мне стало жарко. Я даже мог видеть облако очень тонкой пыли…
Прощаясь, Карлос спросил себя: «Кто является пилотом этого самолета, и как он поведет себя в случае реальной опасности?»
Ответ, говорит Карлос, пришел к нему как непосредственный опыт, «мгновенно… как реальность, без всяких слов. Было только Видение, Бытие».
Карлос продолжает:
Слова никогда не бывают фактами. Слова – это символы, иллюзия. Когда слова описывают предметы, образ и предмет соответствуют друг другу. Когда мы говорим «стекло», это соответствует идее стекла, но слово «Видение», которое я использую, не относится ни к какому предмету. Оно не имеет никакого отношения к реальному факту или действию видения. Слово никогда не может быть фактом. Поскольку сейчас в моем распоряжении есть только слова, я говорю, что пилотом этого самолета является Бог, а точнее – Божественное. Божественность – «пилот этого самолета». Это были не просто слова в уме, которые я сейчас записываю, вовсе нет. Я на самом деле видел и переживал это. Не было никакого «я», отдельного от движения Божественного. Я был Тем. Только Тем. Золотой свет окрашивал все, на что я смотрел, и внутри, и снаружи, и с открытыми, и с закрытыми глазами. Еще более удивительным был тот факт, что это новое состояние или измерение сознания не покинуло меня. Даже в обычной реальности самолета, полного пассажиров, все продолжало существовать как движение Божественного. Мне даже в какой-то степени было жаль, что другие не могли увидеть, что они есть То. Каждый из них «тащил свой багаж», не подозревая, что они были на борту «Самолета». Это выглядело так, словно кто-то идет вперед, находясь в самолете, чтобы успеть раньше всех. Все летели, придавленные заботами, измученные своим бесконечным несчастьем и посредственностью. Каждый тащил на себе свой огромный багаж, и их чемоданы были такими тяжелыми, потому что были пустыми.
Мы прибыли в аэропорт Хитроу после перелета, длившегося почти два часа. Мое новое состояние все еще было таким же сильным…
Как только я приехал домой [Броквуд-Парк, два часа на машине от Лондона] я записал на печатной машинке все, что произошло с момента моего отлета из аэропорта Барселоны. Это на самом деле было письмо для Пунджаджи. Моя жена София перевела его на английский и затем я отправил его в Испанию. Несмотря на то что писать Пунджаджи не было необходимости, мне хотелось связаться с ним и признать его роль в том, что произошло со мной. Я хотел сообщить ему о том, что он сделал для меня, и поблагодарить его за этот жест Любви, хотя никакие слова не могли это выразить.